Дик Фрэнсис - Ради острых ощущений Страница 19

На ней было прямое платье из мягкого зеленого твида с рядом серебряных пуговиц от горла до подола. Чистые блестящие каштановые волосы, поднятые со лба широкой зеленой лентой, спускались на плечи, и вся она, со своими пушистыми ресницами и розовым ртом, была самым соблазнительным поводом отвлечься от работы, о котором только может мечтать замотанный конюх.

– Привет, Дэнни, малыш, – сказала она.

– Добрый день, мисс.

– Я увидела тебя из окна.

Я в удивлении оглянулся – мне казалось, что дом Октобера был полностью скрыт деревьями. Но край каменной стены и окно и в самом деле виднелись в просвете между голыми ветками. Правда, это было далеко, и если Пэтти узнала меня с такого расстояния, она, должно быть, смотрела в бинокль.

– У тебя был такой одинокий вид, что я решила прийти и поговорить с тобой.

– Благодарю вас, мисс.

– Между прочим, – сказала она, опуская ресницы, – все остальные приедут только вечером, поэтому мне было совершенно нечего делать и я ужасно скучала. Вот я и решила прийти сюда.

– Понятно.

Я оперся на щетку, разглядывая ее очаровательное лицо и думая, что выражение глаз у нее слишком взрослое для ее лет.

– Тебе не кажется, что здесь слишком холодно? Мне надо тебе что-то сказать… может, войдем вон туда?

Не дожидаясь ответа, она направилась к двери сарая с сеном и вошла внутрь. Я пошел за ней, по дороге прислонив щеку к дверному косяку.

– Да, мисс? – сказал я.

В сарае стоял полумрак. Но оказалось, что ее основной целью было вовсе не поговорить со мной. Обняв меня за шею, она подставила губы для поцелуя. Я наклонил голову и поцеловал ее. Дочь Октобера была явно не девочкой в таких делах – целуясь, она умело пользовалась языком и зубами, а ее живот ритмичными движениями прижимался к моему. От нее пахло душистым мылом, и этот запах был более невинным, чем ее поведение.

– Так… совсем неплохо, – хихикнула она, отодвинувшись от меня и направляясь к груде сена, наполовину заполнявшей сарай.

– Сюда, – бросила она через плечо и забралась на плоскую вершину сеновала. Я медленно последовал за ней. Сидя на куче сена, я посмотрел вниз, на щетку, ведро и попону, на которые через открытую дверь падало солнце. Когда Филип был маленьким, он обожал играть на сеновале… Вот уж подходящий момент вспомнить о семье!

Пэтти лежала на спине в трех футах от меня. Ее широко раскрытые глаза блестели, рот изогнулся в странной улыбке. Глядя мне прямо в глаза, она медленно расстегнула серебряные пуговицы сверху вниз, намного ниже талии. Потом сделала легкое движение, и края платья разошлись. Под ним абсолютно ничего не было.

Я посмотрел на ее тело, перламутрово-розовое, стройное и очень соблазнительное. По нему пробежала дрожь предвкушения. Я снова перевел взгляд на ее лицо. Глаза были огромными и темными, а улыбка вдруг показалась мне жадной и порочной. И тут я увидел себя таким, каким должен был казаться ей, каким сам показался себе в зеркале в лондонском доме Октобера – наглым конюхом, чье лицо говорило о лживости и близком знакомстве с грязной стороной жизни. Тогда я понял ее улыбку.

Я повернулся к ней спиной и почувствовал, как меня затопила волна ярости.

– Застегните платье, – сказал я.

– Почему? Ты что же, все-таки импотент, малыш Дэнни?

– Застегнитесь, – повторил я. – Кончен бал.

Я соскользнул с сена и не оглядываясь пошел прочь. Схватив щетку и тихо ругаясь, я дал выход злости на самого себя, накинувшись на попону и скребя ее до ломоты в руках. Спустя немного времени я увидел, как она в застегнутом зеленом платье вышла из сарая, огляделась по сторонам и направилась к большой грязной луже у края бетонной площадки. Хорошенько вымазав в ней туфли, она, как обиженный ребенок, подошла к только что вычесанной мной попоне и тщательно вытерла об нее грязные ноги. Потом посмотрела на меня без всякого выражения.

– Ты еще пожалеешь, Дэнни, малыш, – просто сказала она и неторопливо удалилась. Ее каштановые волосы слегка покачивались над зеленым твидовым платьем.

Я снова почистил попону. Зачем я поцеловал ее? Зачем после этого поцелуя, когда мне все уже стало ясно, я все-таки полез за ней на это сено? Почему я такой тупой, похотливый идиот? Меня охватило бесполезное отчаяние. Не обязательно принимать приглашение на обед, даже если тебе понравился аперитив. Но уж если принял приглашение, нельзя так грубо отвергать то, что предлагают. Она имеет полное право сердиться.

