Наталья Солнцева - Пассажирка с «Титаника» Страница 19

– Только снаружи, – вздохнул сыщик. – Боюсь, запись двухмесячной давности стерта. Даже если она сохранилась, убийца достаточно умен, чтобы не оставить свое лицо потомкам. Он мог отвернуться, прикрыться шляпой или воротником.

– Верно.

– Про собрание сетевиков и говорить нечего. Я в первую очередь поинтересовался камерами. Да это и не важно. Он все предусмотрел. Камеры его не смущают.

Глория уставилась на то место, где стояли часы, и ее губы тронула печальная улыбка. Призраки пухлых младенцев-амуров витали в этой респектабельной гостиной и целились в хозяйку из луков, изукрашенных цветами.

– Выходи за меня замуж, – брякнул Лавров.

Тени амуров захихикали над ним, как раньше. Он с наслаждением запустил бы в них тяжелым предметом – к примеру, малахитовой пепельницей. Но с тенями сражаться бессмысленно.

Проклятые тени! Они обступили его со всех сторон. Покойный муж Глории, покойный карлик Агафон… он вынужден отбиваться от них, как от живых противников. Наверное, с живыми соперничать проще.

– Веди Дору сюда, – сказала она, словно пропустила его предложение мимо ушей. – Мы теряем время.

– Ах, вот как! – вспыхнул он. – А как же…

Слова застряли у него в горле, дыхание перехватило. Глория молча сидела, сложив руки на коленях и глядя ему в лицо. Волосы, подстриженные в каре, мягкая челка, облегающее трикотажное платье, аквамарины в ушах. Ведьмы выглядят по-другому.

«Она колдунья, – гундосил внутренний голос. – Она приворожила тебя. Присосалась, чтобы пить твою кровь! Беги от нее, Рома! Спасайся!»

Ноги не слушались. Сердце стучало так, словно он поднялся пешком на двадцатый этаж. В ушах шумело.

Там внизу, во дворе, сидела в машине Дора, ждала, когда он придет за ней.

– Я пойду, – выдавил Лавров.

Глория кивнула, не меняя позы. Изваяние из мрамора, такое же твердое и холодное. Не помня себя, он спустился за Дорой и привел ее в квартиру с сиреневыми шторами и призраками амуров.

Она не сразу согласилась ехать. Однажды испытав судьбу, она боялась, что второго раза не вынесет. Заглядывать в будущее – все равно что стоять над разверстой могилой. Лавров приводил доводы, которые убедили ее рискнуть. Он пустил в ход свое красноречие и мужское обаяние. Женщина даже в скорби остается женщиной.

– Не понимаю, зачем это нужно, – пробормотала Дора вместо приветствия.

Она была скованной и напряженной. Руки дрожали, мяли сумочку из черной кожи. На голове облегающая шляпка. Костюм в стиле Шанель, туфли, шарф из гипюра – все черное. Богемный образ не принес ей счастья, и она изменила ему.

Глория молча указала ей на кресло напротив себя. Гостья осторожно села.

– На вас лежит тень смерти.

– Это я уже слышала, – вспыхнула Дора. – И что мне прикажете делать? Повеситься? Лечь в гроб?

Глория едва заметно поморщилась. Излишняя экзальтация, будь это радость или горе, раздражала ее.

– Этим вы себе не поможете.

– А чем я себе помогу? Чем? Пачками таблеток, которые мне выписали? Абсентом?

– Должна предостеречь вас, как врач: алкоголь и транквилизаторы несовместимы.

– Вы еще и врач? – скривилась Дора. – Чудесно! Скажете, что умеете лечить душу? Я вам не верю. Я больше никому не верю!

– Я не собираюсь лечить вашу душу.

– Что же вы мне предложите? И главное, за какую цену?

Глория знала породу людей, которые все привыкли мерить деньгами. Чем дороже, тем «круче». Сама когда-то была такой же. Если она откажется от гонорара, Дора перестанет ее уважать.

Она назвала сумму. Лавров чуть не подпрыгнул, зато гостья одобрительно склонила голову. Цифра произвела на нее должное впечатление.

– Ладно. Только у меня с собой минимум налички. Чек подойдет?

– Разумеется.

– Оплата после услуги! Надеюсь, вы не мошенница, которая выдает себя за ясновидящую.

– Я тоже надеюсь, – улыбнулась Глория.

Дора с вытаращенными глазами повернулась к Лаврову и заговорила о хозяйке так, словно той рядом не было.

– Она странная! Где ее причиндалы?

– Какие причиндалы?

– Ну… зеркала, шары для гадания… карты Таро… руны, камешки… Может, дать ей руку? Она хиромантка?

– Не знаю, – смешался сыщик.

Дора внимательно огляделась. Гостиная ничем не напоминала салон магии. Обыкновенная, хорошо обставленная комната. Современная мебель, дорогой ковер, картины на стенах.

