Дик Фрэнсис - Перелом Страница 18

Глава 8

— Вы знаете, — небрежно сказала Маргарет, поднимая взгляд от пишущей машинки, — что Алессандро живет в придорожной гостинице «Форбэри Инн»?

Нет, не знаю, — ответил я. — Но это неудивительно, если учесть, что он приезжает к нам на «Мерседесе» с личным шофером.

— Он живет один в двух комнатах, не считая ванной, и кушает меньше птички.

— Откуда вам это известно?

— Вчера к Сузи в гости пришла школьная подруга, а она дочь регистраторши в «Форбэри Инн».

— Известны еще какие-нибудь интимные подробности?

Она улыбнулась.

— Алессандро каждое утро надевает костюм для верховой езды, куда-то уезжает на своей машине. А когда возвращается, то сразу же принимает ванну с очень приятным запахом.

— Сколько лет дочери регистраторши?

— Семь.

— Маленький сыщик.

— Все дети очень наблюдательны... А еще она сказала, что Алессандро не желает ни с кем разговаривать, кроме своего шофера, и говорят они на каком-то смешном языке...

— Итальянском, — пробормотал я.

— ...и что его никто не любит, потому что он очень груб, но шофера любят еще меньше, потому что он еще грубее.

Я задумался.

— Как вам кажется, — спросил я, — можно ли узнать через вашу дочь... вернее, через ее подругу... вернее, через маму ее подруги, какой домашний адрес дал Алессандро, когда регистрировался?

— Почему бы вам просто не спросить его самого?

— Увы, — сказал я. — Наш Алессандро иногда бывает крайне тяжел в общении. Разве вы не задавали ему этого вопроса, когда заполняли контракт?

— Он сказал, что у них нет постоянного места жительства, так как они все время переезжают с места на место.

— Мм-м... — Я кивнул.

— Удивительно... Не понимаю, что здесь скрывать? Да, конечно, я спрошу у подруги Сузи, сможет она узнать или нет.

— Прекрасно, — ответил я без особой надежды в голосе.

Джилли сказала, что хочет приехать ко мне в Роули Лодж и, хотя бы ненадолго, там остаться.

Я нежно на нее посмотрел и поцеловал в нос. При других обстоятельствах ее присутствие доставило бы мне огромное удовольствие.

— Нет, — сказал я, — только не сейчас.

— А когда?

— Летом.

Она понимающе посмотрела на меня и скорчила гримасу.

— Я знаю: когда ты сильно занят, тебя раздражает домашняя суета.

— Ты не суетлива. — Я улыбнулся и опять поцеловал ее. — К тому же я приезжаю в Хэмпстед.

— Раз в неделю. И то только потому, что это недалеко от больницы.

— Я заезжаю в больницу только потому, что это по пути к тебе...

Невилл Ноллис Гриффон отказался мне помочь в развитии нового этапа отношений между отцом и сыном.

Он сообщил, что, раз мне никак не удается найти хорошего тренера на его место, он прекрасно сделает это сам при помощи телефона.

Отец сказал, что составил заявочные списки на последующие две недели скачек и что Маргарет надлежит их отпечатать и разослать.

Он приказал снять Горохового Пудинга со скачек на приз Линкольна.

Отцу не понравилось, что я принес ему маленькие бутылки Боллингера 1964 года, тогда как он предпочитает 1961-й.

— Значит, тебе лучше, — сказал я, как только мне удалось вставить слово в его монолог.

— Что? Да, конечно. Ты слышал, что я тебе сказал? Горохового Пудинга надо снять со скачек на приз Линкольна.

— Почему?

Он бросил на меня раздраженный взгляд.

— С чего ты взял, что его можно подготовить за такой короткий срок?

— Этти хорошо разбирается в лошадях. Она говорит, что Гороховый Пудинг будет в форме.

— Я не позволю поставить Роули Лодж в смешное положение из-за того, что конюшни заявили на скачки неподготовленных скакунов.

— Если Гороховый Пудинг себя не проявит, люди все равно не усомнятся в том, что ты — хороший тренер.

— Дело не в этом, — сдержанно сказал он. Я открыл одну из маленьких бутылок и налил золотистую жидкость в его любимый бокал эпохи короля Якова, который специально захватил с собой. Шампанское не показалось бы ему таким вкусным, налей я его в стаканчик для вставных зубов. Он сделал глоток и явно пришел и выводу, что 1964 год вполне сносен, хоть и не высказал этого вслух.

— А дело в том, — поучительно, как полному дебилу, пояснил он, — что, если жеребец плохо выступит на скачках, это снизит его ценность как будущего производителя.

— Да, я знаю.

