Юлия Латынина - Промзона Страница 18

— Алло, — сказала она.

— Привет. Как дела?

— Кто это? — спросила Майя.

— Это плохой пилот. Помните? Майя помолчала.

— Я не думаю, что вы плохой пилот, — сказала она, — но Слава говорит, что вы плохой человек.

— Давайте поужинаем и обсудим этот вопрос.

— Я не ужинаю так поздно.

— Ну давайте пообедаем завтра.

— Завтра я улетаю к бойфренду. В Вашингтон.

— В Вашингтон? Он что, американец?

— Он американец, чемпион университета по регби и внук сенатора, — с непонятным раздражением сказала Майя. Ей раньше никогда не приходило в голову хвастаться, что Джек — внук сенатора.

— Понял, — с некоторой иронией отозвался голос на том конце трубки, — против чемпиона по регби я, конечно, не тяну. Куда мне до чемпиона.

И в трубке раздались короткие гудки. Майя сидела некоторое время на диване, поджав ножки, а потом сделала несколько нелогичный поступок. Она перевернула мусорную корзину и достала оттуда визитку Бельского. Кстати, ей и в голову не пришло сообщить о звонке службе безопасности AMК.

Глава третья

в которой Ахтарский металлургический комбинат кидают, как последнего лоха, а Денис Черяга наконец узнает, как называется у группы «Сибирь» процесс продажи активов крупным иностранным инвесторам.

Прошло полтора месяца.

ГУП «Южсибпром» было зарегестрировано, учреждено и даже получило первые деньги за проданный им товар. Во главе ГУПа стал бывший помощник Юрия Андропова, а деньги, как ни странно, пришли от Константина Цоя.

Кореец и в самом деле заплатил шестьдесят тысяч долларов за клароловую пленку и оклеил ей одну «чайку» и два «мерседеса». «Чайка» принадлежала самому Цою, что же до «мерседесов», — один он подарил Степану, а другой — черловскому губернатору.

Это был жест вполне в духе Константина Цоя, и самым забавным было то, что люди Альбиноса ненавязчиво отследили счета, по которым прошли деньги.

Отследили, записали и положили в папочку — вдруг пригодится.

Извольский больше никаких указаний по шахте Денису не давал, но и без того было ясно, что шахту надо вернуть. Поэтому Черяга в Черловске поступил следующим образом.

Прежде всего он выкупил контрольный пакет акций шахты у акционеров — двух придурковатых братков и авторитета по кличке Царандой. Так как акции шахты им. Горького стоили на тот момент дешевле резаной бумаги, Денис предложил за пакет двести тысяч долларов.

Братки возмутились малостью суммы и попросили полмиллиона. На что Денис ответил, что он готов заплатить и полмиллиона, но — только в случае прекращения процедуры банкротства. Братки, посовещавшись, решили, что это очень хорошая сделка — ведь теперь при благоприятном исходе они могли получить деньги, в то время как раньше им со всех сторон светил шиш.

Через некоторое время Царандой начал тревожиться, так как шла неделя за неделей, а Черяга никаких действий по шахте не предпринимал. Царандой потребовал объяснений. И Черяга объяснил, что если Царандой хочет получить причитающиеся ему доходы, то будет только справедливо, если ему, Царандою, тоже придется постараться.

И Царандой начал стараться. Он побежал в арбитражный суд и в УБЭП, с начальником которого был дружен. Он устроил демонстрацию рабочих, протестующих против банкротства шахты, и его ребята набили в подъезде морду товарищу Гусенко — тому самому заместителю директора, который сдал Цою всю информацию по шахте.

Денис трижды встречался с Царандоем. Истории с побитым Гусенко он никак не комментировал, а вместо того внятно объяснил Царандою, что тому следует делать.

Бизнес по продаже угля с шахты был устроен следующим образом.

Сначала организовывалась фирма-однодневка. Какой-нибудь «Свиньин и сын» или «Собакин и кот». «Свиньин и сын» заключал с шахтой договор о поставке на шахту солярки, запчастей, горючего для БелАЗов и прочей мутотени. Шахта, в оплату, передавал «Свиньину и сыну» собственные векселя. После этого «Свиньин и сын» исчезал, ничего не поставив, а векселя перед исчезновением он продавал одной из посреднических контор, принадлежавшей Царандою и управлявшейся Гришей Епишкиным. Этими векселями контора платила за уголь, — и Гриша Епишкин так хорошо наладил этот бизнес, что векселей этих у него скопилось миллиона на три долларов. То есть получалось, что не епишкинские конторы должны шахте, а наоборот — шахта конторам, и векселя эти, как явные фантики, Фаттах не счел нужным отнимать вместе с другими долгами.

