Елена Яковлева - Со мной не соскучишься Страница 18

Я вздрогнула и обернулась в поисках того, кто задал мне столь нелепый вопрос. Похоже, это был мой сосед, только что успешно «поправившийся». Теперь он курил, но руки его все еще слегка дрожали.

— Так вы знаете, что сделали печенеги с черепом князя Святослава?

Странно было не только то, что он говорил, но и как — почти не шевеля губами — ни дать ни взять чревовещатель.

Я посмотрела на него с любопытством. А что, собственно, я могла ответить? Откуда мне знать, что сделали печенеги с этим самым черепом? Хотя в голове ни с того ни с сего, будто патефонная иголка запрыгала на заигранной пластинке: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…» Ну, и так далее. Впрочем, хазары и печенеги, кажется, не одно и то же, как и Олег — это вам не Святослав.

Он помахал рукой, пытаясь разогнать облачко довольно-таки противного дыма от папиросы, и констатировал с видимым удовлетворением:

— Не знаете… Они оковали череп серебром, и печенежский князь пил из него как из чаши на пирах.

Лицо мужчины светилось приветливостью.

Ну вот, только местного сумасшедшего мне и не хватало!

— Откуда вы знаете? — спросила я с опаской, мысленно ругая себя на чем свет стоит за то, что ввязываюсь в подобные дискуссии.

— «Повесть временных лет» донесла сию историю. — Он выдохнул очередную струю вонючего дыма.

— «Повесть временных лет»? — уточнила я, будто это что-нибудь меняло.

Решив, что мне пора уносить ноги, я привстала, но он вдруг судорожно вцепился в мою руку:

— Подождите, дальше будет интереснее…

Куда уж интереснее! На всякий случай я снова села, памятуя, что с сумасшедшими спорить нельзя. Боковым зрением я пыталась поймать взгляд бармена, чтобы попросить помощи, но бармен, как назло, был по-прежнему увлечен телевизором.

А незнакомец отпустил мою руку, откинулся на спинку стула и закурил новую папиросу. Если бы он не говорил всех этих в высшей степени странных вещей, его вполне можно было бы принять за инженера-неудачника предпенсионного возраста.

Следующим вопросом он меня добил окончательно:

— Ну уж про организацию с названием КГБ вы, конечно, слышали? Или нет?

На этот раз я таки закашлялась от дыма его папиросы, а он снова на манер ветряной мельницы замахал руками.

Его понесло дальше:

— Думаете, наверное, что за сумасшедший ко мне пристал, с какими-то черепами… Еще и КГБ приплел. Не бойтесь, я адекватный, как принято говорить… А вы очень красивая женщина… Есть люди, чувствующие красоту особенно обостренно, но почему-то им мало ею восхищаться, они непременно должны ее использовать…

Вот так переход, а еще утверждает, что не сумасшедший.

Вдруг он упал грудью на столик, глаза его лихорадочно заблестели:

— Хотите открою вам маленькую тайну? Сегодня можно. В КГБ существовал специальный отдел, который разрабатывал различные гипотезы, почти мифы… Допустим, в каком-то источнике — а таким источником может быть даже Библия, например, — упоминается нечто такое… что то ли было, то ли нет, а потому официально считается не более чем красивой легендой… Так вот… А почему бы не допустить, что это нечто в действительности существует, просто его никто не видел, оно недоступно никому, потому что хранится в частной коллекции и может в любой момент покинуть страну. Самое ужасное: никто не станет искать, зачем искать то, чего нет?

Ну бред наяву! Он даже закатил глаза во время своего фантастического монолога. Господи, ну и страна, здесь даже с ума все сходят на одну тему! Ни одна приличная галлюцинация без КГБ не обходится.

Мужчина похлопал себя по карманам в поисках новой порции курева, но обнаружил лишь пустую пачку. Тогда он зажал в уголке рта спичку — отвратительная привычка! Теперь я рассмотрела его лучше: у него были невыразительные, но довольно цепкие глазки серовато-зеленоватого цвета, массивный нос, испещренный ранней старческой сеточкой лопнувших сосудов, постриженные кое-как густые черные волосы. Взгляд странный — не то чтобы безумный, просто левый глаз слегка косил. В сущности, это было лицо человека, привыкшего взваливать на себя страдания и неудачи с готовностью и покорностью вьючного верблюда: чуть-чуть присядет под тяжестью и по привычке пойдет дальше. Ни жестокости, ни жгучей обиды я в нем не ощутила, значит, не буйный.

Он встал и, не прощаясь, ушел: не очень-то вежливо с его стороны после всего, что он мне наговорил. Но проходя уже по улице мимо окна, он неожиданно оглянулся и подмигнул мне тем самым глазом, который косил.

Я вернулась домой за какие-то десять минут до Рунова. У Мальчика, выглянувшего в прихожую, лицо было слегка разочарованным: то ли он надеялся увидеть вместо меня любимого патрона, то ли вообще рассчитывал, что я уже никогда не залечу на своей метле в этот уютный рай с евроремонтом.

— Явилась, — протянул многозначительно, — ну-ну… — И нырнул в кухню.

Не исключено, что ему пришлось прерваться на самом интересном месте с крутой перестрелкой, в которой противники окончательно приканчивали друг друга.

Я принялась разглядывать в зеркале признаки красоты, о которой говорил сумасшедший в кафе. Мое лицо показалось мне усталым и бледным: отдельные его детали — глаза, нос, губы — были как бы сами по себе, если можно так выразиться, не объединенные общей идеей. Что означало только одно — я не давала себе труда добавить к внешнему облику хотя бы немного внутреннего содержания, то бишь души, без которой самый утонченный лик не более чем маска.

Мне требовался стимул, и, слава Богу, он не заставил себя долго ждать. Я услышала, как в замочной скважине повернулся ключ: Рунов вернулся домой. Мое отражение в зеркале тотчас ожило, глаза заискрились, волосы засияли, в воздухе запахло жасмином и олеандром, экзотическими фруктами, морским прибоем и продолжительной любовью на теплом песке.

ГЛАВА 9

Той ночью я не любила, но позволяла себя любить, и со мной такое случилось впервые. Опыт, который я когда-то приобрела с Кареном, был совсем иным, он всегда вел себя в постели, как испанский конкистадор, осваивающий очередную колонию в святой уверенности, что обращает бесхитростных дикарей-язычников в истинную веру. Рунов мог и так, но мог и иначе, превращая игру, известную со времен Адама и Евы, в неповторимую импровизацию.

Я принимала поцелуи и ласки со снисходительностью богини, ненадолго спустившейся с небес, позволяя себе единственный ответный жест — прикосновение к склоненному затылку Рунова. Хотела бы я знать, о чем он думал в этот момент, если мужчины вообще о чем-нибудь думают во время любви. Я все еще его плохо понимала, я его просто чувствовала, а значит, он был для меня сгустком моих же собственных ощущений и эмоций, образом, созданным из моей же плоти, избавиться от которого можно только посредством его разъятая на составляющие. А вот этого я никак не могла сделать, и Рунов оставался для меня единым и загадочно целым. А тут еще история покойной Ольги. Интересно, как она любила его, что происходило с ней, имел ли он над ней такую же власть или, напротив, был от нее зависим?

И снова мне был сон. Пока он еще продолжался, я уже понимала, что он пророческий. Опять я видела озеро в тумане, клубящемся, словно холодный дым, и медленно, бесконечно медленно стелющемся над водой и засохшими камышами. Я сознавала, что этот туман скрывает нечто важное, и до боли напрягала глаза, пытаясь разглядеть, что там за молочно-белой пеленой, но тщетно: мгла упорно не хотела рассеиваться.

Тогда я села на берегу, обхватив колени руками, и стала ждать. И ждала так долго, что уснула, а разбудил меня глухой, летящий издалека полукрик-полустон:

— Помоги!

Я открыла глаза и увидела чистую гладь озера, лодку и женщину в ней. Это снова была я, улыбающаяся и прижимающая к губам какой-то странный, тускло поблескивающий предмет. Господи, да это же…

Я вскочила, не понимая, где я и что со мной. Голова прямо-таки разламывалась. Надо же такому присниться, а все этот сумасшедший со своими бреднями. Чаша из черепа, бр-р, точно, во сне я пила из нее.

Переведя дыхание, огляделась: за окном уже светало, следовательно, время приближалось к девяти. В квартире стояла полная тишина. Что же все-таки происходило со мной? К чему эти сны, странные встречи, как мне вырваться из плена тревоги и беспокойства?

Я была уверена только в одном: всех нас — меня, Ольгу, Карена, Рунова — что-то связывало, и, пока не распутается этот узел, покоя мне не найти. Выпить бы сейчас, подумала я с тоской, но тут же отказалась от спасительной на первый взгляд мысли. Забыться на час, два, на полдня или даже на сутки в теперешней моей ситуации — не выход. А выход лишь в том, чтобы продолжать раскручивать эту темную историю.

Я три раза нажала на кнопку звонка, прежде чем за дверью послышались признаки какой-то жизни, а именно тоскливое шарканье комнатных туфель. В том, что они были старыми и заношенными, сомневаться не приходилось, только истершаяся кожаная подошва могла издавать такие звуки. Когда дверь наконец нерешительно приоткрылась, я увидела существо неопределенного пола и столь же неопределенного возраста. У существа были пытливые глаза-буравчики, сразу же принявшиеся придирчиво разглядывать мою персону. Думаю, я произвела на него (или на нее?) благоприятное впечатление, чему, вероятно, более всего способствовала моя дорогая шуба.