Мария Жукова-Гладкова - Завещание Мадонны Страница 18

– Как он узнал о картине Ярослава Морозова и о том, что ее купила американка?

– Утверждает, что в пивном баре, – усмехнулся мой приятель Андрюша. – Опять же недоказуемо. «Люди говорили».

– И «люди» точно окно показали, в которое нужно залезть, чтобы картина осталась на Родине?

Андрюша развел руками.

– А по медсестре Свешниковой его проверяли?

– Его отпечатков пальцев в квартире убитой нет. При упоминании ее фамилии удивился. Заявляет, что никогда про такую не слышал. Покажем фотографии соседям. Кто-то еще из иностранцев на том аукционе картины покупал?

Я напомнила про немца Вальтера Кюнцеля и подумала, что неплохо было бы к нему наведаться. Немец снимал квартиру, хотя мог уже отбыть в Германию. Но я могу об этом узнать у галерейщика Артура Галустьяна.

Выйдя из Управления, я позвонила Артуру Рубеновичу и попросила продиктовать мне адрес квартиры, которую снимает немец.

– Адрес не знаю, но у меня есть городской телефон. И номер питерского мобильного. Он же тут SIM-карту каждый раз покупает. В визитке, которую вам оставил немец, только немецкие номера?

– И адрес электронной почты. Питерских номеров нет.

– Записывайте. Только он навряд ли днем дома. Он же приехал не в квартире сидеть. Он тут рыскает по магазинам, по выставкам. В квартиру звоните вечером. Сейчас попробуйте на мобильный, но он далеко не всегда отвечает. Признаться, у меня всегда возникают проблемы с отлавливанием этого немца.

– Да, вчера забыла спросить. Что вы собираетесь делать с картиной Ярослава Морозова, которую купили на аукционе?

– У меня на нее уже есть покупатель. Перепродам.

– Я могу заехать на нее посмотреть? Завтра или послезавтра?

– Да, пожалуйста. Если меня не будет на месте, вам ее покажут. Я предупрежу.

– Сколько времени она еще будет у вас?

– Точно не могу сказать. Неделю. Две. Мне нужно договориться об отправке заказчику.

– Картина уйдет за границу?

– Да.

– В США?

– А почему вы решили, что в США?

– Я выяснила, что там много поклонников творчества Ярослава Морозова, – брякнула я первое, что пришло в голову.

– Вы правы. Но заказчики – наши люди, то есть бывшие наши. У меня вообще-то много заказчиков в США. И все – бывшие наши, – рассмеялся Галустьян. – Правда, у всех разные интересы.

Распрощавшись с Галустьяном, я задумалась. Убитая медсестра Елена Георгиевна Свешникова собиралась эмигрировать в США. Она отправилась на аукцион, вероятно, впервые в жизни, и купила там картину Ярослава Морозова. Свешникова никогда не интересовалась живописью, свободных денег для участия в аукционных торгах не имела. Но картину купила, потом ее испортила.

Гражданка США Кейт Боланд приехала в Россию впервые (как мне сообщили знакомые из органов), отправилась на аукцион, тоже купила картину Ярослава Морозова и тоже ее испортила.

Галерейщик Артур Галустьян купил картину Ярослава Морозова по заказу каких-то наших бывших граждан, теперь проживающих в США. Если он предлагает мне приехать посмотреть на картину, то это значит, что он с нее краску не снимал. Интересно, как бы он отреагировал, если бы узнал, что это сделали Елена Свешникова и Кейт Боланд?

И еще картину Ярослава Морозова купила некая холеная дама по имени Алевтина Николаевна, прибывшая на аукцион с телохранителями.

Все эти люди купили картины из третьего, последнего лота. Два предыдущих лота не вызвали никакого ажиотажа, правда, в них не было картин Ярослава Морозова.

Немец Вальтер Кюнцель Ярослава Морозова не покупал, даже не участвовал в борьбе за его картины. Он купил две картины с лошадьми.

Еще две картины с лошадьми украли из квартиры четы Иванихиных. А я давно собиралась съездить к старшей дочери Аллы Иванихиной, Кате, которую мать оставила в роддоме.

Или начать с немца?

Глава 12

Но я решила, что мне давно пора наведаться в Аукционный дом «Александр», не так давно приславший мне персональное приглашение на аукцион. Я уже не первый день туда собираюсь заглянуть, да все времени не было. Надо все-таки выяснить, зачем я им тогда понадобилась и какие цели они преследуют сейчас.

