Сергей Устинов - Кто не спрятался Страница 19

- Ничего-ничего, - ответила она сквозь сжатые зубы. - Машина застрахована. Можете не стесняться.

Я выскочил на параллельную Масловке улицу и увидел хвост "москвича".

- Вот он! - закричала Марина. Кажется, в ней проснулся азарт. Она спросила: - Будете стрелять по колесам?

- Закидаю гранатами, - ответил я. Но мне было не до шуток.

Почему они это сделали? Просто проверяются на всякий случай? Или что-то почувствовали? Они ведь видели нашу машину у подъезда, когда выходили. И на мне, как назло, форма. На всякий случай я снял фуражку и кинул ее через плечо на заднее сиденье.

"Москвич" снова как будто никуда не торопился. Мы ехали переулками, сворачивая то направо, то налево. Я понял, что если они меня действительно подозревают, то вот-вот получат этому стопроцентное подтверждение. Если уже не получили. Пора было кончать валять дурака. И тут они остановились.

Я тормознул так, что Марина чуть не стукнулась носом в стекло.

- Что случилось? - спросила она с тревогой.

- Кажется, приехали, - ответил я, глядя, как все трое вылезают из "москвича" и заходят в подъезд старого шестиэтажного дома, серой громадой нависавшего над соседними четырех- и пятиэтажками. Ни один из них даже не глянул в нашу сторону. Просто зашли - все. И тем не менее что-то мне показалось в их поведении странным. Что-то было не так, настораживало. Но, что именно, я понять не мог. Я включил первую передачу и очень медленно стал подъезжать ближе. Когда осталось метров тридцать, я остановился.

- Сейчас я вылезу, - сказал я Марине, - и пойду посмотрю, что там к чему. А вы садитесь за руль. Если меня не будет через пять минут, езжайте до ближайшего автомата, звоните 02. Скажите им, что угодно, скажите - убийство, назовите адрес, главное, чтоб они быстрей приехали. Ясно?

Лицо у нее заострилось, глаза из голубых сделались серыми. Но она, хоть и с трудом, кивнула. Я уже понял, что мне показалось странным в их поведении. Выходя, они не закрыли машину. Высокий, что сидел за рулем, не запер ее на ключ. Значит, они вошли в дом ненадолго. Значит, я могу определить, откуда они выйдут. Этого будет достаточно. После этого можно и уезжать. А звонить Валиулину бессмысленно: помощь не успеет.

Я вылез наружу, ободряюще помахал рукой Марине и пошел к подъезду. На всякий случай я на ходу расстегнул под кителем кобуру. С порога я еще раз улыбнулся Марине и потянул на себя тяжелую дверь.

В парадном воняло кошками вперемешку с застарелым запахом мочи. Было полутемно, свет шел откуда-то сверху, и подъезд с уходящими в разные стороны пределами казался бесконечным, как пещера. Поднявшись по ступенькам на площадку первого этажа, я прислушался. Никаких звуков над головой. Вглядевшись, я понял, что и лифт стоит внизу, темной массой притаившись за решеткой. Куда эти типы делись? Я прошел на цыпочках несколько шагов и увидел ступени с той стороны площадки. Они уходили вниз, за ними неясно проглядывали очертания дверного проема. Так. Подъезд проходной. Ждать здесь или пойти вперед посмотреть? Всю жизнь ненавижу ждать, тем более в неизвестности. Я сбежал по ступенькам вниз и отворил дверь.

Я попал на яркий свет, в замкнутый почти со всех сторон и удивительно захламленный дворик. Здесь были слева направо по часовой стрелке: несколько мусорных баков, в которых, урча, возились голуби, груда почерневшей под дождем и снегом деревянной тары, узкая, как труба, неизвестно куда ведущая арка и еще одна дверь. Вариант первый: эти ребята провели меня как ребенка, сделав элементарный "сквозняк". Вышли через арку и, пока я их здесь таким опереточным образом выслеживал, обогнули дом, сели в машину и укатили на глазах у беспомощной Марины. Вариант второй: они вошли в эту дверь. Колебался я недолго, ибо если они хотели от меня удрать, то уже, вероятно, сделали это. Слегка подтянув форменные брюки, я пробрался между грязных луж и потянул на себя обшарпанную медную ручку. Новый подъезд ничем не отличался от предыдущего. Та же вонь, та же темнота. И та же тишина.

И вдруг я понял, что не та же. Рядом со мной в темноте кто-то был. То ли неосторожный вздох, то ли легкое движение сказали мне об этом. Я на каблуках развернулся, чтобы выскочить обратно на улицу, но не успел. Справа мелькнула громадная тень, я поднял руку, защищаясь, но совершенно бесполезно. От страшного удара по голове чернота вокруг мгновенно сгустилась, стала нестерпимо яркой, и без всякого ощутимого для себя перехода я увидел, что лежу на обтянутой поверх белой простынки полиэтиленом очень неудобной кушетке, почувствовал нечеловеческую боль в затылке и сразу зажмурил глаза, потому что кто-то светил в них лампой.

- Где я? - спросил я. А может, мне показалось, что я спросил, потому что губы у меня еле шевелились. Но мне ответили:

- В травмпункте.

Голос был женский, привычно безразличный. И сейчас же другой голос, мягкий, страдальческий, шепотом произнес:

- Молчи, молчи, тебе нельзя разговаривать!

Я приоткрыл один глаз и увидел Марину. Черт возьми, теперь она перешла со мной на "ты"! Совсем я, что ли, плох на вид? Я приоткрыл второй глаз и увидел сначала женщину в белом халате за столом, а потом мужчину в коричневом костюме, который сидел на табуретке у меня в ногах, уперев руки в свои расставленные колени, и озабоченно меня разглядывал. У него было круглое лицо с ямочками на щеках и на подбородке, которые смешно двигались все сразу, когда он начинал говорить. Он сказал:

- Я капитан Корнеев из райуправления. Вы видели, кто вас ударил?

Я отрицательно покачал головой. Лучше б мне было этого не делать! В затылке у меня был чугунный шар величиной с небольшой арбуз, и он немедленно дал о себе знать.

- А почему ваша жена позвонила в милицию и сказала, что вас убили? продолжал он расспрашивать, и теперь я уловил в его тоне признаки подозрительности. - Вас нашли милиционеры из патрульной машины. Она что, заранее знала, что вас могут ударить?

Услышав про "жену", я скосился на Марину, но, увидев ее широко раскрытые глаза и губы бантиком, понял, что сейчас не время поднимать этот вопрос. Потом я перевел глаза на Корнеева. "Дружок, - подумалось мне, - я, конечно, сильно ударенный, но не настолько, как тебе кажется. Ты же, конечно, уже расспросил Марину и узнал, что звонила она по моему указанию. Так что это не очень-то благородно с твоей стороны мучить полумертвого человека глупыми проверками". И я решил не расходовать силы зря, вместо ответа спросив сам:

- "Москвич" нашли?

- "Москвич" стоял у подъезда, - ответил Корнеев, явно недовольный моим поведением. Но все-таки снизошел и объяснил: - Он краденый, со вчерашнего вечера в розыске. Они приехали на нем?

Но я снова решил не потакать его въедливости, тем более что язык у меня еле ворочался. Во-первых, кто на чем приехал, он опять-таки наверняка уже знал от Марины, во-вторых, это дело было ему не по зубам. Мне, впрочем, как оказалось, тоже. Мысли беспорядочно прыгали в голове, натыкались на чугунный шар и болезненно отскакивали. "Москвич" ворованный. Это профессионалы. Здорово они меня заманили. И отпечатков на руле наверняка не будет. Идиот. Нат Пинкертон чертов! Так мне и надо!

- Запишите телефон, - просипел я, не узнавая своего голоса.

Корнеев с готовностью вытащил блокнот, и я продиктовал ему телефон Валиулина. Подумал и добавил телефон дежурного по МУРу. Потом назвал адрес Шкута, он его тоже записал и уставился на меня в своем подозрительном ожидании. Мне даже стало жаль его - все-таки коллега. Но себя было жальче, поэтому я выдавал в телеграфном стиле:

- Позвоните. Пусть поедут. Труп.

После чего я решил, что и с него, и с меня хватит, прикрыл глаза, хотел сделать вид, что отключаюсь, и отключился на самом деле.

Домой меня уже в темноте привезла Марина. Из травмпункта я вырвался под расписку, да и то только после рентгена моей черепушки и под наблюдение "жены". Уже в машине она объяснила свою хитрость тем, что иначе ее бы не допустили к моему бездыханному телу, а она непременно должна была быть рядом, так как, по ее словам, ощущала за меня ответственность. В чем эта ответственность состояла, я так и не понял, ибо, кроме опрометчивого предложения подвезти меня сегодня утром, никакой исторической вины на ней не лежало. Но мне было приятно. Давным-давно никто не испытывал за меня никакой ответственности.

От машины до квартиры я нес себя, как хрустальную вазочку. Марина очень трогательно придерживала передо мной двери. Оказавшись дома, я с облегчением опустился в старое дедовское кресло и вдруг почувствовал, что хочу есть. Это был хороший признак, и я сообщил о нем Марине. Да, согласилась она, жрать охота. В ассортименте у меня имелись лишь все те же пельмени, правда, на этот раз предусмотрительно размороженные. Марина капризно дернула носиком, но вздохнула и сказала философски, что день, который начался черт-те как, вполне может для контраста закончиться таким пресным ужином. Поев, я ощутил легкое головокружение и вынужден был извиниться перед дамой и прилечь. Дама присела на кровать рядом со мной, вгляделась и произнесла жалостливо: