Анна Малышева - Зеркало смерти Страница 19

– Ну конечно!

– И что там сказано?

Наташа пожала плечами. В сущности, там ничего не было сказано. Нагромождение медицинских терминов, все значение которых в общем сводилось к тому, что ее сестра умерла от передозировки сильнодействующего снотворного.

– Значит, от того и умерла, – заключила Женька. – Если бы ее убили – заключение было бы написано иначе. Неужели ты не понимаешь?

«Это ты ничего не понимаешь. Ты слишком опытна в таких делах, а значит – чересчур наивна».

Эта парадоксальная мысль пришла сама собой – она как будто вовсе и не думала. Мысль выпала, как монета из продранного кармана, и покатилась, мерзко позванивая. Женя все говорила правильно, но ведь был еще и стук часов, испорченных тридцать лет назад. И незакрытая задвижка на окне, которую она точно закрывала на ночь. И необъяснимая смерть сестры.

– Я понимаю, – Наташа слышала свой далекий и спокойный голос. – Но мне хотелось бы знать кое-что еще.

«Еще? А как ты спросишь об этом? Трудно забраться в голову живому человеку. Любая женщина, бывшая замужем, скажет тебе об этом. И любой мужчина – только они редко об этом задумываются, даже прожив всю жизнь в браке. Из-за чего разводятся люди? Они не знают друг друга. А как трудно узнать мысли мертвого! Медицинское заключение скажет все о теле и ничего – о душе».

– А чего ты хочешь еще? – будто эхом отозвалась Женька.

– У нее никогда никого не было. Ты понимаешь? Никогда.

Та кивнула:

– Ясно, понимаю. Твоя сестра жила совсем, как монахиня. И что?

– Я хочу знать – был у нее кто-нибудь или нет?

– Неужели ты не знаешь?

Вопрос был, казалось бы, дурацкий, но на самом деле, вполне разумный. Сестры знали друг о друге все. Если старшая не знала чего-то о младшей, значит, с младшей этого не случалось. И наоборот.

– Я хочу знать в медицинском смысле, – мрачно пояснила Наташа.

– Понятно! – отреагировала подруга. – То есть жила она с кем-то или нет?

– Ты меня поняла.

Та задумалась, потом яростно почесала в спутанной прическе искусанным карандашом, висевшим на веревочке, и сняла телефонную трубку.

– Позвоню старой приятельнице из морга, – пояснила Женька. – Она дежурит. Надеюсь, меня там не забыли. Присмотри за детьми, а?

Присматривать за сыновьями Женьки было делом нелегким – с одной стороны. А с другой – очень простым. Если не обращать внимания на то, что старший в это время забрасывал носки на люстру, а перемазанный младший умолял выдать ему «еще чернила», то дети были в полном порядке. В их комнатке царил разгром. Наташа прибралась, как смогла, и все еще воевала со сломанными дверцами шкафа, когда в комнату заглянула Женька:

– Выйди-ка.

Ее тон изменился. Она стала намного серьезней и смотрела как-то странно. Ее глаза потускнели, карандаш, очевидно забытый, торчал за ухом. Наташа прикрыла за собой дверь детской.

– Дозвонилась?

– Да. Сразу нашли… Ты хотела знать, жила ли твоя сестра с мужчиной? Так вот – жила.

Женя сама казалась потрясенной.

– Кому ты звонила? – непослушными губами выговорила Наташа. – Кто это тебе сказал? Они могли ошибиться!

– Нет. Ты понимаешь, – виновато заговорила та, – в свидетельстве о смерти, которое выдают на руки, ставят самые общие причины… Есть вещи, которые никого не касаются, если они не повлекли за собой смерть. Например, гланды удалены или протезы во рту… От этого же человек не умирает… Короче, ты меня спросила – я тебе ответила. У нее кто-то был.

– Это изнасилование?

Та замотала головой:

– Нет, нет и нет! Это была регулярная половая жизнь! Во всяком случае, она начала ее задолго до… Ташка?! Ташка!

Но Наташа не нуждалась в ее помощи. Она прислонилась к стене, стараясь справиться с отвратительным ощущением слабости. «У Анюты был любовник? И я ничего об этом не знала? Не изнасилование? Регулярная…»

Подруга тянула ее в кухню. Та осторожно освободилась от ее объятий:

– Прости, мне пора идти.

– Куда ты на ночь глядя? Оставайся! Я сплю одна, положу еще подушку…

– Нет, я пойду домой.

Говоря это, Наташа сама не знала, что имела в виду – московскую квартиру или дом на горе. Но отправилась именно на гору. Ноги сами пронесли ее мимо станции. Ей очень хотелось вернуться домой, увидеть сына и мужа, прийти в себя… Но бросить все, как есть? Смириться с тем, что дело никого не интересует, исключая разве сестричек-близняшек? Да, так будет проще, и даже выгоднее, что бы там ни говорила соседка. Дом купят, оторвут с руками. И можно будет все забыть – не сразу, конечно, а постепенно… Год за годом. Все забывается – забудется и это. Но все же… Она все вспоминала, как они навестили Анюту под Новый год. Заснеженный двор, щепки на снегу, резкий стук топора, которым ловко орудовала сестра, играючи раскалывая полешки. И ее наивное, румяное, радостное лицо. Что с этим делать? Так и бросить?

