Дик Фрэнсис - Последний барьер Страница 18

Я собрал вещи, похлопал на прощанье кровать, на которой проспал полтора месяца, и зашел в кухню. Парни обедали. Одиннадцать пар глаз повернулись в мою сторону. Сочувствующих не было. Миссис Олнат сделала мне толстый бутерброд с сыром, и я съел его по дороге в Слоу, где собирался сесть на двухчасовой автобус в сторону Харрогита.

Приеду в Харрогит. А что дальше?

Ни один здравомыслящий конюх не пойдет искать работу у Хамбера сразу после Инскипа, пусть даже его с треском выбросили вон. Я должен какое-то время катиться вниз по наклонной плоскости, тогда мой приход к Хамберу не вызовет подозрений.

Собственно говоря, лучше будет, если не я приду к Хамберу искать работу, а его старший сопровождающий конюх сам отыщет меня. Устроить это не трудно. Надо крутиться на всех ипподромах, где скачут лошади Хамбера, создавать впечатление, что дела у меня идут все хуже и хуже, и вот я уже готов согласиться на любую работу. Тут меня и подцепит конюшня, в которой всегда не хватает конюхов.

А пока нужно как-то устраиваться с жильем. Я думал об этом, пока автобус трясся к Харрогиту. Наверное, надо бросить якорь где-нибудь на северо-востоке, поближе к логову Хамбера. В Харрогите я зашел в библиотеку и, порывшись в картах и справочниках, выбрал Ньюкасл. К вечеру этого же дня я добрался туда на двух попутных грузовиках — спасибо шоферам — и снял комнату в отеле на тихой боковой улочке.

Комната была ужасная: облупившиеся обои цвета жидкого кофе, обшарпанный, потрескавшийся линолеум, узкий и жесткий диван-кровать, какая-то расцарапанная мебель из клееной фанеры. Пол, правда, был чисто подметен, а в углу блестела новенькая раковина, и это скрашивало убогое впечатление, впрочем, для роли, которую я сейчас играл, комната была идеальной.

На следующее утро я послал Октоберу заказным письмом вторые семьдесят пять фунтов, которые не отдал ему во время последней встречи в балке, а с ними — коротенькую записку, объясняющую, почему я не буду сразу искать место у Хамбера.

С почты я отправился в местную букмекерскую контору и списал с календаря расписание скачек на следующий месяц. Затем решил купить подержанный, но в хорошем состоянии мотоцикл. Только к концу дня я нашел то, что хотел: мощный «Нортон» с объемом цилиндра 500 кубических сантиметров, изготовленный четыре года назад.

В Слоу я вполне обходился без собственного транспорта, да и в Поссете, наверное, не сильно в нем нуждался бы, но меня не оставляла мысль, что в один прекрасный миг мне вдруг потребуется выехать мгновенно. Я не мог забыть журналиста, Томми Стэплтона. Он исчез на девять часов где-то между Хексхемом и Йоркширом, а потом его нашли мертвым. Между Хексхемом и Йоркширом лежал Поссет.

Первым человеком, которого я спустя четыре дня увидел на скачках в Ньюкасле, оказался черноусый, предлагавший мне постоянную работу в качестве конюха-шпиона. Он стоял в укромном уголке входа и разговаривал с каким-то ушастым парнем. Позже я снова увидел этого парня — он выводил лошадь, принадлежавшую одной из самых известных скаковых конюшен в стране.

Я наблюдал за ними издалека, но заметил, как усач передал парню белый конверт, а взамен получил коричневый. Деньги за сведения, причем в открытую, так, что никто и не заподозрит.

Черноусый закончил сделку и направился к букмекерским кабинкам. Я пошел за ним. Как и в прошлый раз, он ничем предосудительным не занимался, просто изучал ставки на первый заезд. Я, как и в прошлый раз, чтобы отвести от себя подозрения, поставил несколько шиллингов на фаворита. Черноусый же никаких ставок делать не стал и прошел к барьеру, отделявшему букмекерский павильон от скакового круга. Там он как бы случайно остановился рядом с крашеной огненно-рыжей особой, носившей поверх темно-серого платья желтоватый жакет из шкуры леопарда.

Она повернулась к нему, и они заговорили. Потом он вынул из бокового кармана коричневый конверт и положил его в свою программу скачек. А через несколько секунд они как бы между делом обменялись программами. Он неторопливо отошел, она убрала программу с конвертом в большую блестящую черную сумку й защелкнула ее. Я наблюдал за ней из-за последнего ряда букмекерских кабинок. Она прошла в ворота местного клуба и направилась к «клубной» лужайке. Видно было, что здесь ее хорошо знают. Несколько раз она останавливалась поговорить с разным людьми.

Лошади уже разминались перед стартом, и зрители начали подниматься на трибуны. Рыжеволосая затерялась в толпе на трибунке для членов клуба, и я печально вздохнул. Заезд выиграл фаворит, он оторвался от преследователей на десять корпусов.

