Екатерина Лесина - Счастливый доллар Страница 18

Антошка кивнул.

Спросит. Ничего не узнает. И что тогда?

Тогда нужен будет виноватый. Надо спешить. Она ведь все спланировала, а значит, неудача невозможна. Всего-навсего ударить первой, а уже потом…

– Антошенька, а ты уверен, что деньги действительно ушли? Или тебе сказали, что они ушли?

Уже не слышит. Антошкин взгляд равнодушен, будто бы даже не на Вареньку устремлен. А куда? В угол? Пустая рама и рядом, закрепленный на самодельной подставке-треноге холст. Белый-белый, как снег…

…снег кружится, летает, летает. С лапы на лапу скачет, сбиваясь в комья легкого колючего пуха. Дунь на такой, и разлетится. Возьми в ладошку – растает, потечет ледяными ручейками под рукав.

И Варенька торопливо стряхивает уже некрасивый – смятый – снег с ладошек. Дышит часто, согревая покрасневшую кожу, и только когда в горле начинает колоть, лезет за перчатками.

Чуть дальше снег плавится, разбавляя темно-красные густые лужи до нарядного розового. Выбираясь из-под распластанного тела, ручейки торопились исчезнуть в чистых сугробах, наполняя их цветом.

– Пожалуйста, пожалуйста… – скулил человек, пытаясь отползти под покров еловых лап. Антошка, увлеченно разрисовывавший кровавыми узорами снег вокруг неподвижного тела, будто бы и не замечал, что вторая жертва вот-вот скроется.

Щелкнул затвор, хрустнула под ногой сухая ветка, и в следующий миг стало очень громко.

– Ну? – Антошка поднял голову. Нахмурился. – Ты чего?

– Ничего, – ответил тот-кого-нельзя-ослушаться, подбирая гильзы. – Хватит развлекаться. Уходим.

С веток, добавляя белой круговерти, взлетело воронье.

Шериф

Разговор, которого не было

Да, мистер Шеви, именно в тюрьме он первое убийство и совершил. И вот ведь как хитро получилось. Вроде бы все знали, что в нем Барроу повинен, но ничегошеньки не сделали. Будто ворожил кто. Что? Дьявол? Что-то слишком уж часто вы его поминать стали.

Ну да будь по-вашему, Дьявол так Дьявол. В другом дело. В том, что Барроу крепко этим убийством кому-то подсобил, если скоро на волю вышел. Кому? А как знать… убитый-то тоже сволочью был, и нашим, и вашим подсоблял, вертелся, что уж на сковородке. Вот и довертелся.

Но мы ж не о нем говорим, а о Клайде, которого выпустили под честное слово. Его и под честное слово! Вы можете себе такое представить?

И ненадолго его честности хватило. Тотчас пустился во все тяжкие, подружку свою подобрал, да только снова они недолго гуляли. Угнали машину, пытались стряхнуть полицию с хвоста, да с управлением не справились. Вот вам и «Чемпион». Да, да, мистер Шеви, я именно смеюсь. Самомнения-то у парочки хоть отбавляй, а вот чтоб по-настоящему умения, так нет.

Врезались они в дерево. Аккуратненько так въехали, что и машину в хлам, и сами едва уцелели. Клайд-то шустрый, мигом выскочил – и деру, чуял, что если заметут, то больше ему свободы не видать, а Бонни застряла.

Да, мистер Шеви, бросил он ее. Такая, скажу я вам, горячая любовь… ничего, если закурю? И вы со мною? Так оно и вовсе замечательно. Моя-то хозяйка бурчит вечно…

Ну так вот, посадили Бонни. Нет, ненадолго. Пару месяцев всего. Пожалели… вы ж видели ее? Маленькая, худенькая, светленькая. Глазищи, что твои озера, глянет – душу вынет. Нет, про озера писать не надо, я ж шериф, а не поэт. Вы, чай, получше чего удумаете. Я про то говорю, что в ней никто преступницы не видел. И если б такое можно было, то и вовсе отпустили бы.

Ну так вот, она сидела, а он продолжал куролесить. Ездил по штату, грабил магазинчики и заправочки. И скажу я вам, не было в том ни чести, ни добычи. Он же, словно шакал в человечьей шкуре, выбирал кого послабее… Ой, не надо говорить, будто деньги ему были не нужны, что протестовал он. Я уж про протест объяснял, а теперь и про деньги выскажусь. Нужны. Всем нужны. И мне, и вам, и Клайду, и Бонни, и Диллинджеру, и каждому, в кого ни плюнь. Один Иисус бескорыстный был, да и того распяли.

Ну и тут уж как у кого. Одни пашут, другие жнут. Да только жнецы разные. И у кого-то хватает духу на громкие дела, а кто-то побирается. Просто падальщики редко убивают. Барроу – исключение.

