Фридрих Незнанский - Смертельные акции Страница 19

– Поверьте, сплетни в этой ситуации интересуют меня меньше всего. И все вопросы, которые я вам собираюсь задать, связаны исключительно с моим делом…

– Ну хорошо. Задавайте свои вопросы.

– Когда вы виделись с Родиным последний раз?

– В субботу, двенадцатого числа.

Я чуть не подпрыгнул на диванчике. В день приезда? Очень интересно…

– А вы ничего не путаете?

– Нет. Я очень хорошо запомнила. В этот день он вернулся из заграничной командировки.

Честно говоря, такого поворота я не ожидал. Значит, старая карга, привратница, могла и не перепутать…

– Вы помните, Диана Викторовна, во сколько он к вам пришел?

– Помню. Примерно в четыре.

К приезду Григория Дина с утра приготовила грибное рагу, сделала его любимый салат с маринованными патиссонами, фаршированные перцы и корейскую морковь. Зажарила купленную загодя курицу. Поставила в морозилку шампанское. Потом долго плескалась в ванне с ароматной солью, гладила свое самое нарядное платье, красила губы и реснички. И все-таки, когда раздался долгожданный звонок в дверь, она еще не успела причесаться и сделать маникюр.

Едва Родин успел переступить порог, Дина повисла у него на шее. От Григория, как, впрочем, и всегда, пахло хорошим табаком, дорогим одеколоном и еще чем-то непонятным, неуловимым, но очень шикарным!

– Какой у тебя замечательный одеколон!

– «Ямамото», – небрежно произнес Григорий.

– Что ты? – не поняла Дина.

– Я – ничего, – засмеялся Родин, – эх ты, тундра! «Ямамото» – это название одеколона.

– Японский, что ли?

– Умничка, – потрепал ее по щеке Родин и прошел в гостиную.

Усадив Григория за стол, Дина торжественно принесла из кухни шампанское, с которым еще пришлось помучиться: пробка никак не хотела вылетать.

– А у меня есть для тебя подарочек! – вспомнил Родин, когда бутылка была уже наполовину опустошена.

Он вышел в прихожую, где стояла его сумка, и вернулся, держа в руках сверток.

Разорвав хрустящую бумагу, Дина захлопала в ладоши от восторга. Еще бы, там была замечательная кожаная куртка, о какой Дина давно мечтала!

– Гриша, ты просто прелесть!

Дина чмокнула Григория в щеку и побежала в ванную, к зеркалу, примерять подарок.

Вернувшись через минуту, она стала кружиться по комнате, демонстрируя, как отлично сидит на ней куртка.

Родин не мог не залюбоваться ею – мягкая лайка плотно облегала фигуру Дины, делая ее еще более изящной.

– Иди ко мне! – сказал он.

– Не пойду, – игриво ответила Дина.

Родин встал с дивана и попытался поймать ее. Она вырвалась и отбежала в другой конец комнаты. Григорий бросился за ней.

Через несколько минут игры в кошки-мышки они упали на кровать, предусмотрительно застеленную Диной свежим, только из прачечной, бельем…

– Ну как там в Крыму, Гриша? – спросила Дина через полчаса, когда они наконец решили отдохнуть от ласк.

Родин прикурил от стоящей на тумбочке большой пепельницы с зажигалкой в виде океанского лайнера и, с удовольствием выдохнув дым, ответил:

– В Крыму? Ничего особенного. Все как всегда. Пляжи забиты бледными телами, море мутное, медузы…

– Не обжегся?

– А как же? Обжегся, конечно. Вот посмотри.

Он продемонстрировал небольшую красноту на боку.

– Бедненький! – Дина тотчас покрыла ожог поцелуями.

– А симпозиум тоже какой-то вялый был…

И он замолчал.

– Гриша, – снова начала Дина, – я каждый раз замечаю, что ты приезжаешь из командировок какой-то напряженный, даже тревожный. Почему это?

Родин тяжело вздохнул:

– Все в порядке, любимая. В командировки ведь ездят работать, а не отдыхать…

– Даже в Крым?

– Даже в эту заграницу.

– Значит, отношения у вас были достаточно близкие?

– Ну-у… – Дина взяла тарелку с недоеденной яичницей, встала из-за стола и повернулась спиной, чтобы скрыть свои уже начинающие приобретать пурпурный оттенок щеки. – В общем, да. Хотя мне казалось, что в последнее время он как-то стал отдаляться от меня.

Немудрено, подумал я, но, ясно, ничего вслух не сказал.

– Хотите еще? – вдруг выпалила она.

– С удовольствием. Значит, больше вы его не видели?

Она отрицательно покачала головой.

Пока Дина снова наливала в кофеварку воду, насыпала кофе и зажигала плиту, она немного успокоилась. В конце концов, она не совершала никакого преступления.

