Галина Романова - Мужей много не бывает Страница 18

Дашкино лицо было сплошь в черных разводах, не оставивших и следов былой красоты. Волосы всклокочены. Тонкая хлопчатобумажная пижамка, состоящая из бриджей до колен и распашонки до пупка, в некоторых местах прожжена. Вполне определенные подозрения принялись терзать меня теперь уже с новой силой.

– Дашка! Ответь мне! Где Семен?! – прохрипела я, хватая ее за тонкую ткань распашонки, да так, что хлипкая ткань затрещала. – Где он?!

– Он... Он там... – Она принялась вздрагивать всем телом, неловко пытаясь высвободиться. – Он зашел туда... Потом взрыв... Ой, господи! Что же это?! Я не знаю!.. Боже мой!!!

Она зарыдала в голос и принялась заваливаться на сторону, увлекая меня за собой. Находясь в каком-то странном оцепенении, я отдернула от нее руки. То ли для того, чтобы не упасть вместе с ней, то ли для того, чтобы она все-таки шарахнулась головой о землю. Мотивы моих поступков в тот момент были вообще труднообъяснимы. Почему, например, я принялась хохотать во все горло, увидев, как она все же упала? Мне это непонятно до сих пор. Я ржала как сумасшедшая, постукивая себя по голым коленям и сгибаясь пополам. Затем упала на колени, уставилась на пожар, немного начинающий стихать, но все так же завораживающий своей дикой, ужасающей багровостью, и замерла с приоткрытым ртом.

Что она только что сказала?! Незнамов зашел в столовую и раздался взрыв?! Чушь какая! С какой стати ему тащиться среди ночи в столовую? Хотя из дома он вышел где-то около десяти, а столовку закрывают ближе к одиннадцати. На тот случай, ежели кому-то приспичит выпить остывшего чаю или оставшегося от завтрака прокисшего молока. А почему взрыв? Что могло взорваться?

– Что могло взорваться? – озвучила я свои мысли. – Что там могло взорваться в этой долбаной столовой? Там же электрические печи!

– Сегодня после обеда привезли пропан. – Кротов подошел ко мне и попытался приподнять меня с колен. – Уж не знаю, для каких целей, но привезли три баллона. Там, в складских помещениях, хранилось еще два баллона с кислородом. Отсюда такая бешеная вспышка.

– А почему взорвалось? – Я сидела истуканом, не реагируя на то, как он надрывается с моим обмякшим телом. – Кто взорвал? Кому это было нужно? Чушь какая! Кому нужна смерть такого безобидного потаскуна, как мой Незнамов?! Ежели только...

Откуда вдруг взялась в моих омертвевших членах такая сила, я не знаю. Но я подскочила пружиной, оттолкнув оторопевшего Николая Филипповича. Подлетела к Дашке, продолжавшей валяться на земле, и, приподняв ее голову за волосы, злобно заорала:

– Это ты!!! Ты убила его, сука?! Он ненавидел тебя!!!

– Он тебя ненавидел, – рыдала она в полный голос, суча ногами и обессиленно всплескивая руками, пытаясь вырваться. – Он хотел с тобой развестись! Это ты!!! Ты – убийца.

– Ах ты!!! – Опустив ее голову с силой оземь, я принялась хлестать ее по щекам, груди, животу, приговаривая: – Сука! Потаскуха! Я убью тебя!!! Убью!!!

Бедный Кротов не знал, что делать. Он наседкой метался вокруг нас, пытаясь разнять, но куда там! Мы сцепились и уже катались по траве, рыча и кусаясь, словно злобные волчицы. Одежда на нас трещала по швам. Подол моего сарафана задрался, Дашкина пижама превратилась в кучу лохмотьев, еле-еле прикрывавших ее наготу.

Представляю, что это было за зрелище!!! Две обезумевшие самки пытаются отстоять право на любовь человека, которого, возможно, уже не было в живых. Грязные ругательства, изрыгаемые нами, были под стать лексикону портовых грузчиков. Искры сыпались из глаз. Крики, вопли, переходящие в сип, и страстное желание удавить друг друга. Все это на фоне пурпурного ореола, сыпящего искрами в небо...

Думаю, что представление удалось на славу. Срежиссированное трагическим моментом, умело подсвеченное софитами пожарища, сыгранное обезумевшими от горя актерами, оно имело благодарных зрителей, многие из которых к окончанию сего действа даже прослезились.

Кто и когда оттащил Дашку, я не видела. Я валялась на боку на примятой траве, смотрела широко раскрытыми невидящими глазами на догорающую столовую и стонала. Крыша и стены давно обвалились, пожарище стало похожим на догорающий гигантский пионерский костер. В раннем детстве в пионерском лагере мы на таких углях любили печь картошку. Временами из этой огнедышащей лавы вырывалась вдруг струя пламени, но она быстро исчезала, словно обессилев от собственного вандализма. Кто-то (кажется, это был Кротов) опустился рядом со мной на колени, ухватил мою левую руку и принялся сильно растирать ее, время от времени похлопывая. Затем в его руках появился шприц. Мне сделали внутривенную инъекцию, и все... Больше я ничего не помнила.

