Екатерина Лесина - Разбитое сердце королевы Марго Страница 18

– Что ж… если так…

– Я не стану докучать.

Это вряд ли.

Девице нужно разведать обстановку. И хорошо, что в доме он все-таки дошел до ремонта, пусть и косметического, но Варваре понравится.

– Такси возьмите. – Далматов продиктовал адрес, прикинув, что полчаса у него в запасе есть…

…Варвара явилась с кучей пакетов и пакетиков.

– Я подумала, что вам ничего есть нельзя будет… разве что бульон и сухарики… ой, это ваш дом? Весь-весь? А зачем вы притворялись, будто…

Изумление, пожалуй, искреннее. И восторг.

– Это просто… у меня просто слов нет! Совсем. – Варвара всплеснула руками. – Я поняла! Ты притворялся, потому что не хотел, чтобы с тобой встречались из-за денег…

Далматов плечами пожал: эта версия ничем не хуже любой другой.

– Ты ведь богат.

– Не жалуюсь.

Она кивнула и закусила губу, что-то напряженно обдумывая.

– И ты Саломею не любишь. Она тебя тоже.

– С чего ты решила?

Замечание, как ни странно, задело. Он не любит? Да он вообще на любовь не способен, как и на иные нормальные человеческие чувства, но не этой паучихе его упрекать.

– Вы не похожи на влюбленных. Извини, конечно, это совсем не мое дело… на кухню не проводишь? Тебе бульон сварить надо… я курицу купила… ты не представляешь, до чего сложно найти нормальную суповую курицу. Из бройлера бульон не получится… так вот, я влюбленных видела, они смотрят друг на друга…

– И вздыхают.

– Что? – Варвара нахмурилась.

– Смотрят, говорю, и вздыхают. Томно. Еще за ручки держатся. И целуются в засос при каждом удобном поводе. Или без повода. Так.

– Ты смеешься?

Она остановилась и смерила внимательным взглядом, под которым Далматову стало несколько неуютно. Все-таки в амплуа дичи он чувствовал себя неуверенно.

– Варечка, котик мой рыжий, я пытаюсь донести до тебя мысль, что мне не шестнадцать лет, и даже не восемнадцать. Я вполне способен обойтись без этой ерунды.

– Все равно ты ее не любишь!

Она повторила это с такой убежденностью, что Далматов решил не возражать.

– Допустим. – Он открыл дверь, пропуская Варвару на кухню. Признаться, до кухни ремонт не добрался, и была она, как в прежние времена, огромна и пуста.

Печь. И пара древних плит. Духовые шкафы… посуда на полках. Медь утратила свое сияние, пылью заволокло и полки, и кастрюли, только чайник стоит, огромный, яркий.

Варвара, замерев на пороге, оглядывалась.

– Когда-то наши родители договорились о свадьбе. – Далматов устроился в древнем кресле, которое стояло у печи, наверное, с незапамятных времен.

– И теперь настаивают?

Опомнилась Варвара быстро. И водрузив пакеты на стол, принялась выкладывать содержимое.

– Да нет. Мои родители мертвы. Как и ее.

– Тогда что вам мешает… ну…

– Ничего не мешает.

– Но вы все равно… – Она нахмурилась, сосредоточенно просчитывая собственные шансы.

– Почему нет? Саломея мне подходит.

– Чем?

И хмурится еще сильней.

– Всем. – Далматов откинулся, пытаясь справиться с очередным приступом дурноты. – Возрастом. Внешностью. Характером. Она очень терпеливое существо. Кроме того, нас многое связывает в прошлом. Она в курсе специфики моей работы… я знаю, чем занимается она…

– Экстрасенс, – фыркнула Варвара. – Я суп куриный сварю, с домашней лапшой.

Далматов кивнул: с лапшой так с лапшой… главное, чтобы эта лапша на его ушах не повисла.

– Ты против экстрасенсов?

– Я не верю во все это. – Она махнула рукой. – Ну в это… призраки… привидения…

– Проклятия.

– И в проклятия тоже. – Варвара повернулась спиной. Курицу она разделывала почти профессионально. – То есть… не знаю… я умом понимаю, что проклясть кого-то – это такая чушь… а с другой стороны… они ведь умерли. А с третьей… у Андрея дед самоубийством жизнь покончил… это я уже потом узнала. Шизофрения. Она же передается по наследству. А Яшка пил, не просыхая почти. Вот и допился до белой горячки. У Олега сердце слабое было… все объяснимо, все логично.

– И то, что все трое были твоими мужьями, тебя не смущает?

Варвара пожала плечами и спросила:

– А тебя?

– А должно?

Не ответила, замолчала, целиком сосредоточившись на готовке, Далматов же наблюдал.

Женщина. Обыкновенная, притворяющаяся заботливой. Дай только шанс, и окружит этой удушающей заботой, которая очень скоро переродится в нечто иное.

