Аркадий Карасик - NEXT-3: Дюбин снимает маску Страница 18

Так называемая лаборатория устроена в трюме старой, отработавшей свой ресурс, баржи. Подремонтировали, подкрасили, сварили лесенку, ведущую на палубу, провели элентричество, натаскали разные пробирки, колбы, реторты, мерные стаканы, трубки и прочую мудоту. Нужную и ненужную.

Вдоль металлической стены тянется, так называемая, «технологическая линия». В ее начале в автоклаве кипит адское варево, распространяя по помещению алкогольный запашок. Шипят горелки, фыркают фильтры, пошевеливаются трубки. В конце линии в подставленную емкость капает готовый «продукт».

У противоположной стены стоят два лабораторных стола. На них расставлены все те же колбы и штатив с пробирками, в эмалированных мисках и в стеклянных ящиках — белый порошок.

В углу развешаны иконы, теплится лампада.

По помещению расхаживает Аптекарь. Худощавый мужчина, перешагнувший сороковой порог, со вз"ерошенными пегими волосами, в рваном, затрапезном халате, которому пора превратиться в тряпку для мытья полов.

Бывший кандидат химических наук, бывший ведущий специалист НИИ, бывший любящий и любимый муж и отец, наконец, бывший человек. Сейчас — живой труп, безвольное приложение к ретортам и пробиркам.

Аптекарь не поет и не пляшет, даже не покачивается. Вскарабкавшись по лесенке, отчаянно колотит кулаками по стальной двери палубной надстройки.

— Откройте, нелюди! Пустите подышать — задохнулся!

Толстомордый охранник прохаживается рядом с надстройкой, поправляет доску, упертую в дверь и выжидающе смотрит на хозяина. Пустить Аптекаря или самому спуститься в трюм и набить ему морду?

— А ты говорил: дефицит трезвости? — насмешливо упрекнул стукача Мамыкин. Он уже успокоился, даже повеселел. — Нормальное состояние нормального алхимика. Разве пьяные так орут? Так и быть, выпусти страдальца

— Погодите...

— Я что сказал? — обозлился Мамыкин. — Выпустить!

Аптекарь вывалился на палубу мешком с требухой, пропитанным вонючим запахом. Жадно задышал, глотая чистый речной воздух. Оклемавшись, попытался подняться — не получилось, не позволила навалившаяся слабость.

Достал из кармана халата плоскую фляжку, отхлебнул. Склонив растрепанную голову набок, прислушался к реакции организма. Удовлетворенно вздохнул. Закусил «марсом».

— Как раз — сто пятьдесят! Норма... Теперь отдохнуть... Сделай паузу, скушай твикс... Больно сухие палочки, в горло не лезут... Придется смочить.

Еще один глоток едучего самопала заеден все тем же «марсом».

Неожиданно Аптекарь бросился на колени, приложился лбом к проржавевшему палубному настилу. Горестно завыл.

— Господи! То-есть, Матерь Божья, прости раба своего,

многогрешного и пьяного! Хочешь, спою тебе псалом? Что, не хочешь? Тогда сама пой, а я послушаю...

Пьяное бормотание становится тише и тише.

— Все, готов, — тихо вымолвил Черницын. Будто надвинул на гроб крышку.

Мамыкин, наклонившись над входом в трюм, с интересом оглядел помещение. Лабораторию он посещает редко. Не потому, что равнодушен к изготовляемому в ней «товару» — исключительно в целях конспирации. Всесильный босс в городе — слишком заметная личность, его передвижения всегда под контролем так называемой общественности. Не стоит привлекать внимание к ненумерованному «цеху».

— Гляди-ка, целый НИИ! А ведь раньше все было поскромней. Появилась новая технология? Или изобрели что-нибудь свеженькое?

— Старое, Григорий Матвеич. Самопал. Тот самый, из фильма «Пес Барбос и необыкновенный кросс». Желаете испробовать?

Ответить на заманчивое предложение Мамыкин не успел — на полу заворочался очухавшийся Аптекарь. Встал на четвереньки, помотал головой.

— Мне... нам... необходим спирт... Технологический...

— Андрей Владимирович, батенька вы наш, безгрешная душа, у нас качественного спирта — хоть залейся.

Алкаш оперся обоими руками о настил палубы, поднялся. Стоит, покачиваясь.

— Пашка не дает настоящий продукт. Срезал лимит.

Черницын, глядя с опаской на хозяина, схватил Аптекаря за

отвороты халата.

— Я тебе, немочь ходячая, не лимиты — причиндалы срежу! Вместо работы, стоишь на карачках и распеваешь псалмы, вонючий кандидат! Бездельник гребаный! Как только терпит тебя руководство на ответственной должности?

Осторожно покосился на директора. Правильно лизнул или переборщил?

Мамыкин во все глаза пялился на «молчуна». Тот, общаясь с ним двух слов сказать не может, выдавливает их, как выдавливают из тюбика затвердевшую пасту. А тут выдает целыми очередями!

— На карачках потому, что груз давит непомерный. Нечеловеческий груз...

— Давит — облегчись! В речку!

