Лиза Марклунд - Громкое дело Страница 19

Он посмотрел на свои наручные часы.

Три часа до одиннадцатичасовой встречи.

У него еще хватало времени съездить домой к Аннике Бенгтзон и посмотреть, как обстояло дело с его шансом увековечить свое имя.

Анника лежала в своей кровати и таращилась в потолок. Все ее тело, казалось, было налито свинцом.

Она не могла нарадоваться своей способности спать когда угодно и где угодно, но сегодня не сомкнула глаз с 4.18. Тогда позвонил ее рабочий телефон и утренний редактор телевидения Швеции, которому на такси прямо из типографии доставили свежий номер «Квельспрессен», поинтересовался, не могла бы она приехать и посидеть у них в утренней программе и поплакать по поводу похищенного мужа. (О’кей, он не сказал «поплакать», но именно это имелось в виду.) Четверть часа спустя его примеру последовали представитель ТВ-4, и тогда Анника отключила телефон.

Она потянулась и посмотрела в окно. Небо было серым и, похоже, не предвещало ничего хорошего.

Все средства массовой информации явно намеревались позвонить ей сегодня и попытаться взять интервью, и лучше эксклюзивное. Но сама мысль сидеть и рыдать в телестудии или выворачивать наизнанку душу перед коллегой с блокнотом и диктофоном вызывала у нее глубокую неприязнь при вроде бы полной нелогичности и аморальности такого ощущения. Ведь после факультета журналистики в университете, трех лет в провинциальной газетенке в Катринехольме, а затем тринадцати в таблоиде в Стокгольме с ее стороны выглядело чуть ли не служебным проступком отказаться от участия в начинавшемся медийном шоу. Разве ей самой не приходилось брать интервью у людей против их желания? Как многие из них все-таки отказались, не уступив ее уговорам (или, честно говоря, не поддавшись на угрозы или обман)? Сколько их прошло перед ее глазами, погруженных в себя: жертв ограблений, убийц женщин, попавшихся на допинге спортивных звезд, нерадивых полицейских, жульничавших с налогами хозяев строительных фирм, с настороженными или даже испуганными глазами? Да просто бесчисленное множество.

Но она не хотела, не хотела, не хотела.

Не хотела сидеть там в окружении своих детей, оставшихся пусть даже, надо надеяться, на время без отца. Не хотела рассказывать о последнем дне накануне его отъезда (она была сердитой и грубой) и выглядеть несчастной женой, которую бы все жалели. Дети все еще спали, им предстояло провести этот день дома, иначе какой-нибудь излишне амбициозный фотограф из числа так называемых «вольных художников» обязательно отыскал бы их в школе и постарался получить их снимок со слезами на глазах.

В следующее мгновение она резко вздрогнула от звука дверного звонка. А потом быстро встала и, на ходу накинув на себя халат, вышла в прихожую и приложила ухо к двери.

Там ведь мог быть какой-нибудь неугомонный редактор, решивший поехать к ней домой и позвонить в дверь. Во всяком случае, она сама поступила бы именно так.

Но это оказался Халениус. Он вошел в квартиру, с черными кругами под глазами и непричесанный. Она плотнее запахнула халат, почувствовала себя голой и смутилась. Статс-секретарь лишь одарил ее торопливым взглядом, стянул с себя верхнюю одежду, сказал «красивая пижама» и исчез со своим портфелем в неприбранной спальне. Анника слышала, как он кашлял и наводил порядок там внутри. Вся ситуация выглядела странной. Вокруг царила тишина, словно весь мир чего-то ждал.

Анника сходила в туалет и вскипятила воду, а потом пошла к Халениусу с двумя чашками растворимого кофе, себе и ему. Он уже распаковал свой компьютер и сосредоточенно кликал мышкой по экрану.

– Где дети? – спросил Халениус, отодвинув в сторону ноутбук, когда она вошла в комнату.

– Спят.

– Парень, который звонил вчера вечером, использовал твой домашний номер. Как думаешь, Томас дал его ему или он мог получить его как-то иначе?

Анника остановилась, только переступив порог. В комнате было два стула. На одном сидел статс-секретарь, а на втором со вчерашнего дня лежала ее одежда. И вместо того чтобы начать прибирать ее, она направилась к кровати и залезла под одеяло, немного кофе пролилось на пододеяльник.

– Визитка, – сказала она и попыталась вытереть пятно. – У него лежала целая пачка в бумажнике, а там был и мобильный и домашний номер. Мы ссорились из-за этого, ведь домашний телефон секретный, и я считала, что ему там не место. Люди, ищущие его по работе, могли ведь позвонить на офисный аппарат или на его мобильник…

– Твой мобильный не был указан на той же карточке?