Владелец и генеральный директор любезно принял нас с оператором у себя в кабинете. Звали его Александр Георгиевич, и свое детище он назвал своим именем. Не он один у нас такой. Некоторые издатели называют издательства своими фамилиями, а уж всяких-разных фирм и магазинов у нас сколько в честь Елены, Марины, Натали…

Почему-то у ряда граждан возникает желание увековечить собственное имя, но проявляется оно по-разному. Кто-то пишет свое имя на горе, достопримечательности, памятнике, причем как на родине, так и за рубежом. Бывают граффити монументальные, а бывают не очень. «Я прошу вас покорнейше… скажите всем там вельможам разным… вот, ваше сиятельство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчинский». Гениально подмечено, не правда ли? И со времен Гоголя, по-моему, все только усугубилось.

– Чем могу быть полезен? – улыбнулся импозантный мужчина с благородной сединой на висках.

Я спросила, что меня интересует.

– Это было одно из условий завещания, – пояснил Александр Георгиевич. – Вы же в курсе, что на аукцион была выставлена коллекция одного почившего коллекционера?

Я кивнула.

– Насколько я понял, он был большим вашим поклонником. Опять же узнавал из ваших передач и статей новости о своих знакомых. И вы же всегда оперативно сообщаете о крупных кражах, громких убийствах. Насколько я понял, вы ему – сама не зная об этом – чем-то помогали в профессиональном плане. И, возможно, он хотел просто поразвлечься, глядя на нас на всех с облачка.

– Каким образом поразвлечься?! Я что, массовик-затейник?

– Только при одном вашем появлении кое-кто сразу же покинул аукционный зал. Ведь так?

Я была вынуждена согласиться.

– Теперь вы каким-то образом занимаетесь искусством, или предметами искусства, или еще чем-то, связанным с нашим миром. Иначе вы не пришли бы сюда. Я прав?

Я кивнула.

– Кстати, сколько уже трупов?

– Два.

– Ого! И кто?

Я пояснила. Александр Георгиевич, как выяснилось, знал про генерала Иванихина, но как про героя Великой Отечественной войны. С другой стороны, его совсем не удивило, что генерал привез с собой из Германии внушительную коллекцию картин и посуды.

– Через меня проходили вывезенные из Германии картины, и немало. Потомки продают. Вы же знаете, какие изменения произошли и происходят в нашей стране…

– Вы видели среди этих картин что-нибудь на самом деле ценное? На уровне мировых шедевров?

Александр Георгиевич покачал головой.

– Но что-то такое могло быть вывезено нашими из Германии?

– Конечно. Никто ж не знает точно, что именно вывезли наши. Наши люди не имеют дурной привычки сообщать о таких делах властям. Хотя у немцев вполне может быть составлен какой-то каталог украденных ценностей – с их-то пунктуальностью.

– А каталог украденного ими у нас?

Александр Георгиевич только хмыкнул.

– Как вы считаете, вернуть какие-то наши ценности с Запада реально?

– Нет. Причем ни вывезенные во время войны, ни вывезенные в последние годы. Что ушло, то ушло. А теперь еще церковь хочет кое-что себе вернуть из музеев. Да даже не «кое-что», а многое. И, думаю, вернет. Ну а по ходу дела еще какие-нибудь спонсоры получат то, на что давно глаз положили. Но давайте не будем о грустном… В особенности, раз мы ничего не можем с этим поделать.

Я спросила, можно ли точно воспроизвести фразу из завещания почившего коллекционера, касающуюся меня.

– Сейчас позвоним в адвокатскую контору, – пожал плечами Александр Георгиевич. – Без проблем.

Однако, поговорив с кем-то из этой конторы, владелец Аукционного дома нахмурился.

– Что-нибудь не так? – тихо спросила я.

– Я отправил вам приглашение по их указанию… То есть я, конечно, связывался не только с вами… Но они мне тогда не сказали всего… Я бы обратил внимание.

– Не томите.

– Вас следовало приглашать на торги именно советской живописью, а если конкретно – то на Ярослава Морозова. Если вдруг мы будем выставлять его отдельно от других советских художников…

– У вас есть какие-нибудь соображения по этому поводу? – спросила я.

– Вы уже знаете биографию Ярослава Морозова? – ответил вопросом на вопрос Александр Георгиевич.

Я кивнула.

– Вот вам его кардинальное отличие от других советских художников, которые были выставлены на торги.

– Умерший коллекционер мог приобрести его картины… незаконным путем?

– Мог. И не только его. И, скорее всего, именно так и было. Но я не могу сказать ничего конкретного. Я просто не знаю. Думать вам. И искать вам, – Александр Георгиевич улыбнулся. – Возможно, именно этого и хотел усопший. Он же вас заинтриговал?

Перед тем как откланяться, я спросила, нет ли у Александра Георгиевича координат некой Алевтины Николаевны, купившей одну из картин Ярослава Морозова и появлявшейся на аукционе в сопровождении телохранителей. Ведь вроде бы участники аукциона должны вносить какой-то взнос? Он же не анонимно вносится?