Ли Чайлд - Джек Ричер, тлт Личный интерес Страница 19

Достаточно.

Я схватил мужчину за горло одной рукой и отодвинул его от себя – теперь его кулаки оказались бесполезны. Конечно, он мог нанести удар ногой, но тогда я бы сжал его горло еще сильнее – и он это понял. Я начал отталкивать его назад.

В этот момент появились полицейские.

Глава 18

Их было двое – оба молодые, обычные уличные полицейские в патрульной машине, в дешевой синей форме, которая мало отличалась от одежды уборщика или дворника. Однако у них были настоящие жетоны и настоящие пистолеты. И картина, которую они наблюдали, не оставляла ни малейших сомнений. Огромный белый мужчина душит маленького пожилого азиата, подталкивая его к стене. Не слишком политкорректное зрелище. Так что мне пришлось остановиться, я отпустил азиата, и тот бросился бежать.

Он свернул налево, потом направо и исчез из виду. Полицейские не стали его преследовать. Вполне естественная реакция. Он являлся жертвой, а не преступником. Им не требовался свидетель, они видели, что произошло. У меня была пятая доля секунды, чтобы принять решение. Остаться или нет? Я понимал, что могущество О’Дея в любом случае меня защитит. Но к этому моменту стрелок будет далеко. А если я останусь, то сэкономлю силы. И я остался.

* * *

Они тут же меня арестовали, на тротуаре возле табачного магазина, сразу по нескольким обвинениям – нападение, причинение вреда, преступление на почве расовой ненависти и оскорбление пожилого человека. Посадив меня на заднее сиденье патрульной машины, они поехали в участок, который находился на улице Лекурб. Дежурный обыскал меня, отобрал сотовый телефон Скаранджелло и мой новый паспорт, зубную щетку, кредитную карточку и все наличные, а также пустую бутылочку от таблеток Кейси Найс. Затем они поместили меня в камеру вместе с двумя другими парнями. Один был пьян, а другой под кайфом. Я заставил пьяного уступить мне место на скамье. Лучше сразу установить порядок. К тому же так он сможет избежать множества неприятностей. Я сел на его место, прислонился к стене и стал ждать. Через двадцать минут мои данные будут введены в систему, и я не сомневался, что Скаранджелло уже начала меня искать.

* * *

Она нашла меня через час. Скаранджелло пришла вместе с седым мужчиной в дорогом костюме, которого хорошо здесь знали. Все полицейские в участке тут же вскочили на ноги, через минуту мои вещи вернулись ко мне в карманы, а еще через минуту мы оказались на тротуаре. Я был совершенно свободен. Таково могущество О’Дея. Скаранджелло устроилась на заднем сиденье черного «Ситроена», на котором уехала из «Ле Бурже», я сел рядом с нею, седовласый мужчина остался снаружи, захлопнул дверцу и по-французски попросил водителя отвезти нас в аэропорт.

Машина тут же стартовала, я обернулся и увидел, что седой полицейский смотрит нам вслед; потом он повернулся и скрылся в участке.

– Почему вы побежали? – спросила Скаранджелло.

– Я не бежал, – ответил я, – а быстро шел.

– Почему?

– Я находился здесь в качестве полицейского и делал то, что положено делать, – искал стрелка. Этим занимаются полицейские.

– Вы искали его совсем не там.

– Я решил, что он не станет задерживаться в том месте, откуда сделал выстрел.

– Вы ошиблись.

– И что же произошло?

– Его взяли, с винтовкой.

– Его взяли?

– Он ждал на том самом месте.

– И кем же он оказался?

– Ни одним из троих подозреваемых. Молодой вьетнамец примерно двадцати лет.

– И какое у него было оружие?

– «АК-сорок семь».

– Это бред.

– Таково ваше мнение, – сказала Скаранджелло.

Я собрался ей возразить, но она подняла руку.

– Ничего не говорите. Я ничего не хочу знать. Завтра всех начнут вызывать в качестве свидетелей, так что мне лучше ничего не знать. Буду ждать официального заявления.

– Я хотел попросить вас немного изменить маршрут.

– Самолет ждет.

– Он не улетит без нас.

– Куда вы хотите поехать?

– Поезжайте до Бастилии, потом сверните направо, – сказал я по-французски водителю, наклонившись вперед.

Тот на секунду задумался.

– По Рокет?

– Да, до самого конца, – сказал я. – И подождите у ворот.

– Хорошо, сэр, – ответил он.

Скаранджелло повернулась ко мне, чтобы задать новый вопрос, но тут ее взгляд остановился на моей куртке с красно-серыми следами, которые уже приобрели красновато-коричневый оттенок. И, если присмотреться внимательнее, можно было различить мелкие кусочки белых костей.

