Ольга Некрасова - Платит последний Страница 18

— Настроение обеспечим, время сэкономим, — отважно пообещала Лидия. — Колька, давай не договариваться, чья обязанность мыть посуду, а чья пылесосить. Это самое гнилое, что только может быть в семье. Человеку должно быть приятно вымыть посуду, потому что это его дом. А когда нет настроения, то и черт с ней, с посудой.

— Золотые слова, — расцвел Ивашников. — Только, знаешь, убираться тут ходит одна женщина. Не хотелось бы лишать ее заработка.

— Если красивая, я ее волос лишу, — пообещала Лидия.

— Была красивая, — не принял шутку Ивашников. — Муж потерял работу, спился, она тянет сына-студента… И знаешь, что интересно? Я ей предлагаю солидные для нее деньги, работы у меня — на час в день. А она мне так в нос отвечает: «Я библиотечный работник, неудобно идти в уборщицы!» Что у нее пальто на рукавах протертое, удобно, а честно заработать — неудобно. Еле уговорил.

Лидия подумала, что знает эту красивую с сыном-студентом, и успокоилась. Той женщине было далеко за сорок.

Потом она из чувства справедливости покормила с вилочки Ивашникова, еще потом стащила с него передник, и они долго и вдумчиво рисовали очередную звездочку на фюзеляже. Девятую, если кому-то интересно. Лидия подумала, что если считать нормой их возраста два раза в неделю, то они с Колькой прожили больше месяца.

Прошли всего сутки, как она отдавалась Вадиму, а он остался в раньшей жизни и беспокоил ее гораздо меньше, чем спрятанные в папином столе пупсята-близнецы Колечка и Толечка. Или нет, поняла Лидия: и Вадим, и все ее тягостные годы с Парамоновым были нелепым витком, потянувшейся петлей в плотной вязке жизни. А теперь она прошла виток и вернулась в свои девятнадцать лет. Все вошло в норму. Раньшая жизнь — это с Колькой. Ей так хорошо и покойно с ним именно потому, что продолжается раньшая жизнь, когда все ее проблемы решал надежный и требовательный папа, а она даже не подозревала, что эти проблемы существуют. Она тогда выдумывала себе проблемы: как посмотрел и что сказал Колька, — и могла ночь не спать, если он посмотрел не так и не то сказал, хотя знала, что он влюблен в нее по уши. Сериалов тогда не показывали, кроме, кажется, «Рабыни Изауры», и ее сериалом был Колька.

Так и должно быть. Так устроила природа. Женщина должна жить любовью. Что, конечно, не исключает кухни, магазинов и детских неожиданностей. Только при условии, что все готовится, покупается и подтирается с любовью.

Мужчина приносит в дом мясо и отбивает противников. Он должен быть грубым, чтобы защитить свой дом. Но если в доме не будет любви, мужчина станет скотом.

— Я люблю тебя, Колька, — сказала Лидия и заплакала. Ее грубый мужчина шмыгнул носом. Глаза его предательски блестели.

— Наконец-то, — сказал он. — А ты помнишь, что ни разу не признавалась мне в любви? Даже когда приехала ко мне в Митино, сказала: «Я тебя хочу», а не «Я тебя люблю».

— Я старалась, чтоб это выглядело по-взрослому, — призналась Лидия. — «Люблю» — это какой-то детсад, а взрослая женщина говорит сразу «хочу». Раз хочет, значит, любит, это само собой.

— А у тебя-то, — сказал Ивашников, — разве всегда это было само собой?

Слезы у Лидии полились в три ручья.

— Колька, Колька! Если когда-нибудь тебя взорвут и ты станешь идиотом и разоришься, я пойду убираться к богатым соседям, а тебя буду катать в кресле и ставить тебе клизмы. Наверное, это неприлично — обещать такие вещи. Друзья познаются в беде и все прочее. Но я так тебя люблю, что это не помещается во мне. У меня, оказывается, столько лет это копилось, а я сама не понимала. Мне хочется, чтобы ты стал беспомощный и никому не нужный, а я бы завязывала тебе тесемки на шапочных ушах.

— Я об этом думал, — растроганно сказал Ивашников. — Чем выше поднимаешься, тем чаще думаешь, как больно будет падать. Только я представлял себе, что попаду под трамвай, и так присматривался к женщинам: эта меня бросила бы сразу, а эта, может быть, потерпела бы год. Но в тебе я никогда не сомневался. Потому что видел, как ты любишь отца.

И тогда Лидия заревела навзрыд. Здоровый человеческий организм вырабатывает в месяц пол-литра слезной жидкости. Она явно собиралась выполнить эту норму за сегодняшний день.

— Ты меня не знаешь, Колька! — простонала она сквозь рыдания, чувствуя, что спазмы опускаются из-под ложечки в низ живота. — Я же могла остаться у тебя тогда! Я испугалась носить воду из колонки и дощатого сортира!!

