Андрей Константинов - Полукровка. Эхо проклятия Страница 18

И даже вид огромного семипалубного лайнера не смог окончательно вытеснить из ее сознания старую хохляцкую развалину, в которой была какая-то своеобразная поэзия, напрочь отсутствовавшая в красавце-пароме «Силья Лайн». Впрочем, Самсут давно уже поняла, что сравнивать в этом мире надо все очень осторожно и, главное — пореже.

Внутри парома, как и обещала бесконечная вездесущая реклама, оказалось гораздо больше того, чем могла ожидать Самсут с ее неизбалованными интересами: магазины и продовольственные, и вещевые, сувенирные лавки, бассейны, бары, клубы, казино и т. п. Но особенно поразил ее шведский стол, уставленный множеством всякой снеди. Немного стесняясь самой себя, она перепробовала там все, кроме мяса, которого не любила вообще.

Жизнь на пароме не утихала часов до четырех утра. Впрочем, в четыре закрылись только магазины, а все увеселительные заведения работали до самого прибытия парома в порт. Однако Самсут, не привыкшая к подобному времяпрепровождению и к тому же весьма озабоченная предстоящей встречей с отцом, вскоре после полуночи ушла спать. И ей было уже все равно, что каюта оказалась небольшой, хотя и довольно уютной каморкой, подозрительно напоминавшей наш плацкарт. Остальные ее обитатели еще вовсю развлекались где-то на верхних палубах, и Самсут сладко уснула, покачиваемая легкой балтийской волной.

До самого утра ей снились странные пейзажи неведомой страны, где раскрывали свои зонтики-кроны пинии, а из-под каменистой почвы как щетина пробивался ползучий хвойник. Она шла, осторожно обходя мудрые глыбы камней, словно ожерельями, оплетенные плющом. Ей казалось, что они, будто гигантские участники совета старейшин природы, замолкают при ее приближении. Птицы кружили в зеленоватой заводи лесного воздуха, плескались темные форели, словно вода взмахивала ресницами, и вот, наконец, стая ласточек расколола тишину своим щебетом…

— Просыпайтесь же, просыпайтесь! — трясла Самсут за плечи, видно, так и не ложившаяся в эту ночь спать соседка. — Уже Швеция!..

Было около семи утра, но на пристани гудела толпа совершенно пьяных финнов, которых нетрудно было узнать по крестьянским лицам, заметно отличавшимся от правильных черт шведов. Зябко поеживаясь, Самсут всматривалась в расстилавшийся вокруг в тумане город, не обращая внимания на занудные речи групповода и ворчание спутников, недовольных тем, что он работает совсем не так, как следовало бы, ни за чем не следит и ничего не объясняет. Она глядела в туман и удивлялась странностям судьбы: неужели для того, чтобы увидеть отца, ей надо было оказаться в Швеции, а чтобы оказаться в Швеции — получить странный телефонный звонок от так и не объявившегося незнакомца? Разве не могла она просто взять и купить тур еще несколько лет назад? «Почему все в жизни происходит так непросто, такими окольными путями?»

Отправляться в Кепинг было еще слишком рано, и Самсут решила все же отправиться на обзорную экскурсию по городу. Она сама не хотела себе признаваться в этом, но почему-то ей казалось, что, попытавшись сначала хотя бы немного познакомиться со Стокгольмом, она потом лучше поймет отца, и разговаривать с ним будет легче. Стокгольм, в отличие от Хельсинки, по-настоящему поразил ее. Он околдовывал не роскошью, не великолепием, а подлинным, живым духом многих и многих поколений, живших здесь. Та самая пресловутая связь времен и людей была здесь явственна и материальна, ибо шведы, по словам гида, утверждают, что «надо не строить новое, а сохранять старое». И потому все здания здесь казались старинными и современными одновременно.

Самсут устала считать острова и мосты, на одном из которых оказался музей «Vasa museet», что по-русски означало — музей корабля «Васа». Музей представлял собой темное семиэтажное здание, внутри которого стояла старинная галера, которую подняли со дна Балтийского моря в середине прошлого века. История создания и использования корабля вдруг показалась Самсут совершенно глупой, а сам музей с его мягким освещением и постоянным уровнем влажности, необходимыми для сохранения галеры, — памятником человеческому упрямству. Сорок минут, проведенные в музее, стали для нее целым днем — она очень боялась пропустить время, которое следовало, пожалуй, потратить на поездку в Кепинг. Когда они вышли на свежий воздух, солнце уже разогнало туман и победно сверкало над старинными черепичными крышами. Город под его лучами стал еще интереснее.

