Алексей Макеев - Врачебная тайна Страница 18

— Ты что, решил Люсю клеить? — спросил Латусь сквозь зубы с таким видом, мол, ему-то можно сказать, свои люди. Однако я прекрасно помнил, что пижамы у нас разного цвета.

— Я, конечно, самонадеянный тип, но не настолько, — ответил ему.

— Смотри. Тут на нее имеют виды люди, которые шутить не любят.

— Плохо, — сделал вывод я.

— Что плохо? — не понял староста.

— Что шутить не любят. В таких делах это иногда помогает… Желаю этим людям удачи! — сказал я, вставая с кровати курильщика поневоле, складывая при этом пальцы правой руки в кармане пижамы в большую фигу.

Поутру в отделении появился странный доктор. Нет, вид у него был самый обычный — белый халат поверх формы, черные зачесанные назад волосы, короткие усы. Не усы — щетина. Из-за нее казалось, будто доктор постоянно чем-то раздражен. Взгляд был внимательный, глаза — черные. На щеке — шрам. Держался он не вполне уверенно. Очевидно, человек новый здесь. Доктор будто присматривался, то к одному, то к другому. Потихоньку стал и общаться. Проверяющий, что ли? Гоменский держался с ним предупредительно.

На работу далеко от отделения никого не послали, все трудились поблизости. Мы с Серегой отметили это со своего наблюдательного пункта — от клубного крыльца.

В какой-то момент Серега сказал:

— Смотри-ка, новый врач, кажется, к нам идет.

— Вряд ли он проверяющий, — сделал логическое предположение я. — Иначе бы нас всех по койкам уложили, градусники и клизмы поставили, чтобы лечение медом не казалось.

— Какого ж рожна ему надо?

— Я только про девочку Надю знаю, — поведал я Сереге. — Ей ничего не надо, кроме шоколада, было. А чего хочет этот ревизор с тайным предписанием, он, вероятно, сам сейчас скажет.

— Здорово, орлы! — молодцевато приветствовал нас таинственный доктор. Я с недоумением посмотрел на Перепелкина. Тот хмыкнул, кажется, понимал меня уже без слов. Я подумал про его фамилию.

— Здравия желаю! — через секунду гаркнули мы хором, не видя звания офицера.

— Художники, значит? — спросил он. — Пойдемте, покажете свои художества.

Мы в недоумении провели незнакомца в зал.

— Угу. — Он обхватил рукой подбородок. — Сильно!

Посмотрел на меня, перевел взгляд на Перепелкина, опять на меня:

— Недавно здесь? Меньше двух недель? Нравится тут? Лучше, чем в войсках?

— Мы из учебки, — едва смог вставить я.

— Лучше, чем в учебке?.. Да, лучше, лучше! — ответил «проверяющий» за нас сам. — Подольше в госпитале пробыть хотите? Да? А еще в отпуск, домой, съездить после экзаменов?

Я на всякий случай глянул дядьке за спину, не видать ли там голубого вертолета? Ведь перед нами был волшебник, судя по всему.

— Кто же не хочет? — притворился я Ваньком. На самом деле — не хотел. Хотел бы — вообще служить не пошел. «Откройте рты, снимите уборы! По городу чешут мальчики-мажоры».

— Я могу устроить, — пообещал «волшебник». — Честно. Мне надо, ребятки, чтобы вы помогли в одном деле.

Стало интересно. И в учебке, и в госпитале от нас хотели, чтоб помогали во многих делах, и бескорыстно. А тут в одном — и отпуск за это!

— Из кабинета Льва Викторовича Гоменского пропали лекарства. Дорогие, дефицитные. Они были приготовлены для одной клиники, понимаете? Кто-то их украл. Крыса какая-то, в натуре… кхе-кхе. — Доктор осекся, откашлялся. Да, фраза не пристала советскому врачу… Зато хорошо гармонировала со шрамом и усами-щетиной нашего доктора. — Из своих ведь кто-то взял, согласны? Из кабинета-то! В отделении! Из больных, которые залечились тут. Может, видели у кого-то такие пузырьки? — Он достал из кармана халата и показал нам стеклянный «фуфырик», на котором что-то написано было, по латыни вроде бы. Внутри — таблетки.

Я постарался, чтобы на моем лице ни один мускул не дрогнул, когда я увидел этот «фуфырик». Втянул голову в плечи и выпятил губы в знак того, что впервые вижу. Посмотрел на Серегу, мол, он не видел?

— Не-е-ет, — протянул Перепелкин.

— Ну, ладно. — Странный доктор спрятал пузырек в карман. — Из-за этих лекарств у вашего Льва Викторовича могут быть неприятности. Надо найти их без огласки. Что-то вспомните или заметите, дайте знать Гоменскому, он свяжется со мной… Помните, отпуск!

— Угу, — бодро кивнул я. — А что это за лекарство?

— Обезболивающее.

— А-а…

Когда доктор отчалил, я проверил, действительно ли он покинул клуб, и только потом дал волю эмоциям:

— Серега, ты врубаешься?!!

— Пока нет.