— Не говори глупостей, откуда тебе знать? Ты вообще ничего не знаешь.

Я уселся в кресло для посетителей, откинулся на спинку, положил ногу на ногу и начал говорить тоном рассудительным и авторитетным, которому научился в деловых промышленных кругах и которым у меня почему-то до сих пор не хватало ума разговаривать с собственным отцом.

— Роули Лодж, — сказал я, — ждут большие финансовые затруднения, и причина тому — погоня за престижем. Ты боишься выставить Горохового Пудинга на приз Линкольна, потому что являешься владельцем половинной доли, и если жеребец пробежит плохо, ты пострадаешь в той же степени, что и леди Вектор.

Он выплеснул шампанское на простыню и не заметил этого.

— Мне известно, — продолжал я, — что тренеры часто бывают владельцами или совладельцами тех лошадей, которых они тренируют. Однако в Роули Лодж ты стал совладельцем слишком многих лошадей. Я думаю, ты сделал это специально для того, чтобы другие конюшни не смогли перехватить рысаков, которых ты считал перспективными, и, наверное, ты часто говорил владельцам нечто вроде: «Если Архангел пойдет с аукциона за сорок тысяч и для вас это слишком дорого, я готов войти в полную долю и заплатить двадцать тысяч». В результате ты собрал в конюшнях лучших лошадей страны, и их потенциал как производителей просто огромен.

Он тупо смотрел на меня, забыв про шампанское в бокале.

— Все это прекрасно, — продолжал я, — но только до тех пор, пока лошади побеждают на скачках. И год за годом они тебя не подводили. Ты долгое время проводил умеренную политику и постепенно богател. Но в этом году ты слишком рассредоточил свои силы. Ты купил слишком много лошадей. Кроме того, владельцы половинных долей оплачивают, естественно, лишь половину стоимости тренинга, и твои расходы начали превышать поступления. Причем значительно. В результате: счет в банке тает, как снег, до открытия сезона осталось три недели, и цены на неудачно выступивших жеребцов как производителей резко упадут. Это тяжелое положение усугубляется тем, что ты сломал ногу, твой помощник находится в больнице и не приходит в сознание, а конюшни загнивают в руках твоего сына, который не умеет тренировать лошадей. Именно поэтому ты до дрожи в коленках боишься заявить Горохового Пудинга на приз Линкольна.

В ожидании ответа я замолчал. Ответа не последовало. Отец был в шоке.

— В общем, можешь не беспокоиться, — сказал я и понял, что наши отношения никогда уже не будут прежними. «Тридцать четыре года, — печально подумал я. — Только в тридцать четыре года мне удалось поговорить с отцом на равных». — Если хочешь, я продам твою долю еще до скачек.

Глаза отца постепенно ожили. Он моргнул, уставился на льющееся шампанское и выпрямил бокал.

— Как... как ты узнал? — В голосе отца звучало скорее негодование, чем удивление.

— Посмотрел бухгалтерские книги.

— Нет... кто тебе сказал?

— Никто. Просто последние шесть лет моя работа заключалась в чтении бухгалтерских книг и простом сложении сумм.

Он окончательно пришел в себя и сделал несколько осторожных глотков.

— По крайней мере, теперь ты понимаешь, почему мы должны пригласить опытного тренера, пока я не поправлюсь.

— В этом нет нужды, — неосмотрительно заявил я. — Вот уже три недели, как...

— Ты считаешь, что можешь научиться тренингу за три недели? — спросил отец с нескрываемым презрением.

— Если хочешь, да, — ответил я. — Могу. — И прежде чем он побагровел от возмущения, быстро добавил:

— Ведь я воспитывался в конюшнях, ты же помнишь... Я там вырос. И к своему удивлению, замечаю, что мне все дается так легко, как будто я был рожден, чтобы стать скаковым тренером.

Мои слова его не успокоили, скорее он почувствовал в них угрозу своему авторитету.

— Ты не останешься, когда я поправлюсь.

— Нет, что ты. — Я улыбнулся. — Ни в коем случае. — Он фыркнул. Некоторое время отец колебался, но так ничего мне и не ответил, просто перевел разговор на другую тему:

— Я не хочу продавать свою долю Горохового Пудинга.

— Тогда напиши список тех, кого ты можешь продать, — сказал я. — Для начала кличек десять.

— Вот интересно, а кто их купит? Новые владельцы, знаешь ли, не растут на деревьях. А половинную долю труднее продать... владельцы любят, когда их имена упоминаются в программе скачек и прессе.

— Я знаю многих бизнесменов, — ответил я, — которые рады будут приобрести скаковую лошадь и при этом остаться в тени. Назови мне десять лошадей, а я продам твои половинные доли.