Окончательно войдя в штопор, Черницын толкнул Аптекаря к стене, носом в календарь с изображением Джоконды. Из носа закапала кровь.

— Прекрати, Павел! — приказал Мамыкин, подавая несчастному ученому носовой платок. — Никто не застрахован от переутомления, нервных срывов... Так я говорю, Андрей Владимирович?

Аптекарь не всхлипнул, не расслабился, наоборот, гордо выпрямился. Сработали, казалось бы, навсегда утерянные остатки человеческого достоинства.

— Если вы меня купили с потрохами, если держите в этом бункере, как несчастного Минотавра, тогда, конечно, имеют место и переутомления и нервные стрессы... Но это не значит, что ваше прилипало вправе руки распускать!

Смотреть на несчастного алкаша было и жалко и смешно. Мамыкин привычно подавил в себе сочувствие, изгнал смешливость. Аптекарь — нужный человек, от него зависит многое, очень многое!

— Согласен. Издеваться никто не вправе. Даже я. Обещаю впредь не допускать подобного отношения!

— Я больше не могу так... Поверьте, не могу!

— Придется собраться с силами. Кроме вас, не кому... Сегодняшнюю норму осилили?

Аккуратно промокнув даренным платочком выступившие слезы и остатки крови, Аптекарь деловито ответил:

— Почти сделал. Граммов двадцать еще выпариваются. Крепчайшее средство получилось...

— Спасибо. А как с успехами на другом поприще?

— Не мне судить.

— Замечательно! А говорите: не можете!

— Не могу убивать людей, — перекрестился Аптекарь. — Грешен, Господи, приходится...

Слишком опасное настроение, подумал Мамыкин, с таким либо вешаются, либо травятся. Если бы химик не был главным и единственным лицом в выгодном подпольном бизнесе, черт с ним, пусть давится. Но когда он уйдет в мир иной, придется прикрыть лабораторию.

— Глупости, Андрей Владимирович! Не вы, а сама природа людей убивает. Одних медленно, других — мгновенно. Смерть начинается с момента рождения. Она и жизнь — родные сестры.

— Демагогия чистейшей воды, — поморщился оппонент. Будто разжевал горошину горького перца.

— Может быть, и демагогия, — сладко улыбнувшись, легко согласился Мамыкин. — Вам-то чего паниковать?

— Они мне снятся, — химик, вернее сказать, алхимик, с ужасом покосился на берег, будто там стоят жертвы его зелья. — Каждую ночь мерещятся... Те, которых отправил на тот свет... Мальчики и девочки...

Мамыкин рассмеялся, вернее, сделал вид, что ему ужасно весело. Глаза не смеялись, в них — угроза.

— Ну, когда снятся девочки, это не страшно. А вот когда пацанва — уже звоночек.

— Какой там звоночек — набат в ушах. Глохну, теряю сознание...

Опять за свое! Как выбить из его башки навязчивые идеи? Тех же, отправленных в небытие, мальчиков и девочек? Ударом по носу, как сделал халдей, или — очередной проповедью?

Таской не получится — можно сломать. Лучше — лаской. А еще лучше — смесью, сладко-горьким коктейлем.

— Андрюша, ты ведь в Москву приехал деревенщиной, без всякой помощи поступил и учился — на тридцать пять стипендии в месяц. Чтобы постичь науку, во всем себе отказывал. И постиг же! Фигурой стал, ученым от Бога! Кандидатскую защитил, звание получил! И что вдруг происходит? Закрывают твою научную шарагу, перекрывают кислород! А тебя, талантливого и перспективного — на асфальт, на помойку! Видишь ли, стране торговые площади срочно понадобились, задыхается она без магазинов и офисов! Жвачкой торговать негде, косметикой тайванской и танками на металлолом! Забыл?! Простил?! И снится теперь тебе сыночек того самого дяди, который десяток таких институтов, как твой, к рукам прибрал, а потом прихватил нефть, газ, золото, алмазы? Тебе снятся сотни ублюдков, к которым от самого рождения охрана приставлена, персональный шофер, врач-венеролог, массажист и повар из французского ресторана! А миллионы голодных пацанов по городкам и станционным поселкам тебе не снятся? У них ничего впереди нет, кроме перспективы превратиться в занюханного бандита, спиться и, продрав отечные глаза, увидеть, как над бывшим клубом реет зеленое знамя с полумесяцем. — Мамыкин задохнулся. От ненависти и злости. Естественно, показной. Минуту помолчал. — Выход один, Андрюха. Спросишь, какой? Отвечу честно, как на духу. Построить чистую и светлую дорогу для подрастающих миллионов. Я, и такие, как я, строим эту дорогу. Как принято выражаться, нетрадиционными методами. Это — миссия! В том числе, и твоя благородная миссия. Твой ответ извергам за надругательство. Это скрытая генетическая война, в которой гнилое меньшинство само себя уничтожит. С кайфрм, с визгом! А изумленные выхоленные папаши на старости лет увидят, что они, унизив великую страну, породили чудовищ. Это будет справедливой карой! Это будет Божьим промыслом! Его исполнители, судьи и палачи — мы с тобой... Слышишь, Андрюшка?