Наталья Андреева - Стикс Страница 19

— И-И-И…И-И-И…

— Уведите. Он не убивал. Не так все было.

— А как? — спросил Руслан.

— Вы. — Он повернулся к участковому. — Пожалуйста, лягте на землю. Вот здесь. Нет. Это было совсем на другом берегу. Пойдемте.

Они вернулись как раз к тому месту, с которого начиналось Хайкинское топтание. К бревну, лежащему возле самых мостков. Он уверенно топнул ногой:

— Здесь.

Потом взял за плечо участкового, так же как Хайкина, развернул того боком, поморщился:

— Рост не тот. Слишком высокий. Да ладно. Первый удар я уже показал.

Он снова взмахнул рукой. Потом слегка подтолкнул участкового:

— Падайте.

Тот послушно свалился на землю. Кулем, будто взаправду. Он нагнулся и уверенно взмахнул рукой ровно десять раз. Все удары в грудь, в область сердца. Потом схватил участкового за ноги и поволок к мосткам.

— Иван!

Обернулся. Руслан смотрит и качает головой.

— Да-да. Я понял. Увлекся. — И вдруг улыбнулся, глядя на лежащего: — Не собираюсь я вас топить.

— Что ж, для следствия оно и можно, — добродушно улыбнулся участковый, пожилой дядечка с коротко стриженными волосами, с которых при падении упала милицейская фуражка. — Да и жарковато сегодня. Можно и в пруд.

Он посмотрел через плечо. Игнат Хайкин, которого под руки вели конвоиры, споткнувшись, несколько раз обернулся и снова тоненько заверещал:

— И-и-и… и-и-и…

Отчего-то стало не по себе. Что-то очень неприятное было связано с этим Хайкиным. Второй оперуполномоченный смотрел на него, следователя Мукаева, с немым восторгом. Да и Руслан Свистунов покачал головой:

— Ты гений. А? Все вспомнил. И число ударов, и про то, что преступник был ростом выше Хайкина. И сообразил, что сбросили его в воду с мостков. Точно ведь, а? Он за лестницу, конец которой в воде, должно быть, зацепился и не всплыл. Только когда мужики баграми нашарили. А место-то? Место-то как? Ведь дождем же все смыло? Как? Ваня, как?

— Не знаю.

— Ты гений, — повторил Руслан. — Но что теперь с Хайкиным делать?

— Это только эпизод, — устало сказал он.

— Ну да. Еще девять. Замучаешься следственные эксперименты проводить, — усмехнулся Руслан.

— А что делать?

— Не знаю. В психиатричку его. Заключение о невменяемости, и… Может, женщину-то в Горетовке он убил?

— Я устал. Жарко.

— Тогда, здесь — все. Поехали, что ли?

Местные стали потихоньку расходиться. Когда вернулись на исходную, увидели, что Хайкин забился в милицейский «газик» и сидит там, закрыв глаза. И все так же раскачивается из стороны в сторону:

— И-и-и… и-и-и…

— Ну, точно: псих. — Капитан Свистунов покрутил пальцем у виска. — Надо же!

— Он убийцу видел.

— Что?

— Что слышал. Голова сильно болит. Жарко.

— Водочки, может?

— Ты же знаешь…

— Все вы тут больные. Придурки.

В голосе Руслана послышалась неожиданная злость. Глаза коньячного цвета потемнели, и взгляд их словно бы сделался крепче, жестче. И тогда он, следователь Мукаев, позволил пузырю подняться чуть повыше к горлу и тоже жестко и очень зло сказал:

— А тебе, похоже, так удобнее. Больную голову ищешь? Чтобы со здоровой на нее переложить? Ты же давил на него. Самым настоящим образом давил. Почему ж ты так вцепился в этого бедного Хайкина? За что?

— А иди ты… — Руслан обернулся: вокруг были люди. Не место для выяснения отношений, хоть служебных, хоть личных. Рот у капитана Свистунова дернулся, но Руслан, стараясь быть спокойным, сказал: — А я в магазин. Посиди, Иван Александрович, в холодке. Остынь.

— Капитан Свистунов?

— Так точно, — усмехнулся друг детства.

— Будьте так добры уложиться в полчаса.

— А куда вы торопитесь, господин Мукаев?

— Работать.

— Ну-ну, — снова усмехнулся Свистунов и повторил: — Ну-ну.

Когда Руслан ушел, Наталья Хайкина вдруг засуетилась, начала поспешно вытирать руки о цветастый фартук:

— Ой, гражданин следователь, а чайку-то? Чайку? Время-то обеденное, за полдень перевалило.

— Какой уж тут чай! — махнул он рукой.

— Ну, как же? Не побрезгуйте. Чашечку-то на дорожку.

Хайкина все тянула его в дом, и он наконец сообразил: надо пойти. Конвоиры вместе с участковым рассуждали потихоньку, что неплохо было бы в такой жаркий день сбегать за пивом, и косились в его сторону. Он понял: всем мешает. Застегнутый на все пуговицы следователь Мукаев, не снявший пиджака даже в такую жару. Хотя уже давно и душно и дурно.

— Да-да, пойдемте, Наталья… Как вас по отчеству?

— Да уж! По отчеству! — махнула та фартуком. — Где оно, отчество-то? Подохло в канаве лет пять назад. А ведь шестидесяти еще не было! И пьют ее, и пьют, заразу… Беда.

— Вы что-то хотели мне сказать? — Он сел на табуретку в прохладной кухне, расстегнул наконец пиджак.

— Интересный вы мужчина, — застеснялась вдруг Наталья. — Ой, да мне как-то и неудобно.

— Что такое?

— Ведь спал в тот вечер Игнат дома. Точно знаю — спал. Перепил он и свалился под стол. Игнат последнее время на выпивку стал слабоват. Выпил он и уснул.

— Почему же вы не сказали?

— Ой, да что ж я скажу? Пришла — он в кухне валяется. Мужа нет. Я его на горбину — и тащить.

Он с сомнением посмотрел на Хайкину. Женщина, конечно, полная, видная, хотя и не высокая. А что? Очень может быть. Нормальная русская баба. Взвалила пьяного на горбину и отнесла домой, благо, что только угол обогнуть и войти в другую дверь.

— Ну, сами посудите, что в деревне-то скажут? С мужниным, мол, двоюродным братом спуталась. Неудобно как-то. Ну, отнесла и отнесла.

А муж?

— Мужа не было. И вот еще что. Я про рыжего хотела сказать. Он кто?

— Рыжий? Какой рыжий?

— Ну, тот, что малость пониже вас, зато в плечах пошире и покряжистей. Глаз такой лихой у него.

— Капитан Свистунов?

— Уж вам виднее, капитан, не капитан. Милиция, значит? — Наталья покачала головой.

— Что с капитаном Свистуновым?

— Видала я его уже.

— Когда? После того, как Игната забрали? Он приезжал? С вами разговаривал?

— Не после. До. И Вася мой еще был жив.

— Как это жив?!

— Жив, — с уверенностью сказала Наталья. — Васю-то по осени убили, когда уже дожди шли. А этот рыжий приезжал еще по сухому. Возле нашего дома все крутился.

— Зачем? Зачем крутился? — охрипшим голосом просил он.

— Кто ж его знает? — вздохнула Наталья. — Я в цветнике ковырялась, нагнувшись, так он и не приметил. Я гляжу — чужой. И потихоньку разглядела его через забор. А тут муж как раз идет. Этот рыжий его и спрашивает: «Ты Хайкин?» — «Хайкин, — отвечает. — Я Василий, а на другой половине Игнат. Вам которого? Если меня, то вот он я весь, а брата-то моего двоюродного дома сейчас нету». Этот рыжий ничего не сказал, пожал плечами и исчез. И то сказать: Вася-то был сильно навеселе.

— А потом? Потом он не приходил?

— Может, и приходил. Может, и не к Васе вовсе — к Игнату. Это вы уж у него спросите. Только рыжий этот — лихой мужик.

— Что ж. Только вы, Наталья, молчите пока об этом.

— А я уж и молчу. Я только вам. И то сказать: с милицией не надо бы связываться. Бог с ним, с рыжим. Я только вам. Уж очень вы мужчина симпатичный. И лицо у вас такое приятное.

И Хайкина вновь застенчиво прикрыла рот с плохими зубами уголком грязного фартука.

— Да-да. Спасибо. — Он и сам не понял, за что благодарит ее, за неожиданный комплимент или за рассказ.

— Чаю-то жарко. Может, квасу? Квасу своего хлебного?

— Хорошо бы.

Она вышла в сени, принесла огромную эмалированную кружку с квасом. Пока пил жадно, стояла, смотрела. Потом покачала головой, спросила:

— Жена-то небось счастливая?

— Отчего ж счастливая?

— Не пьете. И из себя видный. Должность опять же хорошая. Что ж. На то она жизнь.

И Хайкина вновь тяжело вздохнула.

…В прокуратуру добрались только к четырем часам. Да, собственно, никто и не спешил, даже он, следователь Мукаев, наконец сдался. В самом деле: работа не волк, в лес не убежит. А люди устали, да и жара разморила.

Еще какое-то время возились с Хайкиным, пытались хоть немного привести Игната в чувство, чтобы подписал протокол. Но Игнат глаз не открывал и на все вопросы отвечал тоненьким заячьим верещанием.

— Или придуривается, или в самом деле крыша окончательно поехала, — сделал вывод Руслан. От Свистунова чуть попахивало водкой, но движения друга детства были вполне координированные. — Хорошо, что следственный эксперимент провели до освидетельствования подозреваемого врачом-психиатром. А то бы началось: «Какое имели право, да…» Тьфу! В психушку его. Оформляй, Ваня, бумаги.

Два часа ушло на писанину. Разумеется, под руководством капитана Свистунова, который сидел рядом и то и дело заглядывал через плечо. Он же, следователь Мукаев, столько прочитал за последнее время протоколов, что освоился с их сухим, казенным языком вполне. Показалось вдруг, что другого-то никакого и не знал. А главное, наконец вспомнил, как это делается: писать. И вспомнил, что левша, потому и буквы получились в первый раз такие неровные. Пробовал писать правой, а, оказывается, надо было левой. Теперь же вдруг пошло. Свистунов отметил это с удовлетворением: