Сергей Белан - Казна Херсонесского кургана Страница 18

Угрызения совести прервал скрежет ключа в замочной скважине.

«Нет, все-таки не проспал», — Аркаша встал и шагнул к двери. После некоторой заминки в каморку проскользнула буфетчица и тут же закрылась изнутри. На ней был светлый махровый халат с красивыми красными драконами.

— Что, надо поработать? — с готовностью произнес Аркаша.

— Да, уж потрудимся на славу, — горячо дыхнув на него перегаром, пообещала она и, обхватив его руками за спину, с силой притянула к себе. В мягком лунном свете глаза ее горели страстным неуемным желанием и Аркаша понял, что она хочет не просто отдаться, а жаждет быть распятой, растерзанной на мелкие клочки в жестокой сексуальной расправе.

«Ну, что ж имеет право, — подумал он, — кто платит, тот и музыку заказывает. Эх-е, ублажу родную, благо работенка знакомая…»

Аркаша прижал ее к стенке каюты, привычным движением, не распахивая халат до конца, обнажил ей грудь и стал покусывать сосок. Массируя одной рукой ее грудь, вторую руку он запустил ей между слегка раздвинутых ног. Мясистый лобок, немного поерзав, удобно лег в ладонь и она тут же стала влажной. «Быстро потекла, подруга», — с гордостью за свой профессионализм самодовольно подумал Аркаша. Она же, слегка засопев, запустила свой юркий язычок ему в ухо, рука ее, дрожа, поползла по его животу к шортам, дернула молнию. Одно движение — и шорты с плавками оказались на полу. Затем с жадностью ростовщика ухватила она Аркашину мошонку, мягко сдавила и перебирая пальцами добралась до члена. И тут энергичные алчные пальчики замерли. Их ждал сюрприз — член не стоял. «Этого только не хватало, — самодовольство сексуальных дел гроссмейстера как рукой сняло. — Всего лишь неделю пожрал объедки да повалялся на улице и вот… укатали сивку крутые горки… Что-то теперь будет?» И сам себе же ответил: «А ничего, за борт ведь не выбросят. Чушь все это, издержки бродяжьей жизни: в Ялточке за недельку оклемаюсь и для проверки дам кому-нибудь бой местного значения…»

Между тем работница общепита зарычала, как львица, и стала с остервенением мять, крутить и дергать в разные стороны, словно рычаг переключения скоростей в автомобиле, Аркашину красу и гордость. Изрядно взопревший Аркаша собирал всю свою волю в кулак, концентрировался и напрягался, добросовестно пытаясь выправить печальную ситуацию, но его красавец только пускал липкие тягучие сопли, а вставать категорически не желал.

— Поцелуй меня в губы, — в голосе женщины появились разочарование и злость.

Аркаша, не мудрствуя, намерился удовлетворить эту прихоть.

— Да не в эти, дубина, — с досадой выдохнула она и с силой надавила обеими руками ему на голову.

Аркаша послушно покорился судьбе и безвольно сполз по ее животу вниз, упав на колени, попутно припоминая наставление отца родного, о том, что, если хочешь в этой жизни работать языком, а не руками, надо много и хорошо учиться. Аркаша внял этому совету своего родителя, и схожему с ним по смыслу, известному каждому школьнику наставлению вождя мирового пролетариата, и учился, учился, учился… И вот снова, кажется, предстояла работа языком, хотя, честно говоря, аппетита не было. Но это совсем не трогало его корабельную подругу — вконец взведенная желанием, она больно ухватила его за уши и притянула в промежность с такой силой, что он буквально носом раздвинул ее половые губы и уперся в теплую слизь органа.

— Ласкай там… Язычком… — жарким шепотом: потребовала она с нетерпением.

Уже одуревший от духоты и специфических запахов женских секреций, Аркаша приступил к исполнению своей миссии без всякого энтузиазма. Партнерша застонала и еще плотнее прижала голову Аркаши.

— Так… так, малыш, теперь полижи!

Аркаша, как обреченный подрасстрельный, сам себе роющий яму, старательно исполнял приказ, она задышала часто, прерывисто, со всхлипами. Безудержный маховик экстаза набирал обороты, непрерывные указания сыпались уже в форме армейских команд:

— Сильней! Еще сильней! Резче!..