— А я, кажется, врубаюсь! Точно такие пузырьки мне дал Шляхов, как обменный фонд, чтобы отнес в шинок. Он объяснил: «Колеса». И сказал, что девочки в курсе. Значит, проделывал это не в первый раз. Я же не мог не полюбопытствовать, глянул дорогой, что в свертке. Признаюсь, не сильно задумался тогда. Мало ли что это за пилюли, которые стоят, как два пузыря? Есть такие, что в вино бросишь, и эффект потрясающий. В шинок же нес… Теперь я кое-что понял. «Колесами» называют любые таблетки, да, но еще — веселенькие, просекаешь? Ты слышал, о чем вчера Гоменский говорил по телефону? Нет? Ну да, ты в это время его дочку охмурял… Шучу! Это она тебя охмуряла… Майор оправдывался перед каким-то Ильей Петровичем за пропавшие из шкафа препараты и услышал от абонента, что сам Гоменский такие же вместо пропавших не достанет. Сейчас мы узнали, что эти таблетки — обезболивающие. Обезболивающие, знаешь, какие бывают? На них подсаживаются! Короче, наркотики это были! Если Гоменскому говорят, что он столько не соберет, значит, действительно много. Это денег стоит, Серега. Больших денег. Из-за пустяков тайное следствие устраивать не стали бы. Нам с тобой такие деньги и не снились! И надыбали эти препараты явно не дети. А украли у серьезных дяденек как раз дурачки, которые отдавали потом за два пузыря водки «колеса», стоившие, как два ящика. А если перевести в дозы, может, и двадцать два! Теперь дяденьки хотят дурачков найти и ноги повыдергивать.

Серега смотрел на меня с удивлением и восторгом:

— Как ты это все так быстро сощелкал?

— Ну, удивляться нечему. Когда я гощу у тети в Одессе, а я бываю у нее каждое лето, так чуть ли не ежевечерне — пожалуйста, лекция о наркотиках. У кого чего болит…

Помолчали.

— Так ведь дурачкам ноги уже повыдергивали, — осенило Серегу. — Но кто, если серьезные дяденьки свой товар только что начали искать?..

А действительно, кто?

— Не знаю, — сказал я. — Но что мне больше всего не нравится, Серега, звенья этой цепочки дурачков все обрублены, кроме одного. Нет уже водителя, который, вероятно, привез товар в учебку. Нет его товарища, который мог что-то знать. Нет Шляхова, сбывавшего товар в шинок. Нет девушек, которые товар, собственно, реализовали. Я — единственное уцелевшее звено. То, что я участвовал, знают как минимум двое — старшина Атаманов и Гантауров, стоявший на КПП, не считая худосочного горняка.

— А что ты знаешь? — попытался успокоить меня Серега. — Ничего. У одного покойника принял, другому покойнику передал. И все. Ты стоишь не с краю цепочки, никому не мешаешь. А Гантауров и горняк видели только то, что ты покидал часть и вернулся.

— Подозреваю, что все-таки знаю кое-что. А именно — еще одного активного участника цепочки. Это Атаманов. Ведь когда Шляхов привел меня в столовую, он был пустой. Пакет с «фуфыриками» появился в его руках после посещения поварской бытовки явно с благословения старшины.

— А ты в этом уверен?

— Да. Старшина провожал Шляхова в шинок. Он еще одернул Шляхова, чтобы не размахивал свертком, и тот быстро спрятал его за спину. Атаманов был хорош, он думал, я ничего не замечу.

— Но по логике Шляхова и послала в шинок мафия, она же и снабдила, значит, обменным фондом?

— Не факт. Мафия, может, и послала, но подразумевалось, что у Шляхова деньги на такой случай имеются. Иначе что он за сержант? А у него не деньги были, а «обменный фонд». Не исключено, сам и вызвался добыть водки, чтобы потрафить. Можно так рассуждать? Если бы я не видел, как Атаманов толкнул Шляхова со свертком, — можно. А так — ты прав.

Опять помолчали. Тишина, очевидно, благотворно влияла на Перепелкина. Он снова родил неглупую мысль:

— Выходит, тот, кто снял сливки, серьезным дяденькам насолил дважды: мало того что лишил их товара, так еще цепочку обрубил. А ведь подозрение падает в первую очередь на самих серьезных дяденек, это они, как мы рассуждали, должны бы были ее рубить. Интересно, они знают об этом?

— Не знают, так узнают, — высказался я и поежился. — Как-то неуютно чувствовать себя в компании, где все прочие, кроме тебя, уже покойники… Не пришлось бы отдуваться за них. Им-то уже все равно.

— Но ты же по-настоящему ни при чем!

— Серега! Один из водителей «уазика» тоже был ни при чем, скорее всего, однако это его не спасло. Не говоря уже о Роме. Тот Почтальонок даже спросить ни о чем не успел, только выказал намерение. Не хотелось бы тебя пугать, но и на твоем месте я бы не чувствовал себя спокойно. Все знают, что мы друзья. Разве что затеять драку у всех на глазах, расплеваться вдрызг и мотать тебе поскорее обратно в учебку! Тогда, может, спасешься.