Алла Демченко - Александра: Жизнь и судьба Страница 19

И была не далека от истины. Стрельникову не было никакого дела до ее вида. Даже если б Саша открыла дверь, закутавшись в саван или кафан, он и это одеяние принял бы за домашнюю одежду.

Стрельников, сделал шаг в квартиру и автоматически, как дома потянулся к включателю, который должен быть справа. Но, Саша опередила. Рука Стрельникова коснулась ее теплой руки. От неожиданного прикосновения оба смутились и замешкались, мешая пройти друг другу в узком темном коридоре.

Он стянул тонкую куртку, холодную не только снаружи, но и внутри, нащупал флешку. Осмотревшись, пристроил, наконец — то, свою бесценную куртку на вешалку.

— Ужинать будешь? А потом, если захочешь, расскажешь, что стряслось с гостинницами.

— Спасибо, от еды не окажусь.

Стрельников ощутил неимоверный голод. Ел он только в шесть утра, если кофе можно назвать едой.

Разговора в тот вечер не получилось. После душа наступило такое расслабление, что под конец ужина глаза у Стрельникова сами начали слипаться.

Вытянувшись в постели, Стрельников прислушивался к новым звукам за окном. Свет от качающегося фонаря, пробиваясь сквозь плотные занавески, делал все нереальным. Лесной запах постели убаюкивал уставшее тело. Он мгновенно провалился в глубокий сон…

Глава 19

Пятиминутка началась с опоздания. Владимир Иванович задерживался. Дудник, вернувшись с отпуска дописывал историю болезни, Елизавета строчила выписку, что бы успеть до приходя заведующего. И только Саша не могла даже сосредоточиться на работе. Медсестры шушукались в полголоса, но и без того было понятно, снова говорят о сокращении. Может, действительно надо напрямую спросить у Владимира Ивановича, что их ждет. Правда, пусть самая горькая, все равно лучше неизвестности.

Она все понимала, но мысли возвращались домой. Саша посмотрела на часы. Стрельников должен проснуться. О этой мысли ей и вовсе стало неловко. В то время, когда над отделением сгустились тучи, она пребывает в грезах. Не думать о Стрельникове, думать только о работе. О работе, о работе…

— Что с Логуновым?

Саша с удивлением посмотрела на Владимира Ивановича. Она даже не заметила, когда медсестры покинули кабинет. Думать о работе, только о работе. Докатилась! Елизавета незаметно толкнула ее в бок. Саша мотнула головой, прогоняя волнующие мысли о Стрельникове.

— Ну, ничего… Вернее, не совсем. Вернее, лучше. Конечно, лучше…

Господи, какую чушь она несет. Кому лучше? Лагунову? Лучше только ей. Лучше от того, что она, наконец — то, спала без сновидений, не вскакивала ночью с постели от визга тормозов. Она все сделала, что от нее зависело. Все окончилось! Она свободна! И, что бы убедиться, что меж лопатками нет давящей боли, Саша вдохнула воздух полной грудью.

— А как насчет того психотерапевта, что ты говорила?

— Я консультацию отложила. Думаю, сейчас не время. Пусть по — позже. Я пойду? Да?

Владимир Иванович кивнул головой. Иди, что с тобой поделать?

В палату Лагунова она зашла в последнюю очередь, окончив утренний обход. Пациентку с восьмой направила на рентген позвоночника, в девятой — двух больных надо готовить с понедельника на выписку, в остальных палатах — новенькие. Тереховой пересдать анализ крови. В Глазунова снова повышенный сахар в крови. Без консультации эндокринолога не обойтись.

Саша, придвинув стульчик поближе к кровати Лагунова и, не боясь снова оказаться на трассе, сосчитала пульс. Ни на ее присутствие, ни на прикосновение руки Роман никак не отреагировал.

— Все вы правильно делаете. Умереть куда проще, чем исправить то, что еще можно исправить. Правильно. Все вас жалеют: сестрички, нянечки, и у заведующего вы на первом плане. О родных я даже не говорю. У вас личное горе. Я не в праве вас обвинять и выяснять степень вашей вины. Это больше по вашей части. Но прежде чем начать себя жалеть, почему вы не поинтересовались, как живет семья той женщины? Сколько у нее детей осталось? Что они едят? Во что одеваются? Да что я вам говорю.

Саша прервала монолог. Она не имеет права так говорить. В нее только одно право — лечить. И вовсе не душу, а прежде всего — тело. Какой врач лечит душу? И можно ли вылечить, очистить душу таблетками?

