Анна Данилова - Издержки богемной жизни Страница 18

– Отчего же! Если бы я был чужим мужиком, вроде Павла, я бы приударил за тобой, может, что-то и получилось бы.

Она не узнавала своего мужа. Марк так изменился, что ей стало страшно: может, они никогда уже больше не станут близкими людьми?

– А при чем здесь Павел? Что ты к нему пристал? И вообще, это твой друг и мы приехали сюда по твоей инициативе. Но если ты ревнуешь меня к Павлу…

– Да, представь себе, ревную! – вдруг довольно-таки эмоционально вскричал Марк и сунул в рот ломоть сочного помидора. После чего произнес с набитым ртом: – Только слепой не заметит, как он на тебя смотрит!

– Вот и не замечай! Все, с меня хватит. Знаешь, я не для того выходила за тебя замуж, не для того меняла свою жизнь, связавшись накрепко с мужчиной, чтобы в результате оказаться в таком идиотском положении. Мало того, что меня перестали любить, мне изменили, так еще я оказалась виновата во всем и со мной не желают разговаривать! Я тебе нужна только для того, чтобы приготовить еду и обслужить тебя. Все, Марк, я так больше не могу!

Она сорвала фартук и метнулась в спальню, где принялась дрожащими руками укладывать в большой пухлый чемодан все, что попадалось под руку: розовую с белыми колибри пижаму, джинсы, свитер, лифчик, блузку, льняную голубую юбку, воздушное белое платье, даже соломенную шляпу с цветами.

Марк сидел на кухне и спокойно поедал горячие котлеты. Он не верил в серьезность этого нервного порыва Риты, знал – никуда она не денется, не уйдет. А что он намекнул, вернее, даже сказал открытым текстом, что ревнует ее к Павлу – ну и пусть знает и думает сама, можно так себя вести или нет. Постоянно они собираются за столом и делают вид, что беседуют об этом убийстве. Еще и Марка приглашают, мол, послушай, посоветуй, как лучше поступить, что ты думаешь по этому поводу?

Рита выволокла из спальни чемодан, подошла, тяжело дыша, к дверям кухни и бросила гневный взгляд на мужа:

– Марк, я возвращаюсь в Саратов. Ты хотя бы понимаешь, что это конец? – Она сдунула со лба влажную прядь волос. – Как только и ты соизволишь вернуться, тебя ожидает приятный сюрприз. Я подаю на развод. Немедленно! Я не хочу тебя больше видеть.

– Я тебе не изменял, я уже устал от своих обвинений и не желаю оправдываться… У тебя нет никаких доказательств моей вины.

– Ты разговариваешь со мной, как следователь! – фальцетом вскричала крайне потрясенная Рита. – Ты с ума сошел? Ты еще скажи, что у тебя есть свидетели того, что ты не переспал с этой… Валентиной!

– Да нет, не то ты говоришь. Это у тебя нет свидетелей того, что я с ней был! И ты должна разобраться во всем, прежде чем отравлять мне жизнь.

– Ах так, значит, я тебе отравляю жизнь?! Тогда почему же ты до сих пор со мной? Не успел развестись? Да? И зачем ты потащил меня сюда? Зачем? Чтобы спровоцировать своего друга на какие-то более решительные действия, чтобы у тебя нашелся повод упрекнуть меня в неверности? Ведь ты же видишь, как он ко мне относится. Я нравлюсь ему, но это ничего не значит для меня.

– Однако ты делаешь все, чтобы быть рядом с ним. Придумала игру в расследование! Ты хотя бы понимаешь, насколько все это серьезно?

– Что ты имеешь в виду?

– Убита актриса. Ее имя у всех на слуху. И ты делаешь вид, что помогаешь Павлу. Ты даже напросилась, чтобы он познакомил тебя со следователем. Да я там, в прокуратуре, чуть с ума не сошел, когда понял, что ты всерьез взялась за это дело! Ты же художница, причем неплохая.

– Вот как? Неплохая? – Глаза ее наполнились слезами. – Что ж, спасибо и на этом.

– Я сказал это к тому, чтобы ты вернулась домой и занялась своим делом, – невозмутимо ответил Марк.

– А я тебе так скажу, Марк: не смей указывать, чем мне следует заниматься, – она сказала это тихо, но он услышал. Я предупреждала тебя: никогда на меня не дави! Я – твоя жена, и только. Марк, надеюсь, ты понимаешь, что после того, что мы только что наговорили друг другу, между нами все кончено. Есть вещи, которых не прощают. Я всегда ненавидела мужчин и считала их людьми второго сорта, которые думают не головой, а совершенно другим местом. Ты лишний раз доказал это, переспав с той женщиной. Вот и дальше продолжай идти на поводу сам знаешь, чего. И кто знает, как часто ты давал слабину, когда встречался с другими женщинами? Господи, какой кошмар!

