Екатерина Лесина - Слезы Магдалины Страница 18

– Тише.

– Надька попросила раскинуть. На то, чтоб знать, получится у вас с ней или нет. Я раскинула! Между прочим, я ей сразу сказала, что хрен что выйдет, потому что ты ее бросишь. И права была. Заметь, права! Господи, да отпусти ты руку, смотрят уже...

Отпустил. Никуда она теперь не убежит, слишком разозлилась, чтобы отступать. И в порыве злости готова выплеснуть на него все, что знает.

– Мы выпили, чтоб ее успокоить. И еще выпили. А потом я тебе гадала. Ну да, не нужно было сразу вываливать... но кто ж знал, что ты такой чувствительный. И придурок к тому же! А в милиции я была. Серьезно говорю. И про тебя все рассказала! И еще расскажу. Палец чуть не сломал... Надька обещала, а ты...

Она поднялась.

– Эй, Машка, а ты не думаешь, что письма мог присылать не я?

Тряхнула гривой – длинные сережки скользнули по шее.

– Мне незачем. А вот тому, кто тебе гадание заказал...

– Ему тем более... ой. Придурок ты, Влад!

Цокот каблуков, бегство, которое не остановить. Броситься в погоню? Охрана встрянет. Гораздо проще организовать еще одну встречу. Машенька подумает. Одумается. Если много денег предложить, быстрее одумается...

И Влад махнул официанту. Раз уж в городе, то можно получить удовольствие от ужина.

– Он... он там, – свидетельница полыхала маковым цветом. – Он мне угрожал! Он хотел мне руку сломать.

– Разберемся, – пообещал Димыч.

Правда, как разбираться, он понятия не имел. Он не пошел на встречу, хотя Машенька всячески намекала, что будет бесконечно рада, если ей составят компанию.

– Вы идите, я дальше сам.

Она удалилась, и Димыч остался один. Сначала он ходил, потом присел на лавку под одиноким фонарем, просидел целую вечность – а часы показали всего-то семь минут – и, замерзнув как собака, решился.

Нужно действовать, пока не околел.

Швейцар, смерив незваного гостя презрительным взглядом, заслонил было путь, но, увидев удостоверение, ретировался.

В крохотном зале ресторана было тепло и даже жарко. Руки тотчас закололо, ноги свело судорогой, в пояснице стрельнуло.

– Меня ждут, – просипел Димыч официанту. – Вон там.

И корочками на всякий случай махнул, отпугивая.

– Милиция. Есть вопросы, – он сел за столик, не дожидаясь приглашения. Плеснул в бокал из графинчика, понюхал – так и есть, водочка – и осушил одним глотком.

Подозреваемый поинтересовался:

– Закусывать будете?

– Н-не отказался бы. Фух. Замерз как собака. Дмитрий.

– Влад. Значит, это вам Машка нажаловалась? Но вы не там ищете.

Длинный, сухопарый, нескладный, как кузнечик. Руки-ноги торчат, спина горбом выгибается, а тонкая шея гнется под тяжестью слишком умной головы.

– А с каких это пор милиция анонимками занимается? Или заплатили? Так я больше дам, только чтоб ты отстал.

Выпитая водка рухнула в пустой желудок, расползлась, просочилась в кровь знакомым раздражением. Конечно, этому типу просто: бабло как средство от проблем. Этому дал, тому дал. И все позволено! Хочешь, доводи девчонку. Хочешь, убивай. Хочешь...

– Да иди ты...

– Сам иди. Это ты ко мне пришел. И закусывать надо. Так в чем дело, если не взятка? Горячее будешь? Официант! Итак, некто пишет анонимки. И Машка знает, кто. Она не рассказывала, что однажды мне погадала? Нет?

– Шутка была.

– Шутка, значит... Заказали ей. Кто? Не знаю. Только с того гадания у меня здесь, – Влад постучал по виску, – как перемкнуло.

Шизик. И сам в этом признается. Это вранье, что психопаты не осознают собственного безумия. Еще как осознают. Вон, сидит, лыбится, радуется, как он хорошо придумал.

Спокойнее, Димыч. Лучше еще выпей.

Влад разливает. Приносят горячее: запах еды вызывает зверский аппетит. И некоторое время Димыч, позабыв обо всем, ест. Плевать на манеры и приличия, на то, что подумает этот холеный типчик, который всю свою жизнь на таких, как Димыч, свысока смотрел.

...ждали в малиннике, затаившись и прикрывшись вырезанными ветками. Выскочили с гиканьем, эти же ветки подхватив. Закружились, заплясали разукрашенными мордами. Маняшка завизжала, падая на землю – по ногам хлестанули.

По рукам.

По лицу, едва не выбив глаз колючкой.

– Падай! – Димка орал, толкая Лелечку. А сам летел вперед, ныряя под зеленые хлысты, сжимая зубы, чтобы ни стона, ни крика. Добраться. До рожи. Ударить. Повалить. Вцепиться. Кататься по скользкой глине, сжимая горло врага.

Другие разбегаются, вопя о помощи, и скоро придет. Остановят, отдерут. Палыч, не разобравшись, в чем дело, отвесит подзатыльников и запрет в кладовке.

Несправедливо! Они первые напали!

Палыч к вечеру выпустит и ничего не скажет. Потом появится участковый, уставший и задерганный. Будет расспрашивать, тыкать в нос исписанными листами и требовать признаться.

Не было засады. Не было колючих веток. Точнее, Димка сам их срезал и подкараулил тех, чтобы ограбить.

– Тебе четырнадцать скоро. Смотри. Дурной дорогой идешь. Посадят.

Это участковый скажет, собирая бумаги. И Палыч вздохнет: он отчаялся доказывать правду.

– Иногда, – Палыч говорит это не Димке и не участковому, просто произносит слова для тех, кто хочет слушать, – стоит наступить на горло себе, чтобы помочь другому.

К чему это было сказано? И почему вспомнилось?

– Я знаю еще одного человека, кому приходят письма. Так что рассказывай, – Влад нарушил молчание. – Ты помогаешь мне. Я тебе.

Послать его? И что изменится? Самолюбие против логики? Наступить на горло? Молодец, Палыч. Вовремя предупредил.

– Их убивают.

Ну же, выдай себя. Вздрогни. Отвернись. Улыбнись. Но Влад смотрит прямо, глаза в глаза. Вызов? Предложение? Чего?

– Я подозревал. Значит, все и вправду серьезно. Во-первых, я не писал писем. Я находился в деревне. Сидел безвылазно, но доказать не могу. Свидетелей нет. Технически мог уезжать и возвращаться. Во-вторых, письма получает и Алена. Это моя... знакомая. Она приехала в деревню, пытаясь спрятаться, но ее все равно нашли. Это опять же говорит не в мою пользу. В-третьих, мотив... зачем мне?

Играет в обвинение? Что ж, Димыч поддержит. Приняв бокал – уже не водка, но темный янтарь коньяка, он предположил:

– Ты сумасшедший.

– У них тоже есть логика. Своя, но есть. Итак, если Машке я готов был мстить, то зачем мне Алена? Она не моего круга.

– Там почти все не твоего круга.

Разве что владелица магазина будет близка к подножию олимпа, на котором восседает Влад.

– Допустим. Тогда зачем Машка? Зачем подставляться? Хотя... да, если по-честному играть, то мотив есть. Мне ведьмы снятся. Каждую ночь. Предсказывают, что скоро сдохну. Знаешь, тяжело жить, зная, что не живешь, а доживаешь.

Душевный стриптиз перед незнакомым человеком? Нельзя им верить! Никому нельзя!

Маняшка влюблена. То вспыхивает майской розой, то бледнеет, замыкаясь в себе. В город сбегает. Чтобы рядом, чтобы к нему ближе, чтобы...

Палыч запретил. И Димка согласен с запретом, но его согласие исчезает, стоит заглянуть в Маняшкины глаза. Даже завидно: сколько в них света! Солнце в зрачках, вселенная целая. Как в планетарии и даже лучше. И ревность растворяется в безвоздушном пространстве.

Три месяца летнего счастья и старый баркас как дом. Четвертый месяц – страха. Бабье лето надежды и дожди предвестниками слез. Женщина в котиковой шубке протыкает листья шпильками.

Цок-цок. Судьба.

Маняшка жмется к плечу, дышит в ухо.

– Она ведьма, ведьма...

Дверь кабинета слишком тонкая, чтобы защитить от голоса и слов. Маняшка, не дослушав, убегает. Найдут лишь к вечеру, промокшую и некрасивую. Солнце в глазах погасло. Вселенная не выдержала безнадеги.

Был скандал. Обвинения: шлюха, тварь и стерва малолетняя. Виновный – невинный Ромео, слабо оправдывавшийся перед Палычем. Маняшкина болезнь и что-то, сделанное с ней, о чем все знали и молчали.

– Я ему морду набью! – Димкино обещание, которое он так и не сдержал.

– Эй, ты сам-то нормальный? – Щелчок перед носом, бокал. Еще один? Который по счету? Кажется, Димыч нализался. Хорош следователь-расследователь. Шел по следу, пришел в кабак. А в кабаках пьют, не закусывая.

Поехали!

– Твое здоровье! – В коньяке лицо Влада кривится, плывет.

– И тебе не хворать. Но давай-ка, друг мой, поподробнее... Значит, он их убивает? Как?

– Вешает. Стопроцентное самоубийство. Выглядит. Только я знаю, что это не самоубийство. Он дату назначает...

– И если кто-то не умрет к назначенной дате, план будет нарушен?

– Именно! – Злость сменяется радостью. Все-таки надрался. Скотина ты, Димыч, променял работу на бутылку коньяка.

– Логично. Машку потряси. Она должна знать, кто... Черт, я кажется, пьяный. А вернуться хотел.

– Куда?

– В деревню. Я там живу теперь. Достало все. Если бы ты знал, как достало. Тебе, наверное, кажется, что если бабла много, то и счастья тоже? А ни хрена. Не деньги на тебя, ты на них работаешь. Золотой телец... я, выходит, язычник. Но Аленка одна осталась. Переживаю. Не моего круга... к счастью, не моего.