Александр Кулешов - Заколдованный круг Страница 18

Но это был надежный спортсмен. На такого можно было положиться. Впереди его ждала блестящая карьера.

Закончив тренировку, Дон долго плескался в душе, сделал сам себе массаж, а потом, полежав несколько минут, вышел на улицу.

Он и от этого получал удовольствие. Он вообще от всего получал удовольствие. Во всем старался найти хорошую сторону.

Дон посмотрел на часы. Через двадцать минут у Тер заканчивается последняя лекция и они поедут домой — она подвезет его.

Подойдя к учебному корпусу, где томилась на занятиях его подруга, он уселся на крылечке.

…Они ехали по забитому машинами городу в ее открытом кремовом «бьюике».

Ехали невыносимо медленно, зажатые в уличном потоке. От запаха бензина и отработанных газов впору было задохнуться; от беспрестанного скрипа и лязга тормозов, включаемых и переключаемых скоростей, нетерпеливых сигналов — оглохнуть. Машина продвигалась, как блоха, короткими, неожиданными скачками, разделяемыми долгими периодами неподвижности.

Ох уж это движение! В этом городе!

Но Тер и Дон не очень досадовали. Чем дольше путь, тем больше у них времени побыть наедине друг с другом. Потому что в этом грохочущем, многолюдном и многомашинном потоке они были одни. Были лишь вдвоем. Они никого не замечали, их никто не интересовал.

У них были дела поважней: обсуждали, как провести следующее воскресенье, прошлое им не удалось побыть вместе.

— Давай просидим весь день у меня. Никого не позовем. Запремся и перепишем, наконец, эти пленки, что дал Луиджи. Он уже требует их назад, — предлагала Тер.

— А я думаю, не сходить ли в зоопарк? Я не был там сто лет.

— Да ты что, Дон? Тебе ведь не пять лет. Чего это ты вдруг?

— Так, — мечтательно рассуждал Дон, — захотелось. Медведи, слоны, жирафы… гуляют там. Им кажется, что они на свободе, они небось уже забыли свои джунгли да саванны. А они в клетке. Как ты думаешь, Тер, мы, например, — мы на свободе или тоже в клетке, только не замечаем этого? Тебе иногда не кажется, что мы живем в большой клетке? Ходим, спим, играем в баскетбол. Но все в пределах, в рамках. Как захотим куда-нибудь повыше, подальше, так стоп, прутья перед носом! Не кажется?

— Нет. — Тер неторопливо поглаживала руль. — Что нас ограничивает? Хотим поехать в другой город, даже в другую страну — пожалуйста. В театр, в кино, мюзик-холл, зоопарк твой — пожалуйста. Кого хотим, того любим; чем хотим, тем и занимаемся. Где ж твои прутья?

— Да нет, — Дон вздохнул (как объяснить ей?), — у каждого свои прутья. Я вот не могу поехать, например, на Гавайские острова — денег нет. Это для меня прутья. Ты же, если хочешь заниматься баскетболом, ничего у тебя не выйдет. Видишь, для тебя тоже прутья есть. Даже для твоего отца, хоть и богат он и власть имеет. Ему пятьдесят, и обратно в молодость он уже вернуться не может. Тоже, значит, прутья. Словом, у каждого свои…

— Перестань ты философствовать! — Тер досадливо поморщилась. — Откуда у тебя это взялось последнее время? Так что делаем в воскресенье? Сидим у меня?

— Давай у тебя. Если ничего лучше в голову не придет.

— Подумать только… — начала было возмущаться Тер, но в этот момент в потоке машин наметился просвет, и она стремглав направила «бьюик» в открывшуюся щель.

Тер рассказала Дону, что накануне в их доме были гости: Доначио, владелец спортивных «конюшен», и хозяин оружейных магазинов, отец застрелившегося Стена. Много выпили и много спорили.

— И как ты думаешь, о чем? — возмущалась Тер. — О том, чей бизнес лучше!

— В каком смысле? — наивно спросил Дон. — Чей, так сказать, благородней?

— Как же! — фыркнула Тер. — Чей выгодней. «Ваше оружие, — Доначио говорит, — скоро никто покупать не будет. У каждого и так в доме арсенал, в стране пятьдесят миллионов одних винтовок». — «Не беспокойтесь, — тот спорит, — старое выкидывают, новое покупают. Вот мы сейчас выбросили на рынок полуавтоматические винтовки двенадцатого калибра. Это для мужчин; для женщин винчестер или ремингтон; для подростков спортивные винтовки; для детей тоже есть полуавтоматические, калибр 0,22. Есть семьи, где по пятнадцать — двадцать единиц оружия! А вы ездите, скупаете своих „звезд“ и сами же на них аферы лотерейные делаете. Подождите, скоро они вас обманывать начнут». — «Не начнут, — Доначио хорохорится, — мне-то легче. В конце концов, „звезда“ не „звезда“, какая мне разница, я их сам, как господь бог, делаю».

