Наталья Андреева - Браки расторгаются в аду Страница 18

Наконец она вернулся. Плюхнулась на стул и подмигнула мне:

— Я еще коньячку закажу?

— А не хватит тебе?

— Так переживаний сколько!

Принесли еще графинчик коньяка.

— Ну, вздрогнули?

Вздрогнула я в морге, когда увидела отрубленную кисть. А сейчас пыталась успокоиться.

— Нам пора переходить к решительным действиям, — напомнила я, когда Анисья выпила коньяк.

— А именно?

— Ты позвонишь Иван Иванычу и скажешь, чтобы он готовил три миллиона долларов. Наличными.

— О как! Я-то позвоню. Только он не даст.

— Почему?

— Потому что он жадный.

— Тогда мы пошлем ему отрубленный палец.

— Какой палец? — испуганно моргнула она.

— Я же тебе говорила, что достала кисть мулатки, — терпеливо напомнила я.

— Ах, это…

— Ты можешь подбросить к нему в машину посылку?

— Я? Почему я? — испугалась она.

— А кто?

— Есть такие люди.

— Коля-и-Толя. Я уже знаю. Но я не хочу доверять столь важное дело братьям. Они получили от меня деньги и, скорее все, уже пьют.

— Это да. Тогда вы того… сами.

— Самой рубить палец, самой подбрасывать. А тебе я за что тогда плачу?

— А, кстати, сколько вы мне заплатите?

— Ну, тысяч сто.

— Долларов?

— Конечно.

— По-вашему, это будет справедливо?

— Я готова также купить тебе квартиру в Москве.

— В центре? — жадно спросила она.

— Нет. Где-нибудь на окраине.

— Вы тоже стали жадная, — пробурчала она. — У Иван Иваныча, видать, научились.

— Но ведь план придумала я. И основную его часть реализую тоже я.

— Значит, коли будет суд, мне много не дадут?

— Суд? Какой суд?

— Ну, коли все сорвется.

— А почему должно сорваться?

— Так.

— Не нравится мне твое настроение. И прекрати пить! — резко сказала я.

— А чего это вы на меня кричите? — Ее, похоже, развезло. — Я вам больше не прислуга! Что хочу, то и делаю!

— Извини.

— Ладно, позвоню я ему. Завтра.

— Позвони сегодня. — Я с сомнением посмотрела на ее раскрасневшиеся щеки, с которых потек тональный крем, и сказала: — Нет, сегодня не надо. Езжай домой и отдыхай. А завтра начнем действовать.

— Договорились!

Она лихо прикончила второй графинчик коньяка.

— Эх! Хорошо-то как!

— Как себя чувствует Анжела?

— Лучше не бывает!

— Это хорошо.

— Да, хорошо посидели. — Она зевнула. От коньяка и обилия вкусной еды Анисья осоловела.

— Где ты сейчас живешь? — спросила я.

— На квартире.

— Снимаешь, что ли?

— Ага, — кивнула она и взяла зубочистку. Я с неприязнью смотрела, как она ковыряет ею в зубах. Талант талантом, но нельзя же быть такой свиньей? Рыгать за столом и чавкать, а потом демонстративно выковыривать из щелей в зубах куски осетрины. Над зубами, кстати, тоже надо бы поработать. Вставила бы себе импланты, раз собирается в актрисы.

— Извини, Анисья, я не могу тебя отвезти.

— Кто бы сомневался! — недобро усмехнулась она. — Вы же у нас того. Барыня.

— Но я могу вызвать тебе такси.

— Сама справлюсь.

— Дать тебе денег?

— С деньгами у меня теперь проблем нет, — отрезала она.

— Вот как?

— Вы же за все платите.

Ну и наглость! Поистине, нельзя ставить себя в зависимость от какого-то человека, даже если этот человек назвался твоим лучшим другом. Я уже жалела, что связалась с ней и с братьями.

В ожидании такси мы заказали десерт. Глядя, как она поглощает пирожные с жирным кремом, я спросила:

— Ты передумала идти в актрисы?

— Правы вы были, Зинаида Андреевна, — вдруг сказала она. — Ну что мне этот театр? Славы все одно не добьешься, все места куплены.

— В пантеоне ты имеешь в виду?

— Чего?

— Я говорю, на олимпе уже тесно. Все хотят денег и славы, поэтому там не протолкнешься. В этом ты права. Но ведь у тебя талант.

— Талант. Ага. Просто денег надо дать. И много. Или блат.

— Я обещала тебе помочь. И помогу.

— Спасибочки. — Зазвонил ее мобильник. — О! За мной приехали! Ну, пока.

— До свидания, Анисья. Ты поняла все, что я тебе сказала?

— А как же!

У меня в душе смешались тревога и какая-то непонятная тоска. Я словно чувствовала: завтра для меня начнется кошмар. И не ошиблась.

Кошмар начался с того, что около полудня кто-то несколько раз позвонил в мою дверь. Ко мне пришли гости, а консьержка о них почему-то не сообщила, хотя это ее прямая обязанность. Я даже не хотела открывать. Но в дверь звонили настойчиво. А потом вдруг стали стучать! В нашем элитном доме такого отродясь не бывало! К людям, которые здесь живут, не ломятся!

