Владимир Безымянный - Выигрыш - смерть Страница 18

- Идем,- она откатила раздвижную дверь в спальню.- Держи,- ко мне полетели прохладно-хрустящие, пахнущие лавандой простыни. Тут я, признаться, несколько опешил. Да и было от чего.

Алые штофные обои, необъятная кровать под розовым воздушным покрывалом... Чуть поодаль матово мерцал экран "Панасоника". Два пульта дистанционного управления лежали у правой подушки.

- Ну что ж, спокойной ночи! - Ира появилась в дверном проеме.

Халат у нее распахнулся. Теплые блики бродили по атласной белизне кожи. Я бросился к ней. Какая же она нежная, пылкая, податливая!..

- Димка, безумный...

До кровати мы так и не добрались. Некоторое время мы так и оставались на ковре, застыв в последнем всплеске наслаждения. Потом я почувствовал на груди горячую влагу. Испуганный, я отшатнулся. Ирина тихо плакала...

- Не смотри. Ты еще мальчишка. Не смотри на меня... Я все равно скоро умру...

- Что ты!..

- Не хочу жить...

- Нам ведь так хорошо!..

- Все равно будет плохо... И страшно... Минута - и уже ничего не напоминало о внезапном взрыве.

Я побрел в великолепную ванную, отделанную черным кафелем, Кроваво-красный фаянс, сверкающие никель и стекло - за этим стояли деньги и деньги! Горячая пенная ванна, свежее махровое полотенце вернули мне силы.

Когда я вернулся, Ирина спала. Но тут же открыла глаза.

- Дикарь... Пойди соскреби щетину... Вот и видно, что ты женщин порядочных не видал... Ну-ну, не дуйся. Ты меня так встряхнул, что я подумала о старости...

- Ну, ты даешь!.. Тебе ли думать о старости!

- Малыш, ты еще многого не знаешь,- Ирина легко привлекла меня к себе. Мы лежали, как дети, прижавшись друг к другу.

- Я же знаю, ты не веришь мне,- Ирина говорила, словно в горле у нее стоял комок.

- Я и себе не очень верю.

- Неважно. Сегодня ты мой, и только мой! Я окунул лицо в ее волосы и стал осторожно

поглаживать, ощущая, что ее снова начинает бить мелкая дрожь.

- Вот такая я девочка! - нервно засмеялась Ирина.

Я чувствовал, как во мне поднимается волна давно не испытываемой нежности. Я целовал ее ноги, грудь, копчики пальцев...

И снова темные воды желания приняли нас. И снова все это было иначе, чем в дешевых гостиницах и притонах или в спальне Марины. Я не мог сдержать вскрика, и Ирина мягкой ладошкой закрыла мне рот.

- Истинный дикарь... Лежи, я принесу тебе волшебного снадобья.

Им оказалось чудесное вино - "Златна каплица", которым она, смеясь, поила меня чайной ложечкой. После каждого глотка мы сливались в поцелуе. И это было долго, и нам было хорошо...

Потом Ира лежала, неподвижно глядя в потолок. Только слабое пожатие руки говорило, что она не спит, слышит мои слова. Внезапно она резко повернулась, с силой обхватила мои плечи, осыпала слепыми исступленными поцелуями. И все это молча, тяжело дыша, и так же внезапно затихла, окинула меня внимательным, затуманенным взглядом:

- "Милая, солнышко"... Да что ты знаешь обо мне? Голая тебе нравлюсь? Так я многим такая нравлюсь. Опять надулся... Я действительно сначала хотела Бритву позлить, а вот как оно обернулось... Ладно, спи...

Я хотел что-то возразить, но не успел и провалился в глубокое забытье.

...Рядом смешно протирала глаза Ира, щурясь от тонкого солнечного луча, протиснувшегося сквозь тяжелые шелковые занавеси. Мы оба проснулись одновременно от странного - колокольного, как мне показалось, звона.

- Это Бритва. Не спится ему. Да и за дело пора,- Ирина подхватила халат и вышла из спальни.

Лязгнул дверной замок, и только теперь я понял, что это за звон. Мягко хлопнула дверь, послышалась веселая скороговорка Бритвы. Легкий в общении, он умел в два счета расположить человека к себе. Моя злость прошла - что поделаешь, надо жить дальше. Я вспомнил об оставленных в ванной трусах, накинул халат и отправился за ними. Ирина деловито молола на кухне кофе. Бритва восседал на табурете, попыхивая ароматной сигаретой. Меня замутило от дыма.

- По всему видать - родилась новая советская семья,- пытался иронизировать Бритва.- Главное, чтобы личное не мешало общественному.

Я его понимал. Ирина намекнула, что они работают вместе; она ставит "стенку", оттесняя избранную жертву. Если попадется подходящий клиент, можно долго не работать: среднеазиатский "бай" или удачливый сын Кавказа привозят в Москву пятизначные суммы. А у "Березок" можно взять едва ли не столько же, но в чеках. Особенно перспективен магазин на Сиреневом бульваре: цены на аппаратуру все растут.