Денис с Епишкиным объяснили Царандою, что все эти векселя надо аккумулировать в паре-тройке незамаранных контор, и эти конторы должны подать в арбитражный суд иск на предмет того, что их долги не включены в конкурсную массу.

— Как только арбитражный суд признает этот иск, у нас станет большинство в совете кредиторов, — объяснил Черяга. — Как только у нас станет большинство в совете кредиторов, мы заключим мировое соглашение и остановим процедуру банкротства. А как только мы остановим процедуру банкротства, ты получишь деньги за акции.

Фаттах Олжымбаев, разумеется, отказался включить липовые фирмы в число должников, но адвокаты Царандоя подали в областной арбитражный суд, и тот вынес положительное решение.

Денис тепло поздравил авторитета с этим выдающимся достижением, сказал, что все идет по плану и полюбопытствовал — много ли бабок Царандой выплатил судье.

— Ща, — сказал Царандой, — мы не лохи бабки платить! Мы этой бабе так и сказали, если что не так будет — и ей вставим, и дочке засадим!

И братки согласно захохотали.

В этот момент Денису впервые пришло в голову, что он сильно недооценил пещерный уровень своих союзников.

Первоначальный шок, вызванный пребыванием Царандоя в тюрьме, прошел.

Царандой хотел мстить. Он был убежден, что выпустили его по личному распоряжению губернатора из-за услуг, оказанных Царандоем на выборах. Авторитет был не особенно умным и очень жестоким человеком, во всем его окружении никто не смел ему перечить. Иначе бы ему объяснили вещь, внятную для всякого вменяемого стороннего наблюдателя.

А именно — что трудовые подвиги братков, угрожавших судье по телефону, не имеют никакого отношения к решению арбитражного суда. Игра давно шла на другом — не бандитском — уровне, а пацанов использовали в качестве разменных пешек и сигнальных ракет, — пусть противник побегает и понервничает, пусть помнит, что у Извольского есть в рукаве еще и эти, сильно простуженные…

Просто полпред Ревко снял со швейцарских счетов «Южсибпрома» некоторое количество наличных и приехал с ними в Москву, где и побывал в парочке высокопоставленных кабинетов. После этого в те же самые кабинеты вызвали председателя Черловского арбитражного суда и объяснили, что время губернаторского беспредела кончилось, и что ей, председателю, будет не так легко пройти аттестационную комиссию, ежели она не будет прислушиваться к мнению полпреда. Другие полпреды были б очень рады сделать то же самое, но в том-то и была прелесть положения, что другие полпреды апеллировали исключительно к высокоморальным гражданским принципам и необходимости укрепления вертикали власти, а у полпреда Ревко был «Южсибпром» и Ревко мог вертикаль не только укреплять, но и подмазывать.

Вслед за этим Ревко сходил в еще один высокопоставленный кабинет, куда он занес не только свое патентованное средство для укрепления вертикали, но и некую папочку, содержащую совершенно удивительные, а главное, правдивые подробности из жизни главы черловского РУБОПа. Содержимого папочки хватило бы на пять романов и тройку пожизненных заключений. Обитатель кабинета изучил папочку в некотором даже ошеломлении и спросил Ревко, что, по мнению того, следует делать.

Ревко ответил:

— Назначь на это место Олега Самарина.

— И что же Самарин сделает за эти деньги? Найдет у Цоя героин в кармане?

На что Ревко улыбнулся и ответил:

— Не надо находить у Цоя героин. Извольский неплохой менеджер, но он сотрудничает с государством до той поры, пока боится Цоя. Если у государства нет способа поставить их всех к стенке, мы должны хотя бы не мешать жрать им друг друга.

И в результате этой мудрой сентенции майор Олег Самарин получил полковничьи звездочки и впридачу — пост начальника всего черловского РУБОПа.

Самарин и Черяга общались часто: иногда Черяге даже удавалось затащить Самарина в казино «Версаль», принадлежавшее блатному коммерсанту Грише Епишкину, тому самому, который и обдирал раньше шахту, как липку. Казино недавно сгорело, и теперь функционировал только его нижний этаж, с рестораном и парой игровых столов. И чем больше Черяга узнавал Гришу, тем больше тот ему нравился. Несмотря на свое уголовное происхождение, Гриша был человек веселый и, в некотором смысле, честный. Он ни разу не пообещал Черяге невозможного, всегда подавал крайне разумные советы, и при этом совершенно не старался лезть ахтарскому вице-президенту в душу. Двумя существенными недостатками Гриши было то, что на любую встречу он опаздывал на сорок минут и пил много и шумно.