А отец сидит слушает, он-то трезвый; смотрю, хитро подмигивает мне и спрашивает: «Как это делаете?» — «А очень просто. Велю всем какому-нибудь одному подыгрывать — и все! Да еще соперникам, чтоб под щит его пропускали, — вот вам и „звезда“». — «Хорошо, — это отец Стена, — это же липа, на обмане наживаетесь!» — «Лучше, — тот парирует, — чем на убийствах наживаться!»

Словом, переругались. Еле отец их примирил, — закончила Тер свой рассказ.

Когда машина остановилась у домика, где жил Дон, и он уже собрался вылезать, Тер вдруг спросила:

— А как Рив? Ты что-нибудь узнал?

— Нет, — растерянно ответил Дон. Настроение его сразу испортилось. Действительно, так ничего и не выяснил, а того опять на тренировке не было, и вообще неизвестно, где он.

— Что ж ты? А еще друг!

— Сегодня же позвоню, — засуетился Дон, — зайду к родителям, поговорю с ними. Ты права. Запустил я это дело.

— Ладно, если что-нибудь узнаешь — позвони. — Она наклонилась к нему и быстро поцеловала в щеку.

Дон смущенно огляделся (соседи все-таки вокруг), помахал рукой вслед отъезжающей машине и вошел в дом.

— Ну как, сынок? — Отец в синем фартуке с посудным. полотенцем и тарелкой в руках появился на пороге. — Что нового?

— Ничего, отец. Позанимался, потренировался хорошо — и все дела. Обыкновенный университетский день. Тер подвезла. Есть охота.

— Сейчас, сынок, сейчас. Пока помоешь руки, все будет готово, — раздался из кухни голос матери.

— Никуда сегодня не пойдешь? — опросил отец.

— Наверное, придется выйти, надо к Риву сбегать, пропал он куда-то, вообще что-то с ним неладно; болеет или с родителями поссорился. Никак не поймем. Хочу к нему домой зайти.

— Погоди, сынок, он сам придет к тебе…

— А вдруг не придет? Уж сколько дней его нет ни в университете, ни в спортзале…

— Ты не понял, сынок, он придет к тебе сегодня. Час назад звонил, просил передать, чтоб не уходил, чтоб дождался. Очень просил…

Глава VII

СТОИТ ЛИ ПОМОГАТЬ ЛЮДЯМ

Дон с нетерпением ждал Рива. Рив явился, когда уже стемнело.

Он был в теплом пальто, толстый шарф обматывал шею. На голове вязаная шапочка. Глаза лихорадочно блестели, под ними залегли темные тени. Всегда-то разболтанный, словно двигавшийся на шарнирах, он теперь и вовсе напоминал марионетку из кукольного театра.

Дон никогда не видел его таким.

— Садись. — Он указал Риву на стул. — Есть хочешь?

Но тот лишь отмахнулся.

— А пить? Пиво? Сок? Может, виски?

К великому изумлению Дона, Рив выбрал последнее и мгновенно, не разбавляя водой, осушил большой стакан. Причем никакого действия это на него не оказало.

— Так что случилось? Выкладывай!

— Слушай, Дон, я в беде. В большой…

— Вижу. В чем дело-то?

— Прямо не знаю, как сказать. Не так-то все просто.

— Понимаю, что не просто.

Дон решил не форсировать событий. Раз пришел, сам расскажет. Но Рив сидел съежившись, руки, которые ему никак не удавалось спрятать, мелко дрожали. Казалось, ему холодно. Он даже не снял ни пальто, ни шарфа, ни шапочки. Наконец Рив заговорил:

— Слушай, Дон, слушай внимательно. Дела мои плохи. Влюбился…

Дон раскрыл глаза. Он ожидал всего, только не этого.

— Погоди, а как же Лилиан?

— Не перебивай! — воскликнул Рив с раздражением. — При чем тут Лилиан? Мы с ней друзья. Может, я и нравлюсь ей немного, но все это несерьезно. Есть девушка, которую я люблю больше жизни, вот с ней-то и стряслась беда.

— Так с ней или с тобой?

— О господи, — простонал Рив, — не все ли равно! Ее беда — моя беда. Лучше б уж со мной, чем с ней. Словом, если я не выручу ее, то не знаю, что с собой сделаю. Но одному мне не под силу. Поможешь?

— О чем речь! Конечно. Говори, что надо делать.

— Сначала я должен все объяснить. Только, ради бога, не перебивай меня на каждом слове.

— Ладно, не буду, — пообещал Дон и приготовился слушать.

И тогда Рив рассказал историю, вздорность которой была бы очевидна любому, чуть менее простодушному и менее расположенному к Риву человеку, чем Дон. Эта история была сплошь шита белыми нитками, полна противоречий и нелепостей (Рив не был Шекспиром, он даже не был Сименоном, чтобы придумывать трагедии или хотя бы просто мало-мальски правдоподобные детективные истории).

Но Дон, верный обещанию, терпеливо слушал, переживая, как свои, невзгоды друга.