Две линии судьбы - Анна Васильевна Дубчак Страница 17

Глафира еще раз набрала номер и, не услышав гудка, все равно прокричала в трубку:

— Лиза, меня похитили! Это связано с похудением! Смотри объявления. — Потом, сообразив, что говорит явно не то, она обратилась к Алевтине: — Где находится дом? Как называется это место?

— Дачный поселок «Новосел», — проговорила та чуть слышно. — Все, мне пора.

— Дачный поселок «Новосел», — вздохнув, наговорила в трубку Глафира, не понимая, что происходит с телефоном.

Алевтина взяла у нее аппарат и быстро исчезла.

Глаша подумала, что все это ей приснилось. Уж слишком было рано.

И что это был за телефон такой?

Глаша закрыла глаза, и когда она вновь открыла их, часы на стене показывали уже половину одиннадцатого. Получается, что она здесь как бы отсыпается за всю свою жизнь. И что сон — единственное удовольствие, которым она может пользоваться без зазрения совести. Другие удовольствия теперь остались в ее прошлом.

Она лежала, выспавшаяся, отдохнувшая, и думала о том, что бы ей такое предпринять, чтобы выбраться отсюда. Алевтина. Ее можно ударить чем-то тяжелым по голове, забрать у нее ключи… Стоп. Какие ключи, если там, за дверями, наверняка стоят охранники!

И, словно в подтверждение этих предположений, она услышала за дверью мужской голос. Какой-то мужчина, явно молодой, довольно бойко комментировал последний футбольный матч, пересыпая свои слова легким матерком. Он был уверен, что его никто не слышит. Хотя если даже и слышит? Какое ему до этого дело?

Вероятно, он стоял, что называется, на рабочем месте, охраняя пленницу, и от скуки разговаривал с каким-то своим приятелем. Затем разговор прекратился, Глафира услышала звуки шагов, но потом и они тоже стихли.

Ну вот и все, собственно. Побег исключается. Но все равно — Алевтина. Может, она не заперта? Может, она сумеет передать записку Лизе, в которой Глаша сообщит, где она находится?

Телефон. Зачем она приходила сюда с мертвым, не подающим признаков жизни телефоном? А может, она на самом деле хотела как лучше, хотела помочь, да только хозяйский телефон оказался заблокирован каким-нибудь хитроумным способом?

Хозяева-то не дураки, понимают, что в доме находится, по сути, еще одна пленница — Алевтина.

Голод ее измучил. Глафира поднялась и направилась в ванную комнату. Там, чтобы прийти в себя, она включала попеременно то горячую, то холодную воду. Но голова все равно продолжала кружиться. Конечно, это от голода. От чего же еще? Может, у нее резко снизилось давление? От стресса, к примеру.

Ее размышления были прерваны характерным звоном ключей. Снова пришла Алевтина. В руках — миска, прикрытая салфеткой. Лицо какое-то странное, бледное, испуганное.

— Я чуть не попалась, — ответила она, опережая вопрос Глаши. — Хозяйка вышла из ванной комнаты через несколько мгновений после того, как я вернула на место телефон. Я понимаю, что у нас, скорее всего, ничего не получилось, что она его, возможно, заблокировала, но я-то хотела как лучше!

— Слава богу, что ты не попалась! Послушай, Алевтина, тебя выпускают из дома?

— Мы с водителем ездим за покупками или по каким-то делам в город. Но он за мной следит. Я же понимаю, о чем вы хотите меня попросить — сообщить вашим близким, где вы и что с вами. Ко мне с такими просьбами обращались все те, кто до этого находился в этой и других комнатах. Но, если бы я это сделала, меня бы убили. Сразу же. Или продали бы — по частям…

Она сказала это и словно сама испугалась сказанного. Медленно повернула голову к Глафире, словно проверяя, произвела ли ее последняя фраза на нее впечатление. Глафира же, в свою очередь, напряглась.

— Как это — по частям?!

— Если до сих пор вам не дали телефон, чтобы вы поговорили с вашими близкими…

— Послушай, а почему ты обращаешься ко мне то на «вы», то на «ты»?

— Не знаю. Вы… Ты чем-то сильно отличаешься от всех остальных, побывавших здесь. Видно же человека! Что ты — культурная, образованная, интеллигентная. А до этого здесь были женщины несколько другого уровня.

— Какого уровня? Ведь для того, чтобы получить выкуп, пленники должны быть из нормальных, обеспеченных семей. Или я чего-то не понимаю?

— Да не знаю я! Может, выкупа никакого и не потребуют. И вообще… Я не уверена, что им, моим хозяевам, вообще есть дело до твоих родственников и каких-то выкупов. Это же очень опасное предприятие! Думаю, что, раз до сих пор тебе не дали телефон, чтобы ты могла сказать тому, кто может заплатить за тебя, о том, чтобы этот самый выкуп, эти деньги собрали, значит, для тебя приготовили что-то другое.

— Что?! — Глафира вдруг почувствовала страшную слабость, и все ее тело покрылось испариной. — Что приготовили? Не в гарем же меня определят?

Она усмехнулась, чувствуя, что еще немного — и она разрыдается.

— На органы, — прошептала Алевтина. — Они могут пустить тебя на органы.

— Да?! И ты так спокойно об этом говоришь?! Ты, работая здесь и много чего навидавшись и наслышавшись, говоришь мне только сейчас о том, что меня готовят к тому, чтобы пустить на органы?! Распотрошат меня, как свинью… Аля, что ты такое говоришь?! Меня, с моей комплекцией?

— А здесь все такие были… пышные женщины. Правда, их держали впроголодь…

— Скажи, вот ты мне носишь еду. Какую-то идиотскую еду, с хозяйского стола. А они сами разве не распоряжаются относительно еды для меня? Или, если бы ты не таскала мне еду украдкой, я бы просто умерла с голоду?

— Почему же? Хлеб, вода… Зачем тратиться, если скоро и так… Господи, прости ты меня… Но я же не могу отвечать за то, что они творят!

— Послушай. Это же элементарно! — Идея, как связаться с внешним миром и дать о себе знать, носилась в воздухе. — Вот ты едешь, к примеру, с водителем на машине в город, за продуктами. Он же смотрит на дорогу, этот твой водитель-цербер. Сейчас на улице тепло, и ты можешь легко открыть окно и незаметно для водителя выбросить на тротуар, где-нибудь в центральной части города, мою записку. Но чтобы ее заметили, — фантазия у Глафиры разыгралась, — мы эту записку завернем в какую-нибудь денежную купюру. Человек поднимет с тротуара свернутую в комок купюру, а там внутри — моя записка! Ну? Ты согласна?

— И это мы тоже проходили, — убитым тоном произнесла Алевтина. — Говорю же, это очень опасно!

— Но чем опасно, если он ничего