«Уж не Иван Иваныч ли это явился?» — забеспокоилась я, накидывая халат.

На пороге стояла целая компания, в основном мужчины. Но были среди них и две женщины: консьержка и соседская домработница.

— Зинаида Андреевна Царева?

— Да. А в чем дело? Кто вы такие?

— Сейчас у вас будут делать обыск. Понятые, пройдемте.

Ах, это не консьержка и не домработница, это понятные! Ну, понятно. Кого они еще могли пригласить в качестве понятых? Народного артиста? Знаменитого экономиста, чье лицо минимум раз в месяц все видят в телеящике? Крупного чиновника из Минфина? Здесь простые люди не живут, и беспокоить этих небожителей нельзя. Но разве я — простая смертная? Разве меня можно беспокоить без причины?

— Постойте-ка, — преградила я путь людям, пытавшимся вломиться в мою квартиру. — А…

— Вот ордер на обыск. А вот мои документы.

Мне сунули под нос бумаги. Буквы прыгали у меня перед глазами. Я только поняла, что по мою душу явились из Следственного комитета. А у меня в доме отрубленная рука мулатки! И как я им это объясню?!

— Вы можете сказать, в чем именно меня подозревают? — спросила я, стараясь казаться спокойной.

— В убийстве.

— В убийстве кого?

— Любовницы вашего мужа. Которую вы сначала похитили, а когда узнали, что она беременна, приказали убить. Мы уже задержали ваших сообщников, и они во всем признались.

— Сообщников? Каких сообщников?

— Хватит притворяться, Зинаида Андреевна. Оператор готов? Понятые? Включайте камеру и начинайте! А вы, госпожа Царева, присядьте пока на диван и постарайтесь четко и внятно отвечать на все вопросы, которые я вам буду задавать. Начали!

В чем, скажи, виновна я?

Мне бы позвонить адвокату, но проблема в том, что у меня его нет. Есть адвокаты Иван Иваныча, но это не тот случай. Я живо представила, как звоню мужу и прошу защитить меня от обвинений в убийстве Анжелы. А в спальне у меня лежит отрубленная рука мулатки! И как я объясню сей факт Иван Иванычу? Поэтому вариант с адвокатом отпал сразу. Мысли мои скакали, как кролики в вольере, куда запустили грозного хищника. Спрятаться никак нельзя, сопротивляться тоже бесполезно, ведь у него такие зубы! И что делать?

«Что делать?» — лихорадочно думала я.

— Может быть, Зинаида Андреевна, вы хотите добровольно выдать нам некие предметы, подтверждающие вашу причастность к убийству? — мягко спросил следователь. Но я видела его волчьи зубы, желтые, крупные, и понимала, что все, о чем он мечтает, это меня поскорее загрызть.

— Какие еще предметы? — Я попыталась изобразить удивление.

— Вы сами знаете. Чистосердечное признание облегчает участь.

— Вы хотите сказать, что срок я могу получить условно?

— Это вряд ли, — неприятно усмехнулся он. — Вы организатор похищения молодой красивой девушки и заказчик ее убийства. Даже присяжные вряд ли будут на вашей стороне, если вы вообще сможете добиться суда присяжных. Чудовищное преступление, потрясающее своей циничностью и жестокостью. Но вы можете немного скостить срок.

— Могу я подумать?

— Времени на раздумье у вас нет, — жестко сказал он и скомандовал коллегам: — Начинайте!

— Погодите. В доме на самом деле есть один предмет не совсем э-э-э… обычный. Но к Анжеле он не имеет никакого отношения.

— А именно? Что за предмет? — деловито спросил следователь.

Я молча встала и направилась к двери.

— Стоять! — рявкнул он.

— Я в спальню. Предмет находится там.

— Проводите, — скомандовал он операм и оператору.

Я шла к двери в свою спальню, а за мной неотрывно следовала камера. А я очень не люблю, когда меня снимают. Я ведь уже не так молода и не так хороша, как раньше, и к тому же не накрашена. Они застали меня врасплох. Если бы только я могла подумать! Но времени на раздумья мне не дали.

В панике человек начинает совершать ошибки. А я была в панике. И о совершенной ошибке поняла, как только вышла в гостиную со стеклянной емкостью, в которой плавала отрубленная кисть. До сих пор консьержка и соседская домработница были моими союзницами. Они пребывали в уверенности, что все, происходящее здесь, в этой шикарной квартире, — какая-то ошибка. И смотрели на меня с сочувствием. Но как только дамы увидели отрубленную руку, все в мгновение ока переменилось. Теперь передо мной стояли и сидели только мои враги. И я была против них одна. Глядя на консьержку, я поняла, что никогда уже больше не буду жить в ЦАО. В эту квартиру мне дорога заказана. Я навсегда останусь женщиной, в чьем доме нашлась отрубленная человеческая рука. Это автоматически исключает меня из списка благонадежных. А здесь могут жить только благонадежные люди, ведь это центр Москвы.