Рут Ренделл - Пусть смерть меня полюбит Страница 19

Она не принадлежала к тому сорту людей, которые избегают сложных вопросов, поскольку предпочитают не знать точно. Для нее лучше было знать.

– Вы собираетесь отпустить меня завтра, – напомнила она.

– Кто это сказал? – Найджел положил руку на пистолет. Он отбросил дикторскую манеру речи и заговорил, к невольному восторгу Марти, в командном тоне, усвоенном от учителей в частной школе: – Нам нет смысла отпускать тебя завтра. Ты пойдешь прямиком в полицию, где дашь описание нашей внешности и этого места. Мы взяли тебя с собой, чтобы этого не случилось, и ситуация не изменилась. – Потом он вспомнил о манерах и добавил с носовым прононсом: – Ни за что.

– Но ситуация и не изменится, – возразила Джойс.

– Я мог бы тебя убить, верно? Разве не так? – Он увидел, как девушка замерла и чуть заметно вздрогнула. Это доставило ему удовольствие. – Будь хорошей девочкой, делай то, что мы велим, и прекрати задавать эти дурацкие вопросы. Я придумаю, как устроить все, как надо, для всех нас. Мне просто нужно немного покоя. Ясно?

– Выпей каплю виски, – предложил Марти, сделавшийся веселым и добрым после четверти пинты этого напитка. Джойс отказалась и от виски, и от югославского рислинга, который пил Найджел. Если ситуация не изменилась и не собирается меняться, нужно придумать способ ее изменить. Первый долг узника – сбежать. Ее дядя, бывший военнопленным, неустанно это повторял, хотя ему так и не удалось сбежать из шталага Люфт[30], где он просидел целых четыре года. Раньше Джойс не думала о побеге, потому что верила, что ее отпустят, однако теперь можно и подумать.

Когда они устроились на ночь и парни заснули, оказалось, что Марти храпит, причем куда громче, чем отец Джойс. Раньше она считала, что молодые люди не храпят так громко. Девушка встала с дивана и на цыпочках прокралась в кухню. Еще днем она нашла шариковую ручку, выскребая толстый слой жирной грязи из-под раковины, и оставила находку на сушилке для посуды, не предполагая, что ручка ей понадобится. Джойс не очень-то верила, что ручка, которая провалялась в грязи, возможно, несколько лет, оставшись от предыдущих жильцов комнаты, вообще пишет. Но когда она вытерла кончик стержня выстиранным посудным полотенцем и попробовала расписать его на спичечном коробке, то обнаружила, что паста вполне ровно ложится на бумагу. Снаружи проникало достаточно света, чтобы можно было писать, если не читать. Как и Алан Грумбридж, Джойс сочла постоянное сияние уличных фонарей в ночи весьма странным, но сейчас оно было ей на руку. Девушка села за стол и вывела на разглаженном клочке бумаги от пакета, в котором были сандалии:

«Они убили мистера Грумбриджа. Они держат меня в комнате в Лондоне…»

Она зачеркнула слова «в Лондоне» и приписала взамен:

«…на этой улице. Я не знаю название улицы и номер дома. Их двое. Они молоды, лет двадцати. Один низкий и темноволосый, указательный палец на его правой руке искалечен, ноготь кривой. Второй высокий и светловолосый. Пожалуйста, спасите меня. Они опасны. У них есть пистолет. Подпись: Джойс Мэрилин Калвер».

Джойс хотела обернуть свою записку вокруг куска пемзы, найденного на сушилке, и выбросить в окно. Но она не смогла открыть окошко, хотя, кажется, парни не услышали, как она пыталась это сделать. Неважно, окно в туалете открыто, и утром она выбросит записку через него. На время девушка спрятала бумажку в традиционное хранилище, столь любимое всеми героинями, попавшими в беду, – у себя на груди. Она сунула записку в ложбинку между грудями и вернулась на диван. Но сначала она одарила своих тюремщиков презрительным взглядом. Джойс подумала, что на их месте она настояла бы на том, что один должен бодрствовать, пока напарник спит, и только когда тот полностью проснется и примет вахту, второй отправится спать. Вы только посмотрите, напились и дрыхнут без задних ног! Однако в желтом свете уличных фонарей хорошо был виден шнурок от ключа, висящего на шее у темноволосого парня, и тускло поблескивало дуло пистолета под расслабленной рукой светловолосого.

В девять утра она проснулась, умылась и оделась, после чего начала расталкивать Марти, который проснулся с адской головной болью и тяжелым похмельем.

– Отстань, – промычал он, зарываясь лицом в грязную подушку. – Оставь меня в покое.

– Если ты не встанешь и не отведешь меня в туалет, я буду стучать и стучать в дверь стулом. Или выбью окно.

– Сделаешь это – и ты труп, – прорычал Найджел, локтем отпихивая Марти и хватаясь за пистолет. Накануне он лег в постель полностью одетым, и Джойс отвернулась не из стыдливости, а из отвращения к запаху, исходящему от него. Найджел вывел ее на площадку и прислонился к стене. Перед глазами у него мелькали звездочки, и ему казалось, что в голове у него марширует стройными шеренгами армия гоблинов в подкованных сапогах. «Не следует больше так напиваться, это было глупо, – думал он. – Я не подсяду на выпивку, как этот безмозглый болван, верно? Да я вообще не люблю спиртное».

Джойс обернула записку вокруг куска пемзы. Она стояла на сиденье туалета, жалея, что не может увидеть в окно, что находится снаружи и внизу. Но открывалась только закрашенная известью форточка, расположенная выше ее головы, хотя рукой девушка могла дотянуться. Пемза упала за окно, и Джойс испугалась, что светловолосый тип услышит стук от падения легкого камня на землю. Она поспешно нажала на спуск унитаза, чтобы заглушить все остальные звуки.

Когда они вернулись в комнату, второй парень уставился на нее.

– Какого черта ты напялила мою футболку?

– Мне нужно менять одежду, верно? Я не собираюсь носить одно и то же день за днем, как вы оба делаете. Меня учили соблюдать чистоту. Отнес бы ты все эти вещи, что тут разбросаны, в стирку. Какой толк тут прибираться, если все пропахло грязной одеждой?

Никто из них ей не ответил. Марти взял радио с собой в туалет, но смог поймать только поп-музыку. После этого он вышел за покупками, не ожидая, пока Найджел ему прикажет. Свежий воздух его успокаивал. Марти был деревенским парнем и привык проводить бо́льшую часть времени вне дома. Все его рабочие места, за исключением упаковки зонтиков, располагались на открытом воздухе. Даже будучи безработным, он каждый день по многу часов бродил по Лондону и гулял по Хемпстед-Хит. Он не мог постоянно сидеть взаперти, хотя всякий раз вздрагивал при виде полицейского или патрульной машины. Найджел, в свою очередь, любил сидеть дома, он не страдал от клаустрофобии. Ему нравились маленькие грязные комнаты с закрытыми окнами, где он мог болтаться, ничего не делая и лелея грандиозные ницшеанские грезы. В этих грезах он был суперменом, и множество безмозглых болванов и тупых баб раболепствовали перед ним и повиновались его приказам. Тупая баба снова взялась за уборку – на этот раз в жилой комнате. Ну да ладно, пусть занимается, если это всё, на что она способна.

Стоя на коленях и отмывая плинтус, Джойс спросила:

– Ты еще не придумал? Ты думал, как и когда мне можно будет выйти отсюда?

– Послушай, – ответил Найджел, – мы хорошо с тобой обходимся, верно? Ты получаешь достаточно еды, разве не так? Ты можешь пить сколько угодно спиртного, только ты не хочешь. Знаю, этот диван не особо удобный, но все лучше, чем ничего. С тобой ведь обращаются не так уж плохо, а?

– Ты что, шутишь? Когда вы позволите мне уйти?

– Ты можешь говорить о чем-нибудь, кроме того, когда тебя отпустят?

– Да, – сказала Джойс. – Как тебя зовут?

– Роберт Редфорд, – ответил Найджел, которому пару раз говорили, что он похож на этого актера в ранних его фильмах.

– Когда я смогу уйти отсюда, Роберт?

– Когда я буду готов, Джойс. Когда мы с другом найдем возможность спокойно убраться из страны и нам не нужно будет волноваться, что ты выдашь полиции кучу опасных для нас сведений.

Джойс выпрямилась.

– Почему бы тебе все время не разговаривать так? – поинтересовалась она с невинным выражением лица. – Это звучит так мило. У тебя прорезается вполне аристократический выговор, когда ты этого хочешь.

– Слушай, отвали, а? – прошипел Найджел, выйдя из себя. – Просто отвянь и оставь меня ненадолго в покое.

Джойс улыбнулась. Она не читала записки доктора Эдит Боун о семилетнем одиночном заключении в венгерских застенках и о том, как та никогда не упускала шанса подколоть и подразнить своих тюремщиков, при этом никогда и ни в малейшей степени не шла на сотрудничество с ними. Джойс не читала эти воспоминания, однако сама изобрела эту тактику и прибегла к ней.

10

В полицию сообщили, что серебристо-синий «Форд Эскорт» видели вечером в понедельник, четвертого марта, на Эппингской Новой дороге. Информатором был рабочий из бригады газовщиков, которая чинила поврежденную трубу возле дома доктора Болтона. Машина, которую видел рабочий, действительно принадлежала миссис Бич, и за рулем был Найджел Таксби. Но когда полиция обыскала Эппинг-форест и проверила один из прудов, образовавшихся на месте гравийных карьеров, машины там не оказалось. Тогда эта версия была оставлена в пользу другой, более многообещающей: о том, что серебристо-синий «Эскорт» был перевезен паромом из Дувра в Кале в ночь понедельника. Эту машину, согласно показателям свидетелей, вел мужчина средних лет, рядом с ним сидел молодой человек, а на заднем сиденье – девушка и еще один мужчина, который выглядел спящим, но на самом деле мог быть без сознания или под воздействием каких-либо средств. Номер этой машины никто не запомнил.