Антон Леонтьев - Последний бог Страница 18

Альфред толкнул двери церкви и вышел вон.

– Ты... заплатишь за это! – раздался крик Генриха.

Альфред, не оборачиваясь, спустился по лестнице. Он вынул из петлицы хризантему и бросил ее на тротуар. Тут к нему обратились две запыхавшиеся пожилые дамы:

– Мы спешим на бракосочетание нашей троюродной племянницы. Церемония уже началась?

– Никакой свадьбы не будет, – сообщил Альфред. И учтиво добавил: – Желаю вам хорошего дня, милостивые государыни!

Прямиком из кирхи Альфред направился к Джеральдине. Танцовщица принимала ванну. Протянув Альфреду темнокожую руку, покрытую радужной пеной, она лукаво спросила:

– А как же ваша молодая супруга? Вы бросили ее совершенно одну?

– О, вокруг Софии более чем достаточно суетливых родственников, – ответил Альфред. – Кстати, она не моя жена. И никогда не станет таковой. К счастью.

С этими словами он, не раздеваясь, шагнул в ванну, где ждала его Джеральдина.

Дома Альфред появился поздно вечером. Завидев молодого хозяина, один из слуг побелел, будто перед ним явилось привидение.

– Ваш батюшка желает видеть вас! – пролепетал он, пятясь задом. – Он в очень скверном расположении духа. В очень скверном...

Альфред, пребывавший в отличном настроении после совместных водных процедур с Джеральдиной, после сеанса массажа и долгих любовных утех, прошел в кабинет старого банкира.

Соломон Вайнгартен сидел за огромным письменным столом и выводил что-то в гроссбухе. Финансист не поднял головы и не отвлекся от своего занятия, несмотря на то что сын стоял перед ним.

– Отец, вы хотели видеть меня? – спросил Альфред.

Соломон наконец удостоил его вниманием. Произнес:

– Я с самого начала был против этого брака.

– Понимаю, отец, – ответил Альфред, радуясь, что все так легко разъяснилось.

Он знал, что отец, обладавший холерическим темпераментом, может неадекватно отреагировать на случившееся. Но, по всей видимости, буря прошла и кризис миновал – старик успокаивался так же быстро, как и терял присутствие духа.

Банкир поднялся из кресла, подошел к портрету своего предка Исаака, висевшему на стене, снял его – стала видна крышка сейфа. Старик всунул в замочную скважину ключ, который всегда носил с собой, открыл несгораемый шкаф и извлек оттуда тонкую пачку банкнот.

– Вы хотите откупиться от Софии и ее родителей? – спросил Альфред. Странно, но ему было ничуть не жаль бывшую невесту.

– Я был против этой свадьбы, однако потом позволил убедить себя, что это лучшее для вас, – сказал старик, запирая сейф. – Вы твердили, что любите молодую баронессу фон Минхов, и я решил, что с моей стороны неблагоразумно мешать вашему счастью.

– Бедняжка быстро утешится, – ответил Альфред. – В конце концов, ее семейство получило почти все, что хотело: вы привели в порядок их особняк, да и драгоценности, которые блистали сегодня на Софии, само собой, она получит в качестве утешения. Самое позднее через год она выйдет замуж за какого-нибудь бездельника-офицера с графским или княжеским титулом.

– Да, я был против этого брака, – в третий раз повторил старик-банкир. – Но дал на него свое согласие. И свое слово! А из-за вас вышло так, что я, Соломон Вайнгартен, в первый раз за свои шестьдесят шесть лет нарушил данное мной слово.

– Папа, прошу вас, мы же современные люди... – начал Альфред, но старик ударил мощными волосатыми кулаками по столу и заявил:

– Не смейте более называть меня так! Я вам отныне не отец! Вы сделали меня посмешищем и заставили нарушить свое обещание!

Затем Соломон швырнул в лицо сыну пачку денег со словами:

– У вас имеется ровно час, чтобы собрать свои вещи и покинуть мой дом. Я не желаю больше ни видеть, ни слышать вас. В Берлине вам не место. И в Германии тоже.

– Отец, я хочу объяснить вам, что люблю...

Старик схватил со стола тяжеленное бронзовое пресс-папье, швырнул его в Альфреда (тот едва увернулся, иначе бы ему наверняка размозжило голову) и крикнул:

– Вон! Из-за вас я нарушил слово! Вон!

Альфред вышел из кабинета старика и отправился к себе в комнату. Он прилег на кровать и мгновенно заснул. В себя пришел только потому, что его кто-то тряс за плечо. Это был один из слуг. Четверо других стояли около кровати.

– В чем дело, Михель? – спросил, зевая, Альфред.

– Господин Вайнгартен, который был вашим отцом, соизволяет передать, что час истек, – ответил Михель.

Альфред потряс головой и удивился:

– Разве приступ у старика еще не прошел? Пора бы уже успокоиться. А теперь ступайте прочь и дайте мне поспать!

Но слуги подхватили Альфреда за руки и за ноги. Он пытался сопротивляться, но ничего не мог поделать с четырьмя дюжими мужчинами. Михель указывал им путь. Они протащили извивающегося Альфреда по всему дому и вышвырнули за дверь особняка. Михель бросил вслед пачку денег.

– Господин Вайнгартен велел передать, что это ваша доля наследства, – сказал он. – Он больше не желает иметь с вами ничего общего.

Альфред отправился к Джеральдине, у которой провел три восхитительных дня и две еще более восхитительные ночи. Поведав ей о ссоре с отцом, он был уверен, что старик одумается и вот-вот сам пошлет за ним.

Но никто не приходил. Настало время Джеральдине отправляться в Париж, и Альфред решил сопровождать ее. Он превратился в ее любовника, однако танцовщица не отвечала ни да ни нет на его предложения руки и сердца.

– Я еще не готова к семейной жизни, – обычно говорила она.

За Парижем последовал Амстердам, за Амстердамом – Лондон, откуда они на корабле направились в Нью-Йорк. И везде Джеральдину встречали с восторгом. Одна из сестер Альфреда тайно корреспондировала с ним, сообщая о том, что происходит в Берлине. Отец после скандала с несостоявшейся свадьбой сильно сдал, матушка постоянно плачет. А у Софии произошел нервный срыв, бедняжка сошла с ума и оказалась в психиатрической клинике.

Альфреду не было особого дела до событий в Германии: он был поглощен романом с Джеральдиной. Ему пришлось узнать, что танцовщица любит роскошный образ жизни и что теперь, лишившись поддержки отца, он стал ей неинтересен. Но и расстаться с ним она отчего-то не спешила. Видимо, все-таки тоже была в него влюблена.

Так прошло почти полтора года, и ранней весной 1928 года назрело время для принятия решения. Альфред узнал, что у Джеральдины появился новый поклонник – разведенный американский миллионер. И что тот предложил ей стать его женой. Между Альфредом и Джеральдиной произошла серьезная ссора, когда танцовщица сообщила, что намерена выйти замуж за миллионера.

– Посуди сам, Фредди, – сказала она своим мягким певучим контральто, – мне в этом году исполнится двадцать девять. Я нахожусь на пике своей славы, однако у меня появилось много подражательниц. И все они намного моложе, а танцуют ничуть не хуже. Еще несколько лет, и моя звезда начнет закатываться. А еще через три-четыре года обо мне окончательно забудут. Я скопила кое-какой капитал, однако муж-миллионер мне придется весьма кстати.

– Но ты же его не любишь! – воскликнул в отчаянии Альфред.

Джеральдина поцеловала любовника в губы и пояснила:

– Зато у него три нефтяные вышки и контрольный пакет акций железнодорожного консорциума. Однако он ревнив, и нам, Фредди, придется расстаться. Но ты должен знать: я любила и люблю только одного человека – тебя. А теперь тебе лучше уйти – мой будущий муж сейчас пожалует в гости.

Альфред и помыслить не мог своей жизни без Джеральдины, поэтому, оказавшись в номере третьеразрядного отеля, где обитал последние месяцы, решил... покончить с собой. Семьи у него не было, любимой тоже – так зачем же влачить жалкое существование?

На последние деньги он приобрел шестизарядный револьвер и бутылку дорогого шампанского. Осушив ее до дна, он улегся на скрипучую постель и поднес револьвер к виску. И как раз в тот момент в дверь номера кто-то постучал. Альфред закрыл глаза и спустил курок.

Вместо выстрела раздался безвредный щелчок. Альфред с остервенением снова попытался выстрелить себе в голову, но безрезультатно. Он проверил барабан, убедился, что во всех шести гнездах сидят пули, запихнул дуло в рот и в третий раз спустил курок. И снова ничего!

Альфред принялся неудержимо смеяться – вороватый торговец оружием продал ему негодный револьвер! И что ему теперь делать? Каким иным способом покончить с собой? Проще, наверное, взобраться на небоскреб и спрыгнуть с восьмидесятого этажа. Да, так он и сделает, причем немедленно...

Стук в дверь возобновился. Альфред рывком открыл ее:

– Чего вам?

На пороге стоял почтальон. Завидев мужчину с горящим взором и с револьвером в руке, он выронил телеграмму и побежал прочь.

– Идите вы все к черту! – крикнул Альфред и швырнул вслед почтальону пистолет.

Грянул выстрел, коридор заволокло сизым дымом. Ошарашенный произошедшим, Альфред нагнулся, дабы поднять оружие и попытаться снести себе череп, но его рука наткнулась на желтый лист бумаги.