Наконец, экскурсия закончилась, ознаменовав начало свободного времени, и Самсут нетерпеливо вытащила загодя купленную карту, по которой намеревалась сама добраться до автовокзала. А при пешей прогулке Стокгольм завораживал все больше и больше. Чего стоила одна только невероятно узкая улочка, узкая настолько, что Самсут, идя по ней, могла скользить пальцами раскинутых рук по соседним стенам домов.

Потом на пути ей попался маленький укромный дворик со скульптурой малюсенького мальчика — не больше мужской развёрнутой ладони. Вокруг малыша стоял веселый звон монет, а голова его сияла от прикосновений тысячи рук: это туристы кидали деньги, а потом несколько мгновений держались за голову. Наверное, при этом, как всегда в старушке Европе, загадывались желания. И Самсут тоже решилась, к тому же скульптурка озорным выражением лица напомнила ей Вана, когда тот еще ходил в ясли. Что ж, бабушка и Ванька ей уже встретились, теперь в этой цепочке не хватает только Матоса…

— Пусть в мире все будет связано, — прошептала она, впрочем улыбаясь собственной наивности.

Едва Самсут успела убрать руку с головы маленького принца, как во дворик ввалилась небольшая толпа туристов с гидом, упоенно певшим им по-английски:

— С этим маленьким мальчиком постоянно происходят всякие волшебства: иногда ему надевают вязаные шапочки или шарфики, дарят цветы…

— А с оставленными монетками что происходит? — опустил гида на землю один из неугомонных туристов.

— Он их, наверное, себе забирает… — пошутил его спутник, и все засмеялись.

Не решившись в открытую присоединиться к англичанам, Самсут некоторое время все же шла за ними в отдалении, слушая городские байки, и вскоре оказалась около дома, на крыше которого жил сам Карлсон. Дом оказался розовым, как поросенок, а на его крыше красовались зелёный столик и креслице, за которым происходили знаменитые чаепития Карлсона с Малышом.

Однако дальше, судя по карте, маршрут Самсут расходился с маршрутом веселых англичан, и она снова отправилась по городу одна, рассматривая уже не столько архитектуру, сколько людей. Все горожане, встречавшиеся ей, преимущественно оказывались рослыми улыбающимися блондинами, действительно похожими на викингов, как их рисуют в хороших детских книжках. Во всяком случае, в отличие от их соседей, в шведах были очень заметны порода и породистость. В первом же магазинчике с ней заговорили на английском, как и те, к кому она обращалась на улицах, — и Самсут вспомнила, как один ее приятель однажды пошутил, что в Швеции все говорят на швинглиш. Только одно показалось Самсут странным — как долго соображали шведы, прежде чем ответить, казалось бы, на самый простой вопрос: как пройти к автовокзалу?

И только спустя некоторое время она догадалась, что подобное тугодумие связано с тем, что так далеко они не ходят, а только ездят. Скоро она устала и сама: Стокгольм оказался городом не маленьким. Тогда, вняв шведскому рассудку, Самсут решила доехать до автовокзала на автобусе. Не без труда добившись от нескольких приветливых долговязых горожан, как всего легче и дешевле добраться до нужного ей места, она, наконец, оказалась на вокзале.

Впереди было путешествие по берегу озера Маларен, и Самсут приготовилась во все глаза смотреть на те места, о которых с таким упоением они читали вместе с Ваном несколько лет назад.

Кепинг оказался небольшим чистеньким городком, где найти улицу Упсалагатан оказалось совсем просто. Самсут даже испугалась такой легкости и суеверно подумала, что лучше было бы наоборот: чтобы искать было трудно, зато разговор с отцом получился бы естественным и непринужденным. Она шагала по утопавшей в зелени улочке, и ее все сильнее окутывал теплый, древний, как мир, запах свежевыпеченного хлеба. Запах хлеба и запах крови — вот те два главных запаха, что пробуждают в человеке его праосновы, его память о прошлом и суть. И Самсут на мгновение почудилось, будто она шагает не по городу одной из богатейших стран Европы, а по ковыльной степи, шагает на запах дома, плывущий из дымных тандыров ароматом свежевыпеченного плоского хлеба.

Наконец, запах стал настолько силен, что уже перестал ощущаться, и она остановилась перед аккуратным двухэтажным домиком, у палисадника которого виднелась дружная парочка желтых «саабов». Эти забавные желтенькие автомобильчики почти касались друг друга округлыми боками и напомнили Самсут дыни. Ах, как любила бабушка Маро дыни, как ловко выбирала их повсюду, куда бы ни занесла ее судьба! И Самсут, воровато оглянувшись по сторонам, вдруг пристукнула кроссовкой о кроссовку и промурлыкала: