Далия Трускиновская - Баллада об индюке и фазане Страница 19

Званцев ошалело развел руками.

– Мне разве много надо? – проникновенно обратилась я к велосипеду. – Я ведь не гений какой-то, способности у меня ограниченные, переворотов в науке делать не собираюсь. Занимаюсь интересным делом – и все тут. Восемь часов в день ему отдаю – и хватит с него. А остальные шестнадцать! Хочу, чтобы рядом был хороший человек, чтобы друзья в гости приходили, чтобы ребенок родился! Это разве много? Нет, нормальное количество счастья для одной женщины. Нормальное! И где же оно у меня? Званцев положил мне руку на плечо. Я недоуменно посмотрела на него.

– Это был фазан, – неожиданно сказал Званцев.

– Это был индюк! – строптиво возразила я.

– Фазан.

– Индюк! Фазанов всех перестреляли и съели – получилось по три тридцать за кило, Недорого. На острове Долес проживали дешевые фазаны. А остались одни индюки. Ладно. Идите лучше к музею. Сорвалась наша затея, но что-то же делать надо! Тут вы только время зря тратите.

– А как же вы?

– Домой пойду, – объявила я, хотя идти домой мне уже не хотелось. – Спокойной ночи.

Мне было неловко за свой монолог, в котором он ровно ничего не понял.

– Погодите! Скажите мне только одну вещь – этот, на лестнице, действительно кого-то видел?

– Ну его к черту, этого, на лестнице! – буркнула я. – Откуда я знаю? По моим соображениям, должен был видеть. А поскольку вы моим соображениям не верите…

– Верю! – мрачно и сурово объявил Званцев.

– Вовремя… – вздохнула я.

– Откуда же я знал, что у вас все так сложно?

– А у кого же в наше время не сложно? У вас, что ли, в жизни полная гармония?

– Какая там гармония… Вы стихи когда-нибудь писали?

Я остолбенела.

– Не писали? Ну вот, когда пишешь стихи, тогда и есть гармония, а ты ее только на строчки переводишь. А если стихов писать не хочется, значит, и гармонии в жизни нет.

Званцев, пишущий стихи, – это было настолько неожиданно, что я не знала, что и сказать. И, поскольку ответа он все-таки ждал, ответила универсально:

– Ага.

– Пошли, – сказал тогда Званцев.

– Куда?

– В музей.

– Не хочу я ни в какой музей, – решительно объявила я, – Хватит с меня музея. Я и так все запутала. Идите сами. А я домой пойду.

– И что же вы будете делать дома?

– Спать!

– Сомневаюсь, Ну, пошли, пошли! Времени-то у нас мало! Как вы сказали – у них через час что-то намечается? Ну, так времени-то уже и нет! Выведем велосипед на дорожку, я вас на багажник возьму, р-раз – и мы в музее.

– Вам без меня там хлопот мало?

– Какие же с вами хлопоты? Вы женщина самостоятельная. Поможем Аусме Карловне, Ингуне…

– Чем это я им помогу среди ночи?

– Своим присутствием! Ну, едем, едем, это же тут рядом!

Званцев врал. Уж он-то знал, какая от меня может быть польза – опять втравлюсь в какую-нибудь глупость… Но ничего с ним поделать я не могла. Он не хотел оставлять меня одну. Я заикнулась насчет режима – и он сразу же поклялся, что чуть меня потянет в сон – в музее сообразят королевское ложе, да еще на каком-нибудь историческом диване.

Он, как маленького ребенка, извлекал меня из леса и из необходимого сейчас одиночества. Мне надо было так много обдумать, так много решить, а он тащил меня за собой и не слушал возражений. Пришлось поехать.

В чем-то он был прав – от езды я взбодрилась и вернулась мысленно ко всей истории с рукописью алхимика и вылитым Боярским. Мне стало стыдно – как я могла о нем забыть? Пока я копалась в своих мелких дрязгах, человека втягивают в крупную неприятность.

Мы нарочно ехали не лесной дорогой, а той, что над берегом. Ночь была тиха. Никакой моторки мы не слышали.

Возле музея мы встретили Аусму Карловну. Она сделала то же, что и всякая нормальная женщина на ееместе. – вооружилась охотничьим ружьем дела, сломанным в одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. И у нее, как у всякой женщины, хватило разума попросить Званцева поковыряться в этой штуковине – вдруг ее удастся быстренько наладить?

Званцев вспомнил, что в экспедиции, кажется, была аркебуза пятнадцатого века, и посоветовал выдать ее Ингуне – проку будет ровно столько же. Аусма Карловна долго вглядывалась в его насупленное лицо, но, не дождавшись ни проблеска улыбки, заспешила в музей – не иначе, вынимать из витрины аркебузу.

Званцев расхохотался. Он старался делать это потише, но все равно – смех в нем кипел и булькал. И этот смех оказался заразительным. Я не выдержала – заулыбалась.