— Я всегда это знал, — не удивился ее признанию Ивашников. — Просто ты была еще маленькая. У тебя был возраст проблем, а для взрослого человека проблем не существует, есть цели и задачи.

Лидия подумала, что у многих людей всю жизнь возраст проблем. У нее, например. А у Ивашникова и в девятнадцать лет был возраст задач, и, судя по всему, перерешал он этих задач неимоверное множество.

Десятую звездочку нарисовать им не удалось. Позвонил по сотовому какой-то Виталик, Ивашников сказал ему: «Жду», а Лидии сказал, что пора одеваться.

Виталик явился минут через двадцать. Открывал ему Ивашников. Лидия в это время застилала постель, и Виталик, проходя следом за Ивашниковым в кабинет, увидел ее в раскрытую дверь спальни. Челюсть у него отвалилась до пола. А Лидия лишний раз убедилась, что женщины в этом доме бывают редко.

— Ну, что рот разинул?! — улыбнулся Ивашников. — Это Лидия Васильевна, моя хозяйка.

Виталик шумно сглотнул и сказал:

— Здрасьте.

— Здрасьте-здрасьте, — прыснула Лидия. Он был забавный, этот Виталик. По-детски лопоухий и круглоглазый — и по-взрослому солидно одетый. Ваты в плечах его пиджака хватило бы на то, чтобы набить большого плюшевого медведя.

Виталик с Ивашниковым ушли в кабинет и долго разговаривали о компьютерах и миллионах. Дверь они оставили открытой, и в спальню к Лидии доносилось:

— А чем вам плох Тайвань?

— Да не Тайвань мне плох, а лучше взять всю периферию в одном месте. Ты прикидывал объем? Может быть, купить чартерный рейс…

— Не понял. Это мне что же, в Малайзию лететь?

Лидия тоже ничего не поняла. Но Тайвань и Малайзия, а главное, цифры, которые при этом упоминались, — все звучало солидно. Колька представлялся ей этаким капиталистическим спрутом, который опутал щупальцами земной шар. Было необычайно приятно, что спрут сегодня кормил ее с вилочки и был совсем ручной.

Потом спрут со своей верной акулой Виталиком заговорили об армянском коньке. Цифры назывались уже на порядок меньше. Виталик этой сделкой гордился, а Колька был недоволен. При этом гордый Виталик хамил Кольке (впрочем, соблюдая формальную вежливость, на «вы»), а недовольный Колька тихо бурчал. Сразу было ясно, что Виталик не прав, только не хочет сознаваться.

От нечего делать Лидия накрасилась, хотя в свои тридцать три обходилась без мазилок (другое дело — кремы и лосьоны) и таскала с собой косметику только на всякий пожарный случай. Сегодня случай был не пожарный. После ночи с Ивашниковым она выглядела свежее, чем вчера вечером. Ничего странного. Лидия всегда неизвестно откуда знала, что они подходят друг другу на биологическом уровне.

Вот Парамонов ее высасывал. Сам вскакивал с утра как заводной, а Лидия вставала разбитая. Близость с Вадимом придавала сил, но силы были какие-то шальные: Лидия чувствовала себя прекрасно и могла при этом ни с того ни с сего впасть в истерику. А Колька был вне сравнений (хотя сравнения по привычке возникали, но всегда в его пользу). Он был родненький, вторая Лидина половинка.

Она красилась и думала, какая это была беспросветная жуть — столько лет прожить без своей половинки, с чужими людьми, которых она считала родными, потому что не знала, каким на самом деле должен быть родной человек.

Папа, конечно, родной. Но папа был отдельно, мужчины отдельно, и Лидии в голову не приходило, что с ними могут быть такие же прозрачные отношения, как с папой. С мужчинами всегда была в лучшем случае игра, в худшем какая-то борьба разведки с контрразведкой. Им нельзя было подставляться. Первый урок Парамонова: долго уговаривал ее на сексуальные эксперименты, уговорил и на следующий же день обозвал минетчицей. А еще один человек показался ей похожим на Ивашникова, и она ему рассказала про Кольку. Парамонову они наставляли рога, и он как бы не считался, а к Ивашникову этот человек ее взревновал мерзко и скандально.

У Кольки не было ни грамма этой шпионской психологии: выведать в постели твою тайну, а потом тебя шантажировать.

Хотя время покажет, — на всякий случай сказала себе Лидия и хихикнула. Собственная подозрительность показалась ей глупой.

Пришел Виталик с фотоаппаратом-«мыльницей», поставил ее у белой евроремонтной стенки и стал фотографировать, отходя на шаг-два для каждого нового кадра. Ему нужен был маленький снимок Лидии на какой-то документ. В фотосервисе, объяснил Виталик, не печатают снимки меньше, чем девять на четырнадцать, и нужно поймать размер, чтобы потом из девять на четырнадцать вырезать снимок три на четыре.