В Хилборо он во второй раз человека жизни лишил. Джона Бачера, хозяина ювелирного магазина. Этому Бачеру за шестьдесят пять уже было, дети-внуки, жена больная. А знаете, сколько взял у него ваш «борец за свободу»? Десять долларов! Десять поганых долларов! Вот какая цена человеческой жизни.

А чего они в Оклахоме утворили, слышали? Конечно, слышали. Только ваша голова протестами и политикой забита, на самом же деле оно куда проще получилось.

Деньги парочке понадобились, а тут в Атоке праздник. А где праздник, там и деньги. Дальше-то сами поймете, без моих подсказок.

Бонни и Клайд появились в Атоке с утра. Видать, сами не знали, чего делать, потому просто бродили, приглядываясь. Как койоты слабого вынюхивали, а напоролись на шерифа…

Интерлюдия 4

Праздник выходил тоскливым. Яркие краски и звуки раздражали фальшивостью, выступление мэра, нарочито бодрое, вызывало зубовный скрежет, а в глазах людей, приехавших в Атоку, виделась безнадежность.

Великая депрессия, мать ее.

– Эй, шериф, попробовать не хотите? – силач в линялом трико с притворной натугой поднял парочку гирь. После, хэкнув, подкинул в воздух, поймал и засмеялся. Цветастая стайка девиц захихикала и захлопала, вдохновляя на очередной подвиг.

Чуть дальше на канатах выплясывал пожилой акробат. Перед шатром гадалки выстроилась короткая очередь из одинаково-унылых, несмотря на праздничные наряды, женщин.

Шериф Чарльз Максвелл пробился к карусели, постоял несколько минут, глядя, как скачут по кругу линялые лошадки. Когда звон, больше похожий на дребезжание, чем музыку, вывел из себя, выбрался на поле. Шикнул на группу пацанят – и белые, и черные, одинаково запыленные – пытались пролезть под пышные юбки циркового шатра.

Пахло пережаренным мясом, сигаретным дымом и конским навозом.

Все было нормально. И все же как-то не так. С самого утра Чарльза преследовало дурное предчувствие. Оно было похоже на тень за спиной, которая вроде бы и ничего плохого не делает, а все ж заставляет нервничать.

Смех. Звон. Кривляние шута в клетчатом трико. Мычание коров в загоне.

Спокойно, Чарли, все будет хорошо.

Первым внимание на парня обратил Юджин Мур. Сначала сам уставился куда-то в толпу, потом толкнул под локоть, сказав:

– Гляди.

Чарльз и поглядел. И вроде бы ничего-то особого не увидел. Ну паренек, лет двадцати пяти с виду. Одет не то, чтобы богато, но и не бедно. Обыкновенный. В Атоку подобных ему понаехало немало. Но… но чем-то отличался именно этот паренек от других.

Не взглядом ли, которым он провожал людей? Не привычкой ли прятаться? Вон, в тени держится, а светлые полосы перебегает, едва ли не пригибаясь к земле.

Любопытный паренек. И давешнее предчувствие вошло иглой под лопатку.

– Не нравится он мне, – доверительно сказал Юджин, отправляя в рот горсть арахиса. – Какой-то скользкий, что ли.

Чарльз кивнул: прав был помощник.

– Поглядим?

И снова кивок. Надо поглядеть. Долг требует. А предчувствие криком кричит, чтобы убирался, и подальше. К карусели, к акробатам, к силачу с его подпиленными изнутри гирями. Куда-нибудь, лишь бы прочь от невзрачного лопоухого паренька с колючим взглядом.

Но Юджин двинулся вперед, взрезая толпу, как плуг черноземное поле. И стыдно стало – не хватало за широкой спиной помощника прятаться. Чарльз пошел следом, а потом и обогнал, приказав предчувствию – орет, блаженное, – заткнуться и не мешать.

Паренек же, за которым шли, выбрался из мешанины шатров, обогнул загончик, в котором дремала парочка кляч, и остановился у старого амбара. И несмотря на ясный день, фигура паренька почти растворилась в тени. Чарльз даже моргнул, прогоняя наваждение.

Нет, все видно. Вон он, стоит, разговаривает с кем-то, кого заслоняет. И видать, разговор не ладится.

– Подходим? – спросил Юджин, доедая орехи.

Уходим. Немедленно. Пока еще есть шанс. Пока монета – серебряный доллар из старых – не коснулась пола, не легла, предопределяя выбор.

Но Чарльз Максвелл, шериф Атоки, не мог выказать трусость перед своим помощником. А потому кивнул и первым шагнул к амбару.

Все будет как будет. Еще, может, и повезет.

Зато теперь стало видно, с кем парень лясы точит. Девица. Тоже молоденькая, но неуловимо отличная от тех, которые восхищались силачом. Эта успела повидать в жизни многое. И взгляд у нее точно такой же недобрый, как у спутника. Чарльз поневоле замедлил шаг – зря, ох зря не послушал предчувствия, – а Юджин, оказавшийся впереди, громко крикнул: