Дом без воспоминаний - Донато Карризи Страница 18

Как всегда, поднимаюсь по тропке и на полпути уже чувствую, что вспотел. Майка прилипла к спине, горячие капли стекают по лбу, мне щекотно. Облизывая губы, ощущаю соленый привкус. Школьный рюкзак сегодня не такой тяжелый, и очень хочется снять башмаки.

Мы живем недалеко от шоссе, но здание скрывается за холмом. Добравшись до вершины, вижу старый деревенский дом в небольшой лощине посреди густого векового леса: бурная речка пересекает ее, словно прозрачный шрам; речку переходят по каменному мосту. В былые времена все это принадлежало предкам моих предков, мама унаследовала усадьбу восемь лет назад. Остались практически развалины, как я помню, но мама с папой понемногу восстановили дом, потратив все свои сбережения. Восемь лет мы приезжали сюда из города каждые выходные, чтобы наблюдать, как продвигаются работы. Сначала мы жили в трейлере, «дукато» восемьдесят пятого года, который папа постоянно парковал у крыльца. Не бог весть что, особенно зимой. Но было весело тесниться всем вместе в жестяной коробке. Можно сказать, я вырос в этом доме еще до того, как мы в нем поселились. В прошлом году, примерно в такое же время, я покинул многоквартирный дом и стал жить на природе.

Но поскольку с четырехлетнего возраста я каждое лето проводил здесь, в усадьбе, после переезда мама решила, что в этом году мы поедем в путешествие.

Папа тут же одобрил это предложение и занялся трейлером: наладил мотор, который восемь лет не заводили. Мы совершим большой тур по Северной Европе. В последние недели мы каждый вечер отмечали на карте места, которые хотим посетить, где собираемся сделать стоянку; прокладывали маршруты. Вчера загрузили багаж и провизию. Сегодня утром папа собирался залить полный бак горючего. Во второй половине дня мы отправимся в путь.

Наскоро пообедаем, и – в дорогу, отмахивать километры. Я от нетерпения сам не свой.

Обычно «дукато» стоит позади дома, и с холма его не разглядеть. Приближаясь к дому, я представляю себе, как родители суетятся, укладывая последние вещи. Папа насвистывает песенки времен молодости, и я заранее знаю, что он всю дорогу будет ставить нам эти диски. Мне даже не кажется странным, что Белла, мой золотистый ретривер, не выбегает навстречу с заливистым лаем, виляя хвостом. Знаю: она занята тем, что выпрашивает подачку у мамы, пока та нарезает на мраморном столе тосканскую свиную колбасу для бутербродов.

Невероятно, как я могу воображать себе все эти картины, но только не то, что мне на самом деле уготовано.

Захожу в дом, вынимаю табель, бросаю в угол рюкзак, зная, что не прикоснусь к нему следующие три месяца. С листком в руке сразу бегу на кухню: не мешало бы тоже принять участие в приготовлениях, а еще я ужасно хочу пить. Интересно, какое лицо сделает папа, увидев, что у меня и по математике высший балл: алгебра мне никогда не давалась.

Они с мамой наверняка будут гордиться мною.

В доме тихо, но я говорю себе, что родители, наверное, вышли наружу. Минуя комнаты, проходя по коридору, я, однако, слышу звуки. Так и вижу, как мама воюет с Беллой у холодильника. Может быть, даже поцелую ее, ведь мама вечно жалуется, что с тех пор, как я подрос, всякий раз, когда она пытается меня приласкать, я отскакиваю в сторону, будто мне приставляют нож к горлу.

Но, переступив порог кухни, я замираю.

Там мужчина, которого я никогда не видел. Не могу определить, сколько ему лет, он не молодой, но и не старый. О последнем говорят жгуче-черная шевелюра, щетина, обрамляющая лицо, волосы, торчащие из выреза белой футболки, поддетой под синий комбинезон механика или рабочего; грубые башмаки. Он сидит на столе. Не знаю почему, мне в глаза бросаются его руки с грязными ногтями. Он ножом чистит яблоко.

Увидев меня, не смущается. Наоборот, складывается впечатление, будто он меня ждал.

– Здравствуйте, – сразу же говорю я: так меня учили поступать при встрече с взрослыми. Пока еще у меня в голове не вспыхивает красная лампочка, не воет сирена тревоги. Я даже вполне спокоен. Только все это очень странно.

– Здравствуй, – дружелюбно отвечает мужчина с набитым ртом.

Я озираюсь, ищу родителей, но с изумлением обнаруживаю, что мы одни. Пытаюсь выглянуть в открытое французское окно: никого не видно. Мужчина это замечает, но ничего не говорит, не считает нужным. Я задаюсь вопросом, как он сюда попал, ведь на площадке перед домом нет машины. Замечаю, что под его ногами – торба моряка. Логика подсказывает мне, что он только что сошел с сухогруза или нефтеналивного судна. Не знаю, правда, какое это сейчас имеет значение. Может быть, мой мозг просто хочет уйти от чего-то еще, от мысли, которая устрашает.

– Мама, – зову я, потому что меня раздражает то, как мужчина хрупает яблоком. На самом деле меня угнетает само его присутствие, но этого я пока не хочу признавать. – Мама, – повторяю я, направляясь к французскому окну.

– Они уехали, – заявляет незнакомец, заставляя меня застыть на полпути.

Такая ересь меня останавливает на пороге, но все-таки я выглядываю наружу.

– Это невоз… – Слова застревают в горле, потому что перед крыльцом действительно чего-то не хватает. Трейлера. Остался только старый «вольво», рядом с ним – пустое место, будто дырка в десне после того, как вырвали зуб. Я поворачиваюсь к чужаку. – Как это – уехали? – спрашиваю прерывающимся голосом, даже злюсь на них, как будто они и впрямь пустились в путь без меня.

Мне даже в голову не приходит, что родители никогда бы не поступили так со мной, смешно даже думать об этом. Но в ту долю секунды я верю, хочу в это верить. Поскольку все прочие варианты еще хуже.

– Час назад, – подтверждает мужчина, безмятежно пережевывая яблоко. – И собаку с собой прихватили.

И я впервые отдаю себе отчет, что так и не слышал, как лает Белла. Обычно псина к чужим относится настороженно, и, пока она не привыкнет к новому гостю, приходится держать ее на привязи.

– Я должен им позвонить, – выпаливаю я.

– Делай как знаешь, – отвечает мужчина с полным безразличием.

Потом я вспоминаю, что у нас нет стационарного телефона и, несмотря на мои увещевания, родители до сих пор не подарили мне сотовый.

– Можно одолжить у вас мобильник, пожалуйста? – говорю я, и просьба мне кажется такой же дикой, как и ситуация, в которой я оказался.

– В жизни не имел ничего такого, – отвечает незнакомец. – Ты уж прости, малец.

Теперь мне по-настоящему хочется плакать.

– И