Очнулась я на своей кровати, когда за окном радостно светило солнце. Ощущая яркий свет даже сквозь сомкнутые веки, я покрутила шеей. Все вроде бы было нормально. Голова ясная, мыслей никаких. Болезненных ощущений тоже. Я сжала и разжала кулаки, эффект тот же – все в порядке. Я с облегчением вздохнула и подумала, что с передозировками коньяка нужно завязывать, а вслух с легким смешком произнесла:

– Привидится же такое...

Я открыла глаза и скосила их на кровать Незнамова. Она была пуста. Опять пробежка. Досадливо поморщившись, я приподнялась на локтях, повернула голову чуть в сторону, и почти тут же меня изнутри обдало мертвецким холодом.

На стуле у стола, положив подбородок на сомкнутые руки, дремал Кротов Николай Филиппович. Вся поверхность стола была усеяна ампулами, шприцами, тут же лежал жгут.

– Нет! – жалобно простонала я, прозревая. – Коля! Проснись же наконец!!!

Кротов вздрогнул и поднял голову.

– Привет, – тусклым голосом поприветствовал он меня. – Как ты?

– Это все правда?! Да?! Его больше нет?! Семки... Моего Семки Незнамова больше нет?!

Врачи вообще-то по природе своей жестокие люди. Им день за днем приходится бороться со смертью. Порой проигрывать и, когда это случается, выносить из операционной страшную весть родственникам. Может быть, поначалу это и бывает трудно, но с годами душа костенеет, ожесточается, и признавать собственное поражение бывает намного легче. Кротов был оперирующим кардиологом со стажем, но он дрогнул. Глаза его часто-часто заморгали. Руки неосознанно затеребили жгут, лежавший перед ним. А голос, которым он мне ответил, слабо напоминал его собственный.

– Витуля... – начал он очень тихо, стараясь не обращать внимания на мои истеричные всхлипывания. – Послушай меня...

– Его больше нет?!

– Да. Семен погиб при взрыве. – Кротов сопроводил свои слова кивком головы. – Здесь сейчас полно пожарных и милиции. Все рвутся с тобой пообщаться, я не разрешил. Ты очень слаба.

– Как я без него?! Боже мой!!! – Я уронила голову на подушку и заметалась в слезах, выкрикивая: – Семочка, миленький мой!!! Зачем?! Зачем ты пошел туда, боже?! Так больно!!! Я опять одна!!! Я опять одна...

Кротов среагировал молниеносно. Жгут, шприц, ампула – и спустя пару минут я затихла, безучастно глядя на солнечные блики в окне, ранее показавшиеся мне такими приветливымы.

– Вот так, девочка. Вот так. – Кротов стянул с меня жгут. Уложил поудобнее голову и, отерев с лица слезы, совершенно серьезно проговорил: – Ты не будешь одна, детка. Я всегда буду рядом. Всегда. А в том, что этот лживый мерзавец погиб, я вижу перст божий. У меня даже имеются весомые подозрения, что это было самоубийством.

– Почему? – прошептала я.

– У нас еще будет время об этом поговорить. У нас его очень много. Ты сейчас поспи немного.

– Что он такого сделал, чтобы желать себе смерти, Коля? Ответь, пока я не отключилась! – попросила я и жалобно добавила: – Пожалуйста!

– Он мог возжелать себе смерти хотя бы из-за того, что приговорил к ней тебя, детка...

Глава 8

– Виолетта Александровна, – вкрадчиво подкатывался ко мне следователь, все время норовивший поймать мой взгляд. – Вы должны вспомнить все до мельчайших деталей. Это в ваших же интересах...

Я тупо смотрела в угол своей комнаты, где вторые сутки меня истязали вопросами служители закона, и все силилась понять: почему это должно быть в моих интересах? Каким образом может кардинально измениться моя жизнь, если я, допустим, скажу им, что Незнамов впервые за все время отдыха завязал шнурки на кроссовках? Или то, что он никогда прежде не посещал столовку в столь поздний час?

Можно было бы, конечно, состряпать какую-нибудь подлючую версию, очерняющую Дашку, но у той алиби было покруче, чем у меня. Прибежала вместе с Кротовым в одной пижамке. О происшедшем узнала уже на месте от очевидцев. Сделала попытку что-либо предпринять, то бишь схватили с Кротовым с пожарного щита по огнетушителю и ринулись на борьбу с огнем, но, как известно, потерпели фиаско.

Поэтому я сидела и молчала, время от времени покорно подставляя Николаю Филипповичу руку для очередной инъекции.

На третий день интерес к моей персоне, пребывающей в полнейшем шоке, поиссяк. Эксперты, работающие на месте пожарища, аккуратно уложили останки моего Незнамова в гроб и, поочередно пожав мне руки, вынесли свое заключение – несчастный случай в результате халатного обращения с газовыми и кислородными баллонами. Следственная бригада, заполучив нужный документ, деятельность свою свернула молниеносно и отбыла раньше, чем пожарные. Те еще немного побыли, настрочив огромное количество актов, прочтя которые данное место отдыха можно было бы смело сметать с лица земли.