Лагунов уже длительное время лежал в одной излюбленной позе. Не шевелясь, не подавая ни малейших признаков жизни, он устремил взгляд в пространство, как будто рассматривал что — то важное, доступное только ему одному. Со стороны могло даже показаться, что Роман не понял ни одного слова из того, что она сказала.

— Нет у вас, Роман, никакого горя. Только космическая жалость к себе одному. Потому, что нарушилась ваша размеренная, удобная вам жизнь. Вот вы и сникли. И мне вас нисколько не жаль. Вас жалеть просто не за что. За трусость и эгоизм нечего жалеть.

Она резко встала со стула. Ей никто не давал права говорить таким тоном. Никто. Это она считает, что жалость к себе родному — замаскированный эгоизм. Но Лагунов, этот молодой и беспомощный человек, думает по — другому. Она не имеет права его осуждать, а тем более судить. Разговаривать подобным тоном с пациентом, она тоже не имеет права. На минуту ей стало стыдно своей слабости.

— Александра…

В Логунова опять нестерпимо заболела спина от того, что он резко подтянулся на локтях. Он испугался, что эта непонятная Александра сейчас выйдет с палаты. Он опять не помнил ее отчества. Да, собственно, и не пытался его запоминать. Зачем? Ни обращаться за помощью, ни тем более, разговаривать, он не собирался.

— Ивановна, — напомнила Саша. — Вы имеете полное право сменить лечащего врача. Я не буду возражать.

— Постойте. Вы что — то знаете о…ее семье?

Саша вернулась, села на стул, сложила руки на коленях. Не вдаваясь в подробности жизни самой Ярославской, она рассказала все, что знала.

— А дальше? — еле шевеля губами, будто очнувшись от долгого оцепенения, спросил Логунов. — Наследство можно обжаловать через суд.

— Вам виднее. Я не специалист в этой области.

Саша внимательно смотрела на Лагунова. Казалось, мысли о работе нарушили его привычное безразличие.

— Но учитывая, что вы собрались в мира иные, то даже помочь не сможете. Хотя ваша помощь в суде, очень даже кстати была б. Таня Ярославская ваша почти коллега. Оканчивает юридический факультет.

В палате повисла привычная тишина.

— Вы обо мне говорили ей? Ну, этой… дочери Ярославской?

— Нет, конечно. Что бы я сказала о вас? При желании, конечно, вы сами смогли б помочь Татьяне разобраться с наследством и, на худой конец, просто деньгами. Как спонсор какой — ни будь образовательной программы. Заочное обучение все платное. И не дешевое, скажу я вам.

— Вы так просто говорите «при желании». Желания одного мало.

— Я и не говорю, что одного желания достаточно. Нет, конечно. Роман, — она внимательно посмотрела в глаза Лагунова, — насколько мне известно, вы довольно известный адвокат с хорошей репутацией. Я не думаю, что все и сразу на вас свалилось: известность, признание, деньги. Наверное, много работали? В нас тоже результат напрямую зависит от желания работать и… жить. Это все, что могу вам сказать. На мою помощь можете рассчитывать. Все остальное зависит только от вас. Больше добавить было нечего. Саша, поправив легким движением халат, уже открывала дверь, когда раздался голос Лагунова.

— Александра Ивановна, а если попробовать, вы думаете, я смогу ходить?

— Давайте для начала попробуем. В назначении все подробно написано с момента вашего поступления к нам, так что — дело только за вами. Что говорили древние по этому поводу, помните?

— Дорогу осилит идущий или самый длинный путь начинается с первого шага. Как то так, — Лагунов улыбнулся впервые за последние годы.

Вернется ли к жизни Лагунов, не говоря уже о том, будет ли он ходить, Саша действительно не знала. Скорее всего — будет, а может потом наступить очередной срыв и все пойдет насмарку. Все зависит только от него.

К концу рабочего дня позвонила Татьяна Ярославская.

Глава 20

Стрельников проснулся от того, что затекла рука, свисающая с узкого дивана. Оказывается, диван был не таким широким, как показался в приглушенном свете крошечного ночника. Еще немного и он точно свалился б на пол. Стрельников повернулся на спину и осмотрел комнату от потолка до пола. Не зная, что делать дальше, он так и лежал, вытянувшись во весь рост. Судя по тишине, в квартире никого не было. Часы мерно отсчитывали время.

Неторопливо натянув джинсы и свитер Стрельников прошелся по квартире.

В том, что стены могут рассказать о своих хозяевах, Стрельников нисколько не сомневался. Порядок, царивший в каждой комнате старой квартиры не давил стерильностью, а скорее, был ненавязчивым образом жизни.

Стрельников вернулся в кабинет, служивший ему спальней.