Олег Игнатьев - Самый длинный месяц Страница 19

Звонила Легостаева.

— Скорее приезжайте, — забыв поздороваться или хотя бы сказать «добрый вечер», выпалила она в трубку. — Я вас жду.

— Куда? — без всякой охоты спросил Климов и услышал адрес: — Артиллерийская, восемь.

— Зачем?

Этот адрес называл Червонец.

— Я отыскала сына.

Климов хмыкнул. Это уже было слишком. По всей видимости, он свалял дурака, когда дал согласие на розыск Легостаева.

— Елена Константиновна…

— Поверьте, это он! — голос был взволнован донельзя. — Я выследила их!

— Кого? — намеренно затягивая паузу, протянул Климов, чтобы его беспокойная просительница могла почувствовать нелепость своего предположения.

— Да их же, их! — возбужденной скороговоркой зачастила на другом конце провода Легостаева и горячечно стала божиться, что выследила сына и того, в бурачной кепке. — Приезжайте, умоляю!

Климов представил себе болезненное возбуждение несчастной женщины и, не зная, каким образом можно убедить ее не терять голову и не пороть горячку, ровным тоном здравомыслящего человека обещал подъехать.

— Сами-то вы где находитесь?

— Здесь, на углу, из телефонной будки…

— Оставайтесь там.

Слушая ее сбивчивую речь, он мысленно увидел ее под мелким холодным дождем возле чужого дома и подавил в себе чувство досады, кивком пригласив Андрея следовать за ним.

— Куда?

— Да к этой… сумасшедшей.

Серая густая морось позднего предзимья, сразу остудившая их лица, усилила ощущение бессмысленности предстоящей «очной ставки», и Климов, отворачиваясь от знобящего ветра, угрюмо проворчал, что самое мудрое, это выслушать женщину и сделать наоборот.

Гульнов посчитал излишним комментировать этот банальный, как грехопадение Адама, способ мужского самоутверждения и молча сел за руль.

Климов устроился рядом.

Фыркнув, как застоявшийся конь, их «жигуленок» сорвался с места и, прошибал светом фар сырую мглу дождя, напомнил им о том, что работают они не абы где, а в уголовном розыске, и что люди, которых необходимо постоянно подталкивать, находят более тихие гавани. Хотя дело свое Климов любил и старался работать на совесть, он вынужден был признать, что давно не испытывал такой раздвоенности, какая овладела им с тех пор, как он принял заявление от Легостаевой. Он вроде бы и не надеялся на мало-мальский результат и одновременно стремился помочь несчастной женщине. Нельзя сказать, что эта раздвоенность объяснялась одним переутомлением, к которому он, кажется, привык… нет, туг что-то иное…

Улица Артиллерийская встретила их зыбким иссякшим светом покосившегося фонаря. Около четвертого дома по четной стороне, довольно далеко от телефонной будки, они заметили фигуру Легостаевой, которая стояла у калитки под дождем, как часовой.

— Вот и возьми ее за рупь шестнадцать, — неприязненно заметил Климов и, оставив Андрея за рулем, вышел из машины.

— Добрый вечер, — окликнул он мокнувшую под дождем Елену Константиновну, и та сразу же вцепилась в его руку.

— Пойдемте, пойдемте. Скорее…

Климов придержал ее за локоть.

— Может, рано праздновать успех?

— Нет, нет! — потащила его за собой Легостаева. — Все так удачно!

— Что? — не сдвинулся с места Климов, и она укоризненно отпустила его руку. — Вы мне не верите? Я выследила их.

— Я это уже слышал, — подозревая ее в болезненном самообмане, ответил он и официальным тоном попросил ввести его в курс дела.

Легостаева пугливо оглянулась и сбивчиво поведала о том, как она все эти дни следила за тем парнем, что работает на кладбище, а вот сегодня вечером, когда уже стало темнеть, увидела его и сына вместе, и сын живет вот в этом доме: номер восемь.

Климов вспомнил показания Червонца и его подозрения насчет самообмана Легостаевой не то, чтобы рассеялись, но отошли куда-то в глубину сознания. В этом доме жила Шевкопляс, дочь Фифильщика.

— Ну что же, пойдемте.

Хотелось надеяться, что все услышанное — правда, и впросак на этот раз они не попадут.

Дверь им открыла высокая дородная блондинка в ярком шелковом халате. Глянув на предъявленное ей удостоверение, она отвела глаза и уперлась рукой в стену.

— А собственно… по какому праву?

Узнав о цели столь неожиданного и, надо сказать, неприятного визита, она уже было повернулась к ним спиной, но, словно испугавшись какой-то тайной мысли, снова посмотрела на пришедших с непонятной настырностью.

— Час от часу не легче.

— Вы уж извините, — подала свой голос Легостаева, но блондинка стала возражать: — А мы не принимаем. Врываетесь без приглашения…

С тех пор, как Климов стал работать в милиции, подобные упреки слышать приходилось часто, и он привычно попросил прощения.

— Я не надолго, только познакомлюсь с вашим мужем.

Поскольку смотрел он не менее твердо и просил лично от себя, а значит, и от уголовного розыска, Шевкопляс с деланной небрежностью запахнула на груди халат и, отстранившись, пропустила в прихожую. Легостаева излишне тщательно принялась вытирать туфли о половичок. Она явно смешалась под взглядом хозяйки.

Раздеться им не предложили.

Глава 14

В сущности, в этом нет нужды, подумал Климов и прошествовал в дом. Минуя крохотную спальню и не менее тесную кухоньку, он профессионально отметил, что мебель в них дорогая, подобрана со вкусом, хотя его и раздражало обилие крестов на стенах. Деревянных, бронзовых, фаянсовых… Но особенно вычурным ему показалось сочетание красного с белым и уйма всяких безделушек, когда он вошел в «залу», как выразилась Шевкопляс, громко предупредив мужа о гостях. Климова едва не замутило от вида дорогой посуды и прорвы хрусталя. Чувствовалось, что для полной иллюзии светского образа жизни хозяйке не хватает канделябров и рояля. Ну, может быть, еще камина с полыхающим огнем. Вместо камина в зале стоял чайный столик, застланный искусственной скатеркой, на ало-белых разводах которой был расставлен кофейный сервиз в соседстве с массивной пепельницей из богемского стекла. Рядом со столиком, упираясь ногами в батарею водяного отопления, вполуоборот к вошедшим, сидел молодой мужчина с зажатой в пальцах сигаретой. Пепельно-дымчатый сиамский кот, угревшийся на его коленях, с дьявольским презрением в глазах уставился на Климова.

— Володя, у нас гости, — еще раз нарочито громко сообщила Шевкопляс и властно опустила руку на плечо супруга.

— Кто такие? — вяло спросил тот и глянул снизу вверх на подошедшую жену.

Она скривилась.

— Из родной милиции.

Пальцы, в которых дымилась сигарета, заметно дрогнули.

Спихнув с коленей кота, хозяин дома оттолкнулся ногами от батареи и развернулся вместе с креслом в сторону гостей. Темноволосый, кареглазый, с крепким подбородком и высоким чистым лбом.

По его замкнуто-отрешенному лицу, по сухому блеску глаз можно было догадаться, что их ждали. Хозяин не казался человеком, застигнутым врасплох. Видимо, Червонец рассказал о том, как побывал в милиции, где его приняли за сына неизвестной женщины.

Климов перевел взгляд на Легостаеву.

В первую секунду она оторопело смотрела на повернувшегося к ней мужчину, а затем беззвучно бросилась к нему на подгибающихся от волнения ногах.

— Сыночек!

Вскрик радости и удивления заставил вздрогнуть не только хозяина дома, но, как показалось Климову, и его жену.

Обхватив плечи «найденного сына», Легостаева припала головой к его груди, но тот, с внезапно побледневшим лбом, резко поднялся, и она бессильно-радостно сползла к его ногам.

Нет, он не обнял ее, как можно было ожидать, не поцеловал и не погладил ее волосы рукой, как это сделал бы любой на его месте, нет, напротив, он с каменным лицом стал отстраняться от нее, высвобождаясь из объятий. Да это уже были и не объятия, а мертвая хватка сведенных судорогой рук чужой и непонятной женщины, которая заглядывает снизу вверх в его глаза.

Замешательство, тревога, радость и отчаяние оттого, что сын не признает ее, родную мать, так исказили лицо Легостаевой, что Климов не мог взять в толк, как ему самому держаться в этой ситуации. А ситуация, что ни говори, поразительная. Мать нашла сына, а тот ее не признает. Мало того, он с таким видом, точно ему на все наплевать, грубо рванулся назад. Рванулся как будто ему нестерпимо захотелось садануть дверью так, чтобы всем чертям тошно стало, лишь бы спастись бегством от безумной гостьи, но он нашел в себе силы не сделать этого, и вот теперь по взгляду Климова хотел понять, известно ли тому, о чем он сейчас думал, чего желал в своей неизъяснимой ярости?