– Идите за ней скорее, – сказал Званцев, – а то она всю экспозицию разорит. И не оставляйте ее – видите, в панике женщина! Идите, идите и обо мне не беспокойтесь. Я минут через двадцать появлюсь. Надо кое-что проверить.

Я вошла в музей.

Аусма Карловна стояла в раздумье перед витриной.

Всю историческую экспозицию на время выставки кожаной пластики убрали из главного зала. Я первым делом побежала взглянуть на рукопись алхимика. Но, сколько я ни вглядывалась в переплеты тех немногих книг, что имелись в экспозиции, алхимика я не обнаружила.

Зато обнаружила другое – Аусма Карловна с подозрением за мной наблюдала.

– А где этот… Герберт Аврилакский? – спросила я.

– Я его домой отнесла.

Тут выяснилось – Званцев предупредил ее, какому именно экспонату грозит беда, и Аусма Карловна, увидев в его отсутствие двух подозрительных типов, слонявшихся в темноте вокруг музея, завернула алхимика в газетку и унесла к себе наверх, в свою квартиру. Там он и лежит, пока мы бродим по залу и создаем видимость огромного населения.

– Люди подумают – нечистая сила в музее завелась, – грустно пошутила Аусма Карловна. – Свет во всех окнах, суета… Я говорила Званцеву, что не надо было никуда уезжать. Ну, доедет он до плотины, позвонит куда надо, а мы-то тут в это время одни. Лучше бы он был с нами.

Вошла Ингуна – молодая, коротко стриженная и в огромных очках.

– Надо запереться и ждать Олега, – сказала она.

– Какого Олега? – насторожилась я.

– Ну, Званцева.

– Вы его, наверно, уже давно знаете?

– Два года. Да, тогда летом я с ним и познакомилась, – сказала Аусма Карловна. – Он к невесте приезжал.

Званцевская биография меня совершенно не интересовала.

– Надо пойти позвать соседей, – предложила я. – Живут же здесь поблизости какие-нибудь мужчины! Пусть побудут с нами.

– А я как раз за этим и ходила\' – сообщила Ингуна. – Хорошо, в первом же доме хозяин не спал.

– Что же ты молчала? Когда он придет? – обрадовалась Аусма Карловна. – Я вижу, ты входишь молча, ну, думаю, побоялась девчонка далеко от музея отойти!

– Чего же мне бояться? Я тут все тропинки знаю. Он там музыку с радио на магнитофон записывал. Я ему сказала, что у нас подозрительные люди вокруг бродят, он обещал – вот запись кончит и подойдет.

На душе у меня стало легче.

Все возможное для того, чтобы преступление не состоялось, делается. Коллеги вылитого Боярского уйдут ни с чем. И он выкрутится. Назначенный ими час уже прошел, но они ничего сделать не сумеют! Ни фига! Ни черта!

Вдохнув с облегчением, я решила дождаться здесь Званцева, поблагодарить его за наивную мужскую педагогику и отправляться домой.

В это время на крыльце раздались шаги.

– Эй, хозяйки! – позвал знакомый мужской голос, – Впустите сторожа! Ну, чего вы там испугались?

Я перебежала в маленький зал и оттуда, таясь, выглянула в вестибюль.

Ингуна и Аусма Карловна радостно впустили гостя.

Это был Виестур.

Я пулей вылетела из музея.

Сама не знаю, как мне это удалось. Каблуки не стукнули, а на то, чтобы выскочить в еще открытую дверь, хватило таких ничтожных долей секунды, что я удивлялась собственной скорости еще добрых пять минут.

Они не заметили меня, но могли начать разыскивать. Пусть ищут! Все лучше, чем встретиться ночью в музее лицом к лицу с Виестуром. Он бы сразу понял, кто поднял весь этот шум.

Конечно, Аусма Карловна ему доложит, что Званцев привез на велосипеде какую-то подозрительную особу в интересном положении, а особа возьми и смойся! Но мало ли на острове беременных?

Теперь главное было – найти Званцева.

Я бы побежала ему навстречу, но совершенно не знала, с какой стороны плотина.

Вот если бы явился маленький брюнет – он бы сразу сообразил, о ком речь, потому что знает, какую это будущую мамочку этой ночью мучит бессонница. Бр-р!

А кстати, где он? И где вылитый Боярский?

Я вспомнила про моторку.

Званцев был далеко. Посоветоваться не с кем. И нетрудно догадаться, что сейчас происходит в музее. Аусма Карловна с гордостью рассказывает Виестуру, как она ловко спрятала рукопись алхимика.

– И, наверно, под подушку, в самое надежное место? – спросит Виестур.

– Нет, в комод, между постельным бельем, там как раз за пододеяльниками было пустое место, – скорее всего, ответит Аусма Карловна. Потом Виестуру не понравится шорох в кустах, он выйдет, через минуту вернется, успокоит женщин и досидит с ними до приезда Званцева. А еще через полчаса из квартиры Аусмы Карловны раздастся вопль – все разворочено, рукопись пропала!