Бритве удалось закрепиться там во многом благодаря тому, что в лагере он был в "отрицаловке", оттуда потянулись связи. Не дай Бог, узнают, что я в колонии носил повязку активиста, будет скандал, еще и на "правилку" потянут.

Зная за собой грешки в прошлом по этой части, я, конечно, не должен был принимать предложение Бритвы. Но их компаньона недавно замели, а крутиться все равно надо было. К тому же это была новая ступень на лестнице "черной" жизни. "Ставить стенку" - дело хотя и не трудное, но важное. Рисковал прежде всего Бритва. За это он и брал половину добычи, оставляя нам с Ирой половину на двоих.

Работал он мастерски: никогда не думал, что "щипачи" столько намолачивают. Постепенно научился ориентироваться, принимать у Бритвы кошельки и растворяться в толпе. Работа нервная, но все издержки компенсировались деньгами.

По совету Бритвы пару раз я отослал деньги домой в обычных заказных бандеролях на имя матери. И опять звонил Марине, и все больше убеждался, что пропасть между нами растет. Я все больше привязывался к Ире. Все "заработанное" хранил у нее, переведя наличные в именные расчетные чеки.

- Никак из тебя не выковырять эту ломовую мужицкую психологию,морщилась Ирина.- Тебе до настоящего жулика, как до луны!

Сама она жила по законам своего клана. Не знаю, как ей удавалось не увеличивать дозы, но пару кубиков опия ежедневно она принимала. Так же лихо расправлялась с шампанским, а импортное пиво в доме не переводилось. Патентованных блатных привлекало умение Ирины варить "ширку". Оказалось, что это целое искусство. Все это угнетало меня, но я прекрасно понимал всё тут повязано и все повязаны.

Вот и приходилось любезно улыбаться "гостям", приносящим с собой "соломку". На кухне устойчиво держался запах нашатырного спирта и ацетона. Сколько тут перебывало "щипачей", "гонял", "ломщиков" и картежников невозможно сосчитать!

Поначалу я пытался, оставшись с Ириной наедине, уговорить ее "спрыгнуть" с иглы, но вскоре понял тщетность своих усилий. Да и какие я имею права на нее: мы скорее компаньоны, чем любовники.

Раздражаясь, я все чаще прикладывался к рюмке, купил гитару и, научившись брать два-три аккорда, смастерил песенку, которая понравилась Ирине, а Бритва от нее и вовсе балдел:

Ты приходишь и хочешь любви,

Сон чужой голубеет в крови.

И мираж, и падение вниз

На игле этот вечный стриптиз.

Ты приходишь и хочешь меня,

Но в душе кандалами звеня,

Отчего же ты плачешь, зачем?

Мы никто, но и были ничем...

Меня мучительно тянуло к Ире, но строить какие бы то ни было планы, живя с наркоманкой,- это, согласитесь, дело дохлое. Забегающие "на огонек" блатные постепенно освоились с моим постоянным присутствием. Я уже не "блажил" - крутиться приходилось среди отпетой публики.

Наше "рабочее время" проходило в треугольнике, вершинами которого служили три "Березки"- две на Ферсмана и одна на Ленинском проспекте, где рядом располагался универмаг "Москва", облюбованный "ломщиками"

Притягательность универмага для криминальных элементов знали и в милиции. Специальные сотрудники чуть ли не ежедневно задерживали аферистов. Но "ломая" деньги при расчетах со спекулянтами, жулик практически ничем не рисковал. Понемногу я присматривался к их работе. Главная трудность состояла в том, чтобы найти "лоха", остальное было делом техники.

Здесь ко мне подкатился Степа Очкарик - небольшого роста, тугой, как футбольный мяч, круглолицый обаятельный армянин. Степа пользовался всеобщим уважением: сам не просрочив ни разу карточного долга, он не спускал неуплаты никому, невзирая на лица. Накануне они с Крахом ездили получить долг в один из воровских притонов, к братьям Бугаям - угрюмым здоровякам-штангистам, известным "беспредельщикам". Почуяв в противнике за карточным столом слабинку, они начинали из него веревки вить, доходило до того, что они вводили новые правила в старые игры.

...Кровати в большой комнате "малины" бы ли заняты парочками неопределенного возраста Изжеванные, с серыми лицами, они беспрестанно подстегивали себя "бормотухой". Пили вчерную - повсюду громоздились темно-зеленые "ноль-восемь".

Бугаи задержали на два дня уплату проигрыша Краху, причем третья часть суммы причиталась Очкарику. Один из дружков недорого продал адрес Бугаев и даже начертил план квартиры. Крах с Очкариком прошли в заднюю комнату, где небритый и опухший Бугай-старший, оттеснив к стене могучим задом почесывавшего шерстяную грудь младшего брата, ради развлечения резался в "терц" с Клячей, облаченным в новые белые джинсы, странно контрастировавшие с общим запустением и грязью.