– Она любит модернизм, – бесцеремонно заключила гостья. – У нее дурной вкус!

– О вкусах не спорят, – вставила Глория.

Дора небрежно передернула плечами и положила сумочку на колени.

– Роман обещал, что вы снимете проклятие. Вы действительно умеете это делать?

Перед Глорией замелькали картинки: девочка со светлыми волосами… мужчина и женщина… откупоренная бутылка шампанского…

– Тяжелый случай, – обмолвилась она.

– Вы на попятную?

Глория с сожалением качнула головой и заявила:

– Вас прокляла собственная мать!

Дора раскрыла рот и застыла, как громом пораженная. Она ожидала услышать что угодно, кроме этого.

– Ма… мать?.. Моя мама?.. Моя?..

– Именно.

– Мама? – переспросила гостья, царапая ногтями сумочку.

– Она прокляла убийцу своего любовника… не зная, что это ее дочь.

Дора побелела и дрогнула. Казалось, она лишится чувств, но этого не произошло.

– Я понимаю, что вы были ребенком и поступили так из любви. Любовь и ненависть бывают тесно связаны.

– Я… любила… – вырвалось у Доры. – Я обожала своего отца! Он и сейчас… самый дорогой для меня человек. Если бы не он… я бы давно наложила на себя руки. Я боюсь причинить ему боль. Он не переживет…

Лавров оторопел. Что же выходит? Дора – убийца? Может, она сама прикончила своих женихов? Мориса, Дмитрия и Генриха! С нее станется. Она с приветом.

Эти мысли пронеслись у него в голове и рассыпались, оставив после себя горестное недоумение.

– Мой отец – ангел! – запальчиво воскликнула Дора. – А мать – чудовище!

– Вы человек крайностей. Это губительный подход к жизни.

– Мне всегда был присущ максимализм.

– Вам сложно ладить с людьми, – кивнула Глория. – В детском садике вы не смогли адаптироваться. Учеба в школе была для вас пыткой.

– Меня воспитывала няня, из школы отец меня забрал и перевел на домашнее обучение. Я с трудом получила аттестат. О дальнейшей учебе не могло быть и речи. Я не признаю рамок и правил! Не признаю насилия над личностью!

– Зато признаете насилие физическое.

Дора поникла, сгорбилась. Она гнала от себя страшные воспоминания, ей почти удалось избавиться от них, спрятать в самом потаенном уголке души.

– Я выбрала творческую профессию потому… потому… что… она дает мне свободу.

Она старалась увести разговор в сторону от больной темы. Но Глория не отступила.

– Вы убили любовника своей матери, чтобы та не разводилась с отцом. Таким образом вы позаботились о нем.

– Он очень любит маму. Всегда любил. А она… изменила ему. Он не заслужил…

– Измена наказуема, не так ли? И вы взяли на себя роль карающей десницы?

Высокопарный слог покоробил Лаврова, для которого все выглядело куда проще. Любовь, ненависть. Детский эгоизм. Жестокая непримиримость. Дора совершила убийство, желая сохранить брак родителей. Зло, мотивированное добром. Коварная штука.

– Сколько вам было лет, когда…

– Двенадцать, – обронила Дора.

Она не плакала, не пыталась оправдаться. Впервые за многие годы она осмелилась заглянуть туда, куда сознательно или неосознанно закрыла себе доступ. В шкаф со скелетом.

Ее прорвало. Она говорила и говорила, захлебывалась, задыхалась, снова говорила. О том, как однажды приехала на дачу в Лопатино и застала там мать с любовником. Они занимались сексом в супружеской спальне. Бесстыжие!

– Какой-то телеоператор. Ничтожество со смазливой физиономией и большим членом… Я думала, что умру на месте, когда увидела их в постели. Мать сказала, что уезжает к подруге, отец ее отпустил. Он ей верил! Понимаете? А она его обманывала! Они не ожидали, что я могу приехать на дачу. Я никогда не ездила туда одна. Но в тот день… меня словно подмывало отмочить что-нибудь этакое…

В Лаврове проснулся опер.

– У вас были ключи от дачи? – спросил он.

– Я взяла запасные. Отец был на работе, а мне вдруг приспичило побыть одной. Смыться от всех! От учителей, которые мне докучали, от подружек, от домработницы. Если бы я знала, что меня ждет…

– То не поехали бы?

Дора подумала и упрямо наклонила голову.

– Меня было не остановить. Я не умею взвешивать, рассчитывать. Бросаюсь в бой и действую по обстоятельствам. Меня испугало, что дверь дачного дома оказалась закрытой, а окно спальни – распахнутым настежь. Я заглянула в комнату. Там… там… лежала моя мать… а сверху на ней – чужой мужчина… он непрерывно двигался, а она… вскрикивала и постанывала… Сначала я решила, что он насилует ее… но потом…

Дора вдруг превратилась в девочку-подростка, которая заново переживала прошлое потрясение и весь ужас содеянного.