Зрители ревели от восторга. Толпа тотчас же схлынула с трибун, но я остался на месте — вдруг рыжеволосая в леопардовой шкуре снова появится?

Она действительно появилась. В одной руке — сумка, в другой — программа скачек. Перекинулась парой слов с каким-то маленьким толстяком и направилась к букмекерским кабинкам, расположенным вдоль барьера между павильоном букмекеров и клубом. Она остановилась у кабинки, ближайшей к трибунам и ко мне. Голос у нее оказался резкий, пронзительный.

— Давай рассчитаемся, дружочек Биммо.

Она открыла сумку, вытащила оттуда коричневый конверт и передала его невысокому человеку в очках. Из таблички, висевшей на его кабинке, следовало, что это — Биммо Бонор, ведет дела в Манчестере и Лондоне.

Мистер Биммо Бонор взял конверт и убрал его в карман пиджака. Мои напрягшиеся уши уловили, как он произнес нараспев:

— Порядок, красотка.

Я спустился с трибуны и получил свой маленький выигрыш. Итак, рыжеволосая передала Биммо Бонору такой же конверт, какой получил от ушастого конюха усач, но вдруг эти конверты просто похожи? Она могла передать конверт конюха любому из тех, с кем разговаривала, или кому-то на трибуне, когда я вообще ее не видел. А сейчас она, может быть, вполне честно расплатилась со своим букмекером.

Если я хочу выявить все звенья цепи, пожалуй, нужно послать по этой цепи срочные сведения, настолько срочные, что тут уже будет не до праздного хождения в толпе, и "а" напрямую соединится с "б", а "б" — с "в". Срочное сообщение не представляло труда — в пятом заезде выступал Искрометный. Однако, чтобы поймать черноусого в нужную минуту, мне пришлось держать его в поле зрения больше двух часов.

У Хамбера в этот день выступали две лошади: одна в третьем заезде и одна в последнем. Я решил отложить свою главную задачу — встречу со старшим сопровождающим конюхом Хамбера, — отложить на конец дня и не принимать никаких попыток на этот счет во время третьего заезда. Вместо этого я незаметно двинулся за черноусым.

После четвертого заезда я зашел следом за ним в бар и, когда он начал пить, сильно толкнул его под локоть. Пиво выплеснулось ему на руки и потекло по рукаву, он, матерясь сквозь зубы, круто обернулся, и наши лица оказались на расстоянии ладони.

— Извините, — сказал я. — А-а, это вы. — Я постарался, чтобы в голосе звучало удивление.

Его глаза сузились.

— Ты что здесь делаешь? Ведь Искрометный скачет в следующем заезде...

Я искоса взглянул на него.

— А я ушел от Инскипа.

— Ты перешел, куда я тебе предлагал? Отлично.

— Нет пока. Боюсь, с этим придется немного повременить.

— А что такое? Они уже набрали людей?

— Да я им вроде и не шибко нужен, раз меня выперли от Инскипа.

— Что-что? — резко переспросил он.

— Меня выперли от Инскипа, — повторил я.

— Почему?

— В тот день, когда мы с вами разговаривали, Искрометный проиграл, ну и пошли всякие разговоры... Они сказали, что доказать ничего не могут, но держать меня тоже не будут, и велели убираться.

— Да, не повезло тебе, — подытожил он, собираясь уходить.

— Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. — Я хихикнул и взял его за руку. — И смеяться последним буду я, хотите верьте, хотите нет.

— Как это понять? — Он не скрывал презрения ко мне, но в глазах мелькнул интерес.

— Искрометному сегодня первого места не видать, — сообщил я. — У него, бедненького, сегодня болит животик.

— Откуда ты знаешь?

— Я пропитал его лизунец жидким парафином, — похвастался я. — С понедельника он сосет слабительное. Так что сегодня ему будет не до скачек. Первое место уж точно не светит, как пить дать. — Я засмеялся.

Черноусый окинул меня брезгливым взглядом, стряхнул с локтя мои пальцы и быстро вышел из бара. Я незаметно двинулся за ним. Он почти вбежал в павильон букмекеров и начал лихорадочно озираться по сторонам. Рыжеволосой не было, но она, наверное, откуда-то наблюдала за обстановкой, потому что вскоре я ее увидел — она быстро шла вдоль барьера к тому месту, где они встретились раньше. К ней тут же подбежал черноусый и стал что-то энергично говорить. Она слушала и кивала. Он заметно успокоился, вышел из павильона и вернулся к паддоку для представления участников. Женщина подождала, пока он скроется из виду, потом направилась прямо к отсеку для членов клуба и вдоль барьера пришла к Биммо Бонору. Тот склонился над барьером, и рыжеволосая с серьезным видом что-то зашептала ему на ухо. Он несколько раз кивнул, и она заулыбалась, а когда он обернулся, чтобы отдать указания своим клеркам, я увидел, что и на его лице играет широкая улыбка.