«Теперь я не могу никуда ехать, – повторяла она в сумерках, отпирая калитку и входя во двор. – Я обязана все узнать!»

Глава 6

Она зажгла свет на кухне. «Вот Елена Юрьевна удивляется – уехала и сразу вернулась. Она-то смотрит в оба! Пусть. Мне до нее дела нет. К сестричкам схожу завтра. Заберу вещи. Сказать им про Анюту?»

Наташа подумала и решила, что не стоит. В каждой семье свои тайны. Если бы сестры знали, что у Анюты был любовник, они бы сразу сообщили. Да что там! Тогда бы все соседи это знали!

Задернув занавески, женщина уселась за стол. Ноги ныли – сегодня ей пришлось немало побегать. Глаза слипались. Усталость была какая-то нездоровая, нервная, и Наташа понимала, что если ляжет в постель, то вряд ли уснет.

«Или ты боишься спать в этом доме? Вдруг тот, кто приходил вчера, придет и сегодня?»

Эту мысль она прогнала. Ей не хотелось об этом думать, не хотелось придумывать ужин, не было сил заваривать чай. Она могла только сидеть вот так, сложив перед собой руки, и слушать тишину.

«Как Анюта умудрилась завести роман? И ведь недавно завела, после Нового года, иначе рассказала бы мне, когда мы приезжали. Кто он? Разумеется, не Егор! Даже подумать смешно! Где она его нашла? Раз здесь никто о нем не знал – значит, не среди соседей. Могла об этом знать библиотекарша?»

Она вспомнила Татьяну, ее миловидное лицо без возраста, ее спокойную манеру разговора и усомнилась… «Татьяна сказала бы мне. Ведь сказала бы? Но она ничего не знала ни о каком романе. А… Ее брат?! – вспомнила Наташа. – Священник! Анюта исповедовалась, значит – он знает! Может быть, даже знает имя! Но почему же он молчал?»

О тайне исповеди она знала лишь из художественной литературы, но тем не менее сразу заподозрила, что столкнется с трудностями. Однако можно было действовать через Татьяну. Если она уломала брата на отпевание самоубийцы, то уломает на еще одно маленькое нарушение. Маленькое или большое?

Наташа досадливо вздохнула: «Знать бы все эти тонкости… А то чувствуешь себя, как слон в посудной лавке! Ничего тебе не скажут, но посмотрят, как на неграмотную. И что Анюту к ним потянуло?»

«Но, – продолжала она раздумывать, – если священник знал все об Анютином романе, разве после ее смерти он не должен был задуматься? Девушка покончила с собой. А из-за чего может покончить с собой девушка? Из-за любви. Она любила, и очень любила, раз сошлась с этим человеком без брака. А он ее бросил… И возможно, обокрал перед смертью!»

Теперь все становилось на места, делалось простым и понятным. За исключением одного – кто был этот человек? Как он умудрился обольстить Анюту, которая ни разу в жизни не взглянула ни на одного парня, была одета, как старуха, и не поднимала головы от огородных грядок и книг? Где она его нашла? Где они встречались, в конце концов? Не здесь же, под носом у Елены Юрьевны! Та бы давно заметила!

«Значит, виделись у него на квартире. Анюта дальше рынка не ходила, стало быть, встретила его где-то здесь, неподалеку. Это кто-то местный или московский дачник. Хотя нет. Если роман начался после Нового года, никаких дачников тут еще быть не могло. А началось все уже после нашего приезда, уверена. Ну почему мы не виделись чаще! Уж я бы заметила, я бы все из нее вытянула!»

Искать в доме улики против загадочного любовника было бесполезно. Все вещи покойной осматривали много раз – и следователь, и сама Наташа. Анюта либо уничтожила перед смертью все свидетельства своей любви, либо вовсе их не имела. Дневника девушка никогда не вела, бумаг у нее не было. Но…

«Но когда она любила, она стремилась жертвовать. И желательно не просто делиться, а отдавать все. Если бы я попросила у нее все сбережения Ильи, она отдала бы их до последней купюры. Ей бы и в голову не пришло, что это грабеж. Когда она показала мне те деньги, то предложила их разделить поровну из простого чувства справедливости. Но если бы я сказала, что мне нужно все – она отдала бы все. Деньги за машину я сама уговорила не делить… Их я тоже могла бы получить целиком, если бы захотела. Ну а будь на моем месте кто-то другой? Более хитрый, более жадный? Тот, кто хотел все, а не половину?»