– Что это? – спросила она.

– Это принадлежит человеку, которого я знал.

– Отвратительно.

– Вы же ничего не хотите знать.

– Вам нужна новая куртка.

– Но это новая куртка.

– Вам следует от нее избавиться. Мы зайдем в магазин и купим другую. Прямо сейчас.

– Самолет ждет.

– Сколько времени это займет?

– Мы во Франции, – сказал я. – Вещи в их магазинах мне не подойдут.

– Куда мы направляемся?

– Я хочу кое-что сделать перед отлетом.

– Что именно?

– Немного погулять.

– Где?

– Вы увидите.

* * *

Мы пересекли Сену по мосту Остерлис и свернули налево на бульвар Бастилии. Теперь мы ехали в сторону монумента, быстро и легко, словно использовали сирену. Площадь Бастилии была центром, вокруг которого кипело движение, впрочем, как и на других площадях Парижа, и четвертый из десяти выездов вел на улицу Рокет, идущую на восток, прямо к воротам кладбища.

– Пер-Лашез, – сказала Скаранджелло. – Там похоронен Шопен. И Мольер.

– Эдит Пиаф и Джим Моррисон, – сказал я. – Из группы «Дорз».

– У нас нет времени для прогулок.

– Это нас не сильно задержит, – сказал я.

Водитель припарковал машину у входа, и я вышел. Скаранджелло последовала за мной. В деревянном киоске продавали карты, показывающие, как пройти к могилам знаменитостей. Как в Голливуде, с домами звезд. Мы вошли по широкой дорожке, усыпанной гравием, и двинулись дальше, сворачивая направо и налево, мимо роскошных мавзолеев и белых мраморных надгробных камней. Я ориентировался по воспоминаниям, оставшимся у меня после одного серого зимнего утра.

Я шел медленно, часто останавливаясь, пока не отыскал лужайку, заросшую свежей травой, на которой стояли надгробные камни, широкие и низкие. Я довольно быстро отыскал нужный. Он был бледным и почти не пострадал от погоды, с все еще четкими надписями: Жозефин Мутье Ричер, 1930–1990. Жизнь протяженностью в шестьдесят лет. Я появился на свет как раз в середине этого промежутка. Так я и стоял рядом, опустив руки, с кровью и мозгами другого человека на моей куртке.

– Семья? – спросила Скаранджелло.

– Моя мать, – ответил я.

– Почему она похоронена здесь?

– Она родилась в Париже и умерла в Париже.

– Поэтому вы так хорошо знаете город?

Я кивнул.

– Периодически мы сюда возвращались. А после смерти отца она здесь поселилась. На проспекте Рап, по другую сторону от Дома инвалидов. Я бываю здесь, когда могу.

Скаранджелло кивнула и немного помолчала, возможно, из уважения. Она стояла рядом со мной, плечом к плечу.

– Какой она была? – наконец спросила она.

– Невысокой, темноволосой, но с голубыми глазами, очень женственной и упрямой. Почти всегда была счастлива. Делала замечательные вещи. Разгуливала по какой-нибудь паршивой военно-морской базе и говорила: «’ом, милый ’ом». Она не могла произнести букву «д» из-за акцента.

– Шестьдесят лет – она умерла довольно молодой. Я со-жалею.

– Мы получаем то, что получаем, – сказал я. – Она не жаловалась.

– Отчего она умерла?

– От рака легких. Она много курила. Она была францу-женкой.

– Это Пер-Лашез.

– Я знаю.

– Далеко не всех здесь хоронят.

– Естественно, – сказал я. – Иначе тут было бы слишком тесно.

– Ну, это большая честь.

– Военная служба.

Скаранджелло снова посмотрела на могильный камень.

– На какой войне?

– Второй мировой.

– Но ей было пятнадцать, когда война закончилась.

– То были отчаянные времена.

– И чем она занималась?

– Она участвовала в Сопротивлении. Когда союзных летчиков сбивали над Голландией или Бельгией, их отправляли на запад через Париж. Работала целая сеть. Она провожала их от одной железнодорожной станции до другой, оттуда они отправлялись дальше.

– Когда?

– Главным образом в сорок третьем году. Говорят, она переправила восемьдесят человек.

– Но ей было тринадцать, – сказала Скаранджелло.

– Отчаянные времена, – повторил я. – Школьница – хорошее прикрытие. Она должна была говорить, что летчики – это ее братья или дяди, которые приехали ее навестить. Обычно их переодевали в крестьян или служащих.

– Она рисковала жизнью. И будущим.

– Каждый день. Однако она знала свое дело.