А у меня есть все основания чувствовать себя кретином. Девять лет я был отцом двум девочкам, одна из которых была почти ровесницей Пэтти. Когда они были маленькими, я учил их отказываться от предложений подвезти на машине, а когда подросли, предостерегал от более хитрых ловушек. И вот я оказался по другую сторону баррикады.

Я испытывал жестокое чувство вины перед Октобером, ведь бессмысленно было бы отрицать, что я намеревался сделать то, чего хотела от меня Пэтти.

Глава 7

На следующее утро на моей лошади каталась Элинор, Пэтти же, видимо, предложившая сестре обмен, демонстративно не смотрела в мою сторону.

Элинор, чьи серебристые волосы были защищены от ветра темным шарфом, теплой улыбкой поблагодарила меня и уехала во главе цепочки вместе с сестрой. Однако, вернувшись с тренировки, она завела лошадь в стойло и сделала половину моей работы, пока я занимался Спаркинг Плагом. Я не знал, что она делает, пока не вошел в конюшню, и был страшно удивлен, так как привык, что Пэтти запирает лошадь в стойле нерасседланной и грязной.

– Сходите за сеном и водой, – сказала она, – а я уж закончу ее чистить, раз начала.

Я унес седло и упряжь и вернулся с водой и сеном. Элинор закончила расчесывать лошади гриву, а я накрыл ее попоной и застегнул ремень под брюхом. Элинор подождала, пока я набросал на пол сена, чтобы сделать удобную подстилку, и запер дверь.

– Спасибо, – сказал я. – Большое вам спасибо.

Она слегка улыбнулась.

– Мне это доставляет удовольствие. Честное слово. Я люблю лошадей, особенно скаковых – они такие изящные, такие быстрые и красивые.

– Да, – согласился я.

Мы вместе шли по двору – она к воротам, а я к коттеджу у ворот.

– Они так отличаются от того, чем я занимаюсь всю неделю, – продолжала она.

– А чем вы занимаетесь всю неделю?

– Учусь. В Даремском университете.

Появившаяся на ее лице улыбка явно предназначалась не мне, просто она вдруг вспомнила что-то очень личное. Я подумал, что при близком знакомстве в Элинор можно найти нечто большее, нежели только хорошие манеры.

– А вы удивительно хорошо ездите верхом, – вдруг заметила она. – Я слышала утром, как мистер Инскип говорил папе, что стоит получить для вас лицензию. Вам никогда не хотелось участвовать в скачках?

– Если бы я только мог! – с жаром произнес я, не подумав.

– Так почему бы нет?

– Дело в том, что… может быть, я скоро уеду отсюда.

– Какая жалость.

Она была вежлива, не более того. Мы поравнялись с коттеджем. Дружески улыбнувшись мне, она не останавливаясь прошла к воротам, миновала их и скрылась из виду. Мне пришло в голову, что было бы жаль никогда больше ее не увидеть.

Лошадиный фургон вернулся с соревнований, привезя победителя, а также третье и последнее места, и я залез в кабину и еще раз заглянул в карту. Мне нужно было найти деревню, где жил мистер Пол Эдамс, и в конце концов это мне удалось. Когда до меня дошло все значение моей находки, я был ошеломлен. Кажется, я обнаружил еще одно место, где можно поискать работу.

Я вернулся в коттедж, в уютную кухню миссис Оллнат, съел приготовленную миссис Оллнат вкуснейшую яичницу с жареной картошкой, хлеб с маслом и сладкий пирог, всю ночь крепко проспал на продавленном матрасе миссис Оллнат, а утром принял роскошную ванну в ее сверкающей чистотой ванной комнате. А на следующий день отправился вверх по реке на свидание с Октобером, готовый наконец рассказать ему нечто важное.

Он встретил меня с каменным лицом и, прежде чем я успел произнести хоть слово, сильно ударил прямо в челюсть. Это был хороший крепкий боксерский удар, нанесенный от пояса, и заметил я его слишком поздно.

– Черт, за что это? – спросил я, проведя языком по зубам и убедившись, что, к счастью, ни один не сломан.

Он пристально посмотрел на меня.

– Пэтти рассказала мне… – начал он и остановился, не в силах продолжать.

– А-а, – без выражения произнес я.

– Да, а-а! – Он яростно передразнил меня.

Его дыхание было тяжелым, и я решил, что он собирается снова ударить меня. Я сунул руки в карманы, он же стоял, сжимая и разжимая кулаки.

– А что именно рассказала вам Пэтти?

– Все. – Его гнев был почти осязаем. – Сегодня утром она пришла ко мне в слезах… рассказала, как вы заставили ее пойти в сарай с сеном… и не отпускали, пока она не стала отбиваться… Она рассказала, о тех… гадостях, которые вы себе позволяли… и что вы принудили ее… силой… – Этого он не мог произнести.