Затем она, чуть отстранив его голову, попросила:

— А теперь нежненько-нежненько, самым кончиком поводи, поиграйся…

«Гляди ты, гурманша, — с отвращением подумалось ему, — дорвалась, сучара, до бесплатного, измывается…»

И все же он поигрался. Как только мог нежно. И доигрался — сластолюбивая его мучительница вдруг с ревом, как самолет на взлете, затряслась и, тисками сжав ляжки, чуть не задушила Аркашу. Словно горячая струя воздуха ударила ему в лицо, потом что-то хлюпнуло и мерзкопахнущее выделение по подбородку и шее стекло на грудь. Железные объятья ее ног ослабли и он, будто выплюнутый окурок, плюхнулся на задницу. С минуту буфетчица безмолвно простояла с закрытыми глазами, упиваясь остаточным кайфом, смакуя блаженные секундочки бабского счастья, а Аркаша лишь обалдело пялился на капельки пота, росой выступившие на ее бритом лобке.

«Все, граф Калиостро, сеанс закончен. Прожора-дракон сыт, а вы свободны», — с явным облегчением подумал он.

Наконец и его подруга пришла в себя. Она вздохнула полной грудью, поправила халат и, не глядя в его сторону, направилась к выходу, бросив на ходу:

— Завтра к обеду будем на месте. Утром принесу пожрать.

Замок щелкнул, как пистолетный выстрел, и Аркаша снова остался в одиночестве. Не в состоянии чего-либо соображать, он сунул башку под умывальник.

«Фу, отрава, — он прополоскал рот и брезгливо сплюнул, — лучше б вагон посуды вымыть, чем так… Ладно, все, билет отработал, а завтра уж мой черед джокера вытянуть…»

И с этой радужной мыслью он распластался на матраце и, поворочавшись, уснул беспокойным сном.

…В пункте назначения их прощание было немногословным. Буфетчица проводила его по трапу на берег. Аркаша хотел было рассыпаться в благодарностях за доставку, но она остановила его:

— Речей не надо. Если снова понадобится в Сочи — подходи: спросишь Тамару, меня позовут.

— А меня зовут Аркадий, вот и познакомились, как в французском анекдоте.

Тамара улыбнулась и протянула стопку бутербродов, завернутых в салфетку.

— Возьми на дорожку. Кто знает, как оно сложится…

— Ой, да напрасные хлопоты, — пытался отказаться Аркаша, — сейчас у родни откормят.

— Бери, бери, груз не велик, не переломишься…

И она, так-таки всучив ему пайку, не оборачиваясь, ушла прочь.

Тетя Соня жила совсем близко: надо было только пройти мимо трех, расположенных один за другим ресторанов и свернуть в узкий проулочек. Аркаша вошел в подъезд, который встретил его старательно выведенном на стене белой краской объявлением: «Мочиться строго запрещено!»

«И здесь кооперативные сортиры в опале, — с ехидством подумал Аркаша, — простой люд предпочитает писать в подворотнях».

Он взбежал на четвертый этаж и нажал на кнопку звонка. Никто не открывал. Постоял, нажал еще, — результат тот же. Разнервничавшись, он даже потарабанил кулаком по двери. Видимо, на шум открылась соседняя дверь и оттуда выглянула сморщенная старушка в строгом темном платочке.

— Молодой человек, вам кого?

— Я к тете Соне. Вот приехал… племянник ее…

— Нету их. Вчера уехали…

— Куда?! — с отчаяньем вырвалось у Аркаши. У него подкосились ноги и он сел прямо на ступеньку.

— Не докладывали, милок, не докладывали, — прошамкала старушенция.

— А когда… когда будут? — едва сдерживаясь чтоб не заплакать, тоскливо поинтересовался он.

— А кто знает. Видать не скоро, чемоданы большие были…

Все, ку-ку, приехали! Шлагбаум закрылся! Мрак, тупик, опять помойки… Тамарка как в воду глядела — бутерброды, ой, как пригодятся. Опять влип! Боже праведный, за что?!

Уже давно наступила осень, но в южном городе Синопе это как-то не ощущалось; дни по-прежнему стояли солнечные, жара и не думала отступать. В уютном, ухоженном парке, разбитом прямо перед дворцом, было не так душно, в тени оливковых деревьев и кипарисов веяло спасительной прохладой. В центре парка, у самого края бассейна с изумрудной водой, стояло массивное резное кресло из сандалового дерева, в котором восседал молодой человек с крупной курчавой головой и правильными чертами лица. Чуть прикрыв глаза, он, не мигая, наблюдал за ленивыми перемещениями своего любимца — серебристого осетра — единственного обитателя роскошного водоема. Лицо сидящего могло показаться непроницаемо-безмятежным, но его длинные пальцы безостановочно перебирали на коленях складки легкого одеяния, что выдавало внутреннее волнение и тревогу. Сказать, что молодой человек был знатен, значило не сказать о нем ничего — молодой человек был ни кем иным, как властителем могущественного Понтийского царства. Звали его Митридат VI Эвпатор.

Необычайно острый слух позволил царю различить чуть слышные шаги за спиной.

— Ты, Неф? — спросил он, не оборачиваясь.