…ты где?

…когда вернешься? Куда пойдешь, чем занимаешься… и почему не делаешь то, что сказала я… я ведь лучше знаю, что тебе нужно.

Далматов поморщился, он почти слышал раздраженный Варварин голосок, который мягко, но настойчиво вытягивает из него подробности жизни.

– Расскажи о своем деде, – попросил он.

– Что именно?

– Все.

– Да рассказывать особо нечего. Он был нелюдимым. Неразговорчивым… и вообще, я обрадовалась, когда он умер. Квартиру вот завещал… то есть первой умерла бабка, мне пришлось похороны устраивать, а потом уже и деду. Где-то месяц прошел, может, чуть больше. Соседи говорили, что любил ее очень… может, и любил. Не знаю.

– В любовь ты тоже не веришь, – констатировал Далматов.

– В такую – нет. – Она споро резала овощи, довольно ловко орудуя огромным ножом.

– В такую – это какую?

– Ну… в такую, которая вот… вот понимаешь, он на моей памяти ни одного доброго слова ей не сказал. Не поцеловал…

– За ручку не подержал.

– Да что ты к этим ручкам прицепился! – Варвара разозлилась и, не иначе как от злости, ножом по пальцу резанула. – Ой…

– Полотенце возьми, чистое. – Далматов указал на ящик, в котором хранились полотенца.

– Не поможешь? – Она придерживала левую руку правой, и кровь падала крупными рубиновыми каплями на стол.

– Нет.

– Ты…

– Циничная и равнодушная к чужим горестям сволочь, – сказал Далматов, закрывая глаза. – Варенька, солнышко, видишь ли, я в отличие от тебя верю в сверхъестественное, поэтому контакта с чужой кровью стараюсь избегать. И не надо морщиться, я тебя не приглашал.

Обиделась.

И губы поджала, но полотенце взяла сама, кое-как обернула руку. И готовку не бросила. Старалась… а ведь неплохая девочка в целом-то… миленькая, простенькая… без претензий, пусть и кажется ей обратное. Далматов отогнал непрошеную мысль о том, что если жениться на ней, то… то ничего хорошего не выйдет.

Ночь прошла беспокойно.

Снилось… всякое снилось, но что именно, Саломея не смогла вспомнить, однако, проснувшись утром, она ощутила себя напрочь разбитой, больной.

– Тебе плохо? – А вот Варвара была до отвращения бодра. – Кофе сделать?

– Сделай.

Черный кофе и темный шоколад, что еще способно вернуть утраченное чувство душевного равновесия.

– Скажи… – Варвара устроилась с чашкой напротив, выглядела она задумчивой. – Ты же его не любишь…

– Далматова?

Она кивнула.

– Не знаю, – честно ответила Саломея. – Он сволочь порядочная. Эгоистичная. Умная…

…притягательная. И без него было тоскливо, работа и та не спасала.

– Понимаешь… в нем есть что-то такое…

– Варя, брось.

– Почему?

– Потому что…

Варвара ждала продолжения. А Саломея не знала, как ей объяснить.

– Я не хочу, чтобы он вдруг взял и умер…

– То есть ты тоже считаешь, что я проклята?

– Тоже? – Саломея усмехнулась. – Ты ведь сама об этом говорила…

– Ну… – Варвара закинула ногу на ногу. – Говорила… только вот… не знаю, вроде бы оно как-то так и выходит, что проклятье есть… а если подумать, то и нет… у него деньги есть?

– У Далматова? Есть.

– Много?

– Прилично. Значит, есть «что-то такое»?

Варвара рассмеялась.

– Да, я корыстная, и уже на старичка нацелилась, но если можно совместить приятное с полезным, то почему нет? Но если ты против…

Против.

Вот только Саломея предположила, что кузину это не остановит, и спрашивала она исключительно из вежливости. Что дальше сочинит? Неземную любовь, становиться на пути которой чревато? Или не любовь, а голый расчет… еще что-нибудь?

Не важно. Далматов не маленький, небось сам о себе позаботиться сумеет.

– Я поговорю с твоей Настей. – Саломея тоже не спрашивала.

– Зачем?

– Затем, что если она проклинала, то следует узнать подробности…

Варвара скривилась, кажется, эта тема была ей неприятна. А быть может, она уже и сожалела, что вообще рассказала о давней сопернице, о встрече с ней.

Чтобы грамотно врать, нужна не только хорошая память, но и воображение развитое.

– Думаешь, признается? – Варварин ноготок стучал по кружке, и звук этот вызывал глухое безотчетное раздражение. – Да она тебе такого наговорит…

– Ничего, – отрезала Саломея, поднимаясь. – Послушаю.

Анастасия Повиликина нашлась быстро и на встречу согласилась сразу.