На его визитке? Для чего?

– Тогда мы можем исходить из того, что похитители и далее будут использовать домашний номер. И также можем не сомневаться, что ведем переговоры с правильными людьми.

Он потянулся за компьютером снова.

– Правильными людьми? – спросила Анника.

Халениус посмотрел на нее, она натянула одеяло до самого подбородка.

– Порой кое-кто выдает себя за похитителя, не будучи таковым. В ряде случаев крупный выкуп выплачивался не тому человеку. Но у нас есть свидетельские показания, что Томаса захватили, и официальное видео, подтверждающее это, и у них оказался его секретный домашний номер.

Он повернулся к компьютеру и кликнул далее. Анника отхлебнула кофе, он был крепкий и горький.

– Что произойдет сегодня? – спросила она.

– Всего понемногу, – ответил Халениус, не отрывая взгляда от экрана. – Я разговаривал с комиссаром К. из Государственной криминальной полиции по пути сюда. JIT в Интерполе трудится в поте лица. И в течение дня их собственные парни из ГКП будут на месте. Ханс и Ханс Эрик занимаются координацией действий у нас в министерстве, ведь скоро так много поваров будут варить наш суп, что они начнут спотыкаться друг о друга…

Он повернулся к ней снова:

– Тебе надо прикинуть, на какую денежную сумму ты можешь рассчитывать. Сколько сумеешь занять? У Дорис или у твоей матери есть что-нибудь в загашнике?

Она поставила кофе на тумбочку.

– Сейчас, когда вся история всплыла в средствах массовой информации, больше нет никаких причин замалчивать само похищение, – продолжил Халениус. – Тебе надо принять решение, хочешь ли ты сотрудничать с массмедиа. Если пойдешь им навстречу и позволишь интервьюировать себя, нам надо определиться, о чем ты можешь сказать, а о чем нет. И о моем присутствии здесь тебе нельзя упоминать ни при каких условиях. Тебе не следует также говорить, что у нас есть контакт со злодеями…

Она подняла руку и прервала его:

– Я не думаю, что это станет актуальным? Еще?

– Пожалуй, мы можем подождать с данным разговором до вечера, но не обязательно. Тебе необходимо продумать ситуацию для детей, прежде всего на ближайшее будущее.

– О чем ты?

– Будут ли они ходить в школу пока? Найдется кто-то, кто смог бы позаботиться о них, если нам придется уехать?

Она остолбенела.

– Куда? Куда мы поедем?

Он почесал голову.

– Нам надо планировать все из расчета, что мы будем вынуждены заплатить выкуп, а преступники не прилетят в Стокгольм забрать его.

Она увидела коричнево-желтый спутниковый снимок Либоя перед собой. Вся ситуация представлялась полностью невероятной.

– Ты просто исходишь из того, что нам придется отдать этим подонкам кучу денег, – сказала она. – Разве нет никакого другого способа?

– Видео выложено в Сети, и англичане с американцами уже, конечно, не сидят сложа руки, а ищут другие решения.

Анника моргнула.

– У американской армии есть огромная база не слишком далеко от Либоя, – сказал Халениус. – Само собой, ее нет ни на каких картах, но у них там более пяти тысяч человек у южной границы Сомали. Англичане тоже находятся там. Я пытаюсь найти их контактные данные в компьютере, но не могу, черт побери, вспомнить, где их сохранил…

Его слова вызвали у нее непроизвольную улыбку.

Халениус знал, где США имеют секретные военные базы, но не нашел их телефонный номер в своем ноутбуке.

Она потянулась за чашкой кофе и поднялась из кровати. Халат распахнулся и обнажил ее ногу вплоть до паха, но Халениус не заметил этого. Ранее статс-секретарь назвал ее наряд «красивой пижамой». И он действительно был красивым, из толстого кремового шелка, она купила его себе сама в качестве подарка на день рождения в торговом центре «Пентагон-Сити». От Томаса же получила хромированный тостер дизайна пятидесятых годов. Прибор был рассчитан на 110 вольт, поэтому им пришлось оставить его, когда они вернулись в Европу.

«Какая ерунда вспоминается», – подумала Анника и направилась в ванную принять душ. Но остановилась в гостиной и пошла назад в спальню, или, точнее, в центр по освобождению заложника.

– А твои дети тогда с кем? – спросила она.

Двойняшки, у него же двойняшки, мальчик и девочка возраста Эллен. Статс-секретарь по-прежнему неотрывно смотрел на экран.

– Моя подруга заботится о них.

Его слова обожгли ей лицо: его подруга, у него была женщина, само собой, у него была женщина.