Она вернулась в переднюю, села на чемодан и запричитала:

– Что я такое говорю?! До чего я докатилась?! Я веду себя как простая баба, которая застукала своего мужа и теперь бесится от ревности, боли и унижения! И как могло случиться, что я возненавидела тебя, Марк? Я же любила тебя всем сердцем… Как ты мог? Как мог?!

Она достала платок и шумно высморкалась. Как раз в эту минуту раздался звонок в дверь. Рита тяжело поднялась с чемодана и пошла открывать. Пришел Павел. Увидев ее опухшее от слез лицо, он спросил взглядом – что случилось? Но, когда она отвернулась, он понял, что в его отсутствие произошла семейная сцена.

– Как вкусно пахнет, – сказал он, голодный, разуваясь и проходя в гостиную. – Где Марк?

– Я здесь, – Марк появился за его спиной. – Пойдем, поужинаем, а то я все котлеты съем.

Приход Павла немного привел Марка в чувство, и ему стало стыдно за то, в каком виде Павел нашел Риту, и неизвестно еще, последует ли продолжение их ссоры. Такого с ними еще никогда не бывало.

– Павел, внизу еще стоит машина? Та, на которой ты приехал? – спросила Рита.

– Конечно, стоит. Водителя, правда, нет, думаю, он отошел, чтобы где-нибудь поужинать… кстати, не вздумай звать его ко мне домой. Соблюдай субординацию. Если тебе нужна машина, позвони, и он через минуту будет за рулем. Ты куда-то собралась?

Он вдруг заметил огромный чемодан в передней. Интересно, подумал он, как же я не увидел его, войдя в переднюю? Он видел только Риту, ее заплаканное лицо. Он вдруг представил себе, что Марка нет. Его нет и не было, Рита всегда была его женой, она принадлежит только ему! Он открывал бы дверь своим ключом (на сей раз он, проявив деликатность и такт, позвонил, чтобы не застать супругов врасплох, мало ли чем они могли заниматься в его отсутствие; оказалось, они поругались), Рита, услышав звон ключей, выходила бы его встречать. Мечта идиота! Форменного идиота. И как он только мог такое предположить? Даже если Рита и бросит своего мужа, то вряд ли очень скоро воспылает страстью к другому мужчине: она, по его мнению, будет травмирована разводом с Марком и станет искать утешения в дочери, ей захочется вернуться в свою деревню, к маме под крылышко.

Рита смахнула слезы со щек и какое-то время смотрела на Павла, думая, сказать ли ему, что она собралась в аэропорт, или нет? Хотя он и так, увидев чемодан, должен понять, что она отнюдь не намеревается ловить убийцу Извольской.

В это время проснулся ее мобильник. Она машинально поднесла телефон к уху, даже не представляя, кто бы это мог быть.

– Слушаю.

Марк и Павел смотрели на ее изменившееся лицо. Оно выражало интерес, смесь радости и удивления.

– Хорошо, большое спасибо за звонок. Это очень ценная информация!

Она отключила телефон и возбужденно сказала, обращаясь к Павлу:

– Звонила Бутурлина Екатерина Даниловна. Она сказала, что вспомнила, на ком видела этот свитер с оленями. На Юракове! На парне, которого недавно застрелили в парке!

16

Ночная рубашка была мокрая, волосы – тоже, по лицу струился пот.

Оля сидела на постели, еще не понимая, сон ли ей приснился или же на самом деле на кровать к ней подсел мертвый Юраков. И как же страшно ей было, как страшно! Постельное белье с рисунком в виде крупных красных вишен теперь раздражало ее – ей казалось, что все простыни и наволочки в пятнах крови. Крови Юракова.

Яркий свет с улицы, от близкого фонаря, заливал почти всю комнату. Юраков мог быть повсюду: на подоконнике, на стуле, на полу.

«Тебе надо взять себя в руки. Оля, он не может быть в твоей комнате, потому что он мертв! Уже и в газетах написали об убийстве в парке. Убийство! Значит, я его не ранила. Да и о каком ранении может идти речь, если я прострелила ему висок и пуля попала в мозг (если у него, конечно, были мозги). Мертвые не ходят по улицам, не заходят в комнаты своих убийц. Мертвые – они и в Африке мертвые».

Она нащупала выключатель, зажглась настольная лампа. В комнате сразу стало привычно уютно. Хотя нет, это была лишь иллюзия: в комнате все было не так. Словно она смотрела на все вещи не как прежня Оля Барсова, а как убийца. Что-то изменилось в ее восприятии. Какой-то холодок проник в мозг, в сознание, словно она сама помертвела. Страх жил теперь вместе с ней в этой комнате. Он впитался в стены, затаился в каждом лепестке цветочного летнего рисунка обоев, залег под кровать, в душной темноте, свисал холодным хрустальным тюльпаном люстры. Все изменилось и изменило ей, хозяйке этой комнаты. Да и вид из окна, этот струящийся голубоватый мертвенный свет тянулся будто из парка, того самого парка, где она оставила возле скамейки труп Юракова.