И все-таки Дина не выдержала моего пристального взгляда и опустила голову. В уголках ее глаз появились предательские слезинки.

– Не расстраивайтесь. Все нормально. – Я накрыл ее руку своей ладонью.

И действительно, почувствовав мою ладонь, Дина взяла себя в руки, утерла слезы и даже кокетливо поправила волосы.

– Скажите, обычно вы встречались здесь, в вашей квартире?

– Да.

Вдруг она подумала о чем-то, повернула ко мне голову:

– А почему вы не поговорите с самим Григорием?

– Понимаете, я не могу его разыскать.

– Его нет дома?

Я отрицательно покачал головой:

– И на работе его не видели.

Дина вдруг закрыла лицо руками и заплакала. Мне никак не удавалось ее успокоить. Пробовал и ласковые уговоры, и покрикивания – ничего не помогало. Мне хотелось плюнуть и уйти, но делать это было нельзя – слишком уж важные сведения она могла сообщить. Честно говоря, я надеялся выудить еще что-нибудь. И что самое главное – выяснить наконец местонахождение Григория Родина.

Небольшая лужица слез на белом пластиковом покрытии кухонного стола росла с поразительной быстротой. В конце концов я подошел к крану, набрал стакан воды, намочил пальцы и неожиданно брызнул на нее. Дина вздрогнула и разом умолкла, как будто ее выключили.

– Вот и хорошо…

Успокоившись, Дина побежала в ванную, где долго умывалась, чихала, всхлипывала и сопела.

– Значит, больше вы его не видели? – повторил я, когда она вернулась.

– Нет.

– И по телефону не говорили?

– Нет.

– А может быть, вы знаете телефоны или адреса его знакомых, друзей?

– Не знаю.

– Хорошо. Я пойду. Вот вам мой телефон. Если вдруг что-нибудь вспомните или узнаете, прошу незамедлительно сообщить.

Дина кивнула и взяла мою визитную карточку.

– Скажите, – тихо произнесла она, – он жив? Он найдется?

Что я ей мог ответить? Я и сам ничего не знал.

Я вернулся домой уже под вечер.

Итак, что мы имеем? Вырисовывалась странная картина. Родин исчез, однако успел побывать на работе, где его засекла старуха-привратница, а потом еще и у любовницы.

Нормальные люди, вернувшись из командировки (хотя это командировкой назвать было трудно), идут домой и отдыхают, а не шляются целый день по городу. Можно еще было понять, что Родин поехал на работу – там у него нашлись бы какие-то дела. Но зачем он потащился к любовнице? Из одних объятий в другие… Неужели он такой половой гигант?

Мой друг и учитель, следователь по особо важным делам Генпрокуратуры Александр Турецкий тут обязательно бы заявил, что пахнет криминалом. Действительно, куда мог подеваться крупный чиновник, юрист большой корпорации, заместитель самого Машкина?

Дина говорила, что ее связь с Родиным стала последней каплей, после которой они разошлись с бывшим мужем… А тот работал в той же «Росал». Какой бы неправдоподобной ни казалась эта версия, стоило прощупать.

Всю свою жизнь Гера Трифонов мечтал о славе. И всю жизнь проклятая судьба держала его в тени.

Все началось еще с детсадовского возраста. Целый месяц маленький Гера учил «Мойдодыра», чтобы прочитать его на детском утреннике. Он представлял, как выступит со сцены, все будут долго аплодировать, а потом подарят ему что-нибудь замечательное, – например, конструктор. Но все вышло иначе. Когда подошла его очередь читать стихи, оказалось, что утренник должен заканчиваться. Так что присутствующим не довелось оценить декламаторские способности Геры.

Так с тех пор и повелось. Гера делал все, чтобы его заметили, но везло другим – тем, кто для этого палец о палец не ударил. Гера весь вечер зубрил параграф – к доске вызывали кого-то другого. Гера накачал мышцы, достал невообразимые клеши, научился играть на гитаре – а дворовые девчонки табунчиком бегали за Костылем из соседнего подъезда, который только и умел, что рассказывать анекдоты, а потом ржать как жеребец. Гера посылал свои стихи в журнал «Юность» – но печатали других, на его взгляд гораздо менее талантливых. Он поступил в МИФИ, куда конкурс был двадцать человек на место – а все родственники восхищались его двоюродным братом, которого устроил во ВГИК друг семьи – известный кинорежиссер Ованесян.

Геру спасало только одно – его характер. Он был неисправимым оптимистом и каждую свою неудачу рассматривал как закономерный исход. Значит, что-то не учел, недодумал, если так получилось. Видимо, надо попытаться еще раз…

Когда после окончания института Геру направили в Институт ядерных исследований, он думал, что настал его час. Вот тут-то он развернется!