Морье Дю - Французов ручей Страница 18

Дона направилась к лесу. Обнаружив под деревьями груду сухих веток, она принялась ломать их о колено. Платье ее измялось и порвалось, и она усмехнулась, представив, что подумали бы лорд и леди Годолфин, увидев ее сейчас -- грязную, растрепанную и беззаботную, словно нищая цыганка. Да еще в компании со страшным пиратом.

Она аккуратно сложила принесенные ветки. Он вернулся с вычищенной рыбой и, достав огниво, начал не спеша разжигать костер. Тонкий язычок пламени лизнул прутья и побежал вверх -- вспыхнули и затрещали длинные ветки. Они посмотрели друг на друга сквозь огонь и улыбнулись.

--Вам когда-нибудь приходилось жарить рыбу на костре? -- спросил он.

Она покачала головой. Он расчистил от углей небольшой пятачок в центре костра, уложил туда плоский валун, а сверху примостил рыбу. Вытерев нож о штанину, он склонился над костром и, дождавшись, когда рыба слегка подрумянится, подцепил ее ножом и перевернул на другой бок. У ручья было темно, гораздо темней, чем на открытых речных просторах; от деревьев на поляну ложились длинные тени. В густеющей синеве неба медленно разливалось чудесное сияние, которое можно увидеть лишь изредка, в короткую пору летнего равноденствия, когда летняя ночь подкрадется незаметно, заворожит, околдует и растает без следа. Француз снова наклонился к костру, руки его быстро мелькали над огнем, пламя освещало лицо и сосредоточенно нахмуренные брови. Дона почувствовала аппетитный запах, поплывший по воздуху. Он, видимо, тоже уловил его, но ничего не сказал, а только улыбнулся и еще раз перевернул рыбу.

Когда она достаточно прожарилась, он выложил шкворчащую тушку на лист и разрезал ее пополам. Затем сдвинул одну половину на край, подал Доне нож, взял руками второй кусок и, с улыбкой поглядывая на нее, принялся есть.

--Жалко -- запить нечем, -- заметила Дона, разделывая рыбу ножом.

Вместо ответа он встал, спустился к реке и вернулся с узкой высокой бутылкой в руках.

--Я и забыл, что вы привыкли к пирушкам в , -- сказал он.

От растерянности она не сразу нашлась, что ответить, и, только когда он подал ей принесенный из лодки стакан, проговорила, запинаясь:

--А что еще вы знаете обо мне?

Он облизнул пальцы, выпачканные рыбой, и, налив себе вина во второй стакан, сказал:

--Ну, например, то, что, отужинав в , бок о бок с городскими шлюхами, вы пускаетесь рыскать по большим дорогам, переодевшись в мужское платье, и возвращаетесь домой не раньше, чем ночной сторож отправится на боковую.

Она замерла со стаканом в руке, глядя вниз на темную воду. Так вот, значит, что он о ней думает, вот какой она ему представляется: легкомысленной, испорченной бабенкой, вроде тех шлюх из лондонской таверны. И то, что она сидит с ним наедине в лесу, ночью, прямо на земле, он расценивает всего лишь как очередную причуду, легкий, ни к чему не обязывающий флирт, который она могла бы завязать с кем угодно -- с ним, с Рокингемом, с одним из приятелей Гарри, -- завязать просто так, из любви к острым ощущениям, из распущенности, которую нельзя оправдать даже бедностью. Сердце ее вдруг сжалось от мучительной боли, все вокруг стало серым, скучным и безрадостным. Ей захотелось домой, в Нэврон, в свою тихую комнату, чтобы Джеймс приковылял к ней на толстых ножках, а она обняла его и, крепко прижавшись лицом к пухлой и гладкой детской щечке, забыла эту непонятную боль, эту растерянность и печаль, терзавшие ее сердце.

--Вам уже не хочется пить? -- спросил он.

--Нет, -- ответила она, глядя на него полным муки взглядом, -- уже не хочется, -- и замолчала, теребя в руках концы пояса.

Ей казалось, что спокойствие и безмятежность, которые она обрела рядом с ним, никогда больше не вернутся и их место отныне займут напряженность и неловкость. Он обидел ее, обидел намеренно, и сейчас, сидя рядом с ним у костра, она явственно ощущала, как их тайные, невысказанные мысли теснятся в воздухе, усиливая атмосферу тревоги и неуверенности.

Он первым нарушил молчание; голос его звучал спокойно и ровно.

--Зимой, когда я лежал в вашей комнате и разглядывал ваш портрет, я все время пытался понять, какая же вы на самом деле. Я легко мог представить вас на берегу ручья с удочкой в руках, вот как сейчас, или на борту , глядящей на море. Но мои фантазии совершенно не вязались с тем, что болтали о вас слуги. Как будто речь шла о двух разных людях. И я терялся, не зная, где правда.

--Очень опасно судить о человеке по портрету, -- медленно проговорила она.

--Не менее опасно, чем оставлять свой портрет в спальне, когда вокруг рыщут безжалостные пираты, -- ответил он.

--Вы могли бы повернуть его лицом к стене, если он вам так досаждал, или нарисовать другой, более правдивый, изобразив, например, как Дона Сент-Колам пирует в или, переодевшись в мужское платье и нацепив маску, скачет в полночь по большой дороге, чтобы напугать бедную, ни в чем не повинную старуху.

--И часто вы так развлекались? -- спросил он.

--То, что я вам описала, произошло незадолго до моего приезда. Разве слуги вам не наябедничали?

Он вдруг рассмеялся, потянулся к куче хвороста за своей спиной и, вытащив несколько сухих веток, подбросил их в костер -- пламя вспыхнуло и рванулось к небу.

--Вам бы следовало родиться мальчишкой, -- сказал он, -- тогда вы могли бы сполна удовлетворить свою жажду приключений. Мы с вами действительно похожи -- мы оба в душе бунтари, только вы предпочитаете переодеваться в мужское платье и пугать старух на большой дороге, а я выхожу в море и нападаю на корабли.

--Разница в том, -- проговорила она, -- что, захватив корабль, вы чувствуете себя победителем, а я после своих жалких вылазок не испытываю ничего, кроме разочарования и презрения к себе самой.

--Так и должно быть, -- ответил он, -- ведь вы женщина и вы жалеете выловленных рыб.

Она посмотрела на него сквозь пламя. Он улыбнулся ей, слегка насмешливо, будто поддразнивая, и напряжение ее вдруг исчезло, она снова почувствовала себя легко и спокойно и откинулась назад, опершись на локоть.

--В детстве я любил играть в войну, -- продолжал он. -- Я воображал себя смелым, доблестным рыцарем. Но стоило где-нибудь вдали прогрохотать грому или сверкнуть молнии, как я затыкал уши и прятался на коленях у мамы. Чтобы быть похожим на настоящего солдата, я мазал руки красной краской, но, увидев однажды собаку, умирающую в луже крови, убежал и потерял сознание.

--Да-да, я понимаю, -- сказала она, -- я испытала то же самое после глупой шутки с графиней.

--Знаю, -- ответил он, -- поэтому я вам и рассказал.

--Ну а теперь, -- спросила она, -- когда ваши детские игры стали реальностью, когда вы научились грабить, убивать, разбойничать, -- теперь вы больше не боитесь?

--Напротив, -- ответил он, -- боюсь, и очень часто.

--Нет, -- поправилась она, -- я хотела спросить, не боитесь ли вы больше себя? Не боитесь ли своего страха?

--От этого страха я избавился раз и навсегда, как только сделался пиратом.

Длинные прутья в костре затрещали, съежились и рассыпались. Огонь догорал, угли подернулись пеплом.

--Завтра я планирую начать новую операцию, -- проговорил он.

Она взглянула на него, но костер уже погас, и лицо его пряталось в тени.

--Вы уезжаете? -- спросила она.

--Да, -- ответил он, -- мой отдых слишком затянулся. Это все ручей, он околдовал меня и заставил забыть о делах. Но пусть ваши друзья Юстик и Годолфин не думают, что со мной так легко справиться. Мы еще посмотрим, кто победит.

--Вы решили сразиться с ними? Но ведь это опасно.

--Знаю.

--Вы хотите высадиться на побережье?

--Да.

--Но вас могут поймать... убить.

--Конечно.

--Но зачем... зачем вам это нужно?

--Мне приятно лишний раз убедиться, что я хитрей их.

--Это не довод.

--Для меня этого вполне достаточно.

--Вы рассуждаете как эгоист. Вы думаете только о своих амбициях.

--Да. Ну и что же?

--Почему вы не хотите вернуться в Бретань? Сейчас это было бы самым разумным.

--Не спорю.

--Вы рискуете жизнью своих людей.

--Мои люди любят риск.

--Вы ведете на гибель, вместо того чтобы спокойно переждать где-нибудь в порту на другой стороне пролива.

--Я построил не для того, чтобы держать ее в порту.

Они посмотрели друг на друга. В его глазах плясал тот же огонь, что и на догорающих углях, взгляд его манил и притягивал. Наконец он потянулся, зевнул и проговорил:

--Все-таки жаль, что вы не мальчишка. А то я взял бы вас с собой.

--А так не можете?

--Женщине, которая жалеет убитых рыб, не место на пиратском корабле.

Она посмотрела на него, покусывая кончик пальца, потом спросила:

--Это ваше последнее слово?

--Да.

--Возьмите меня с собой, и я докажу вам, что вы не правы.

--Вас укачает.

--Не укачает.

--Вы замерзнете и станете хныкать, что вам холодно и страшно.

--Не стану.

--И не станете проситься на берег в самый неподходящий момент?

--Нет.

Она посмотрела на него обиженно и сердито, а он вдруг рассмеялся и, поднявшись, начал раскидывать ногой тлеющие угли -- огонь погас, их обступила темнота.