Буало-Нарсежак - Шусс Страница 19

— А потом, — продолжил я, — вы написали это анонимное письмо.

Эвелина остановилась и пристально посмотрела на меня при свете уличного фонаря.

— Ты говоришь серьезно?.. Конечно нет, можешь мне поверить.

— Ты уверена?

— О! Абсолютно! Если бы письмо написал папа, оно было бы полно оскорблений, и к тому же он не смог бы скрыть этого от меня.

— Хорошо, это не он, это не ты. Тогда кто же? Те, кто ему платил? Но кто они?

— Я не знаю. И папа не знал тоже. В один прекрасный день ему позвонили по телефону и предложили денег. Деньги ему передавались через посредство адвоката, который занимался его разводом, мсье Бадера. Для того это профессиональный секрет.

— А его сообщник, Дош?

— Папа ему платил из рук в руки.

Я не спеша рассматривал лодки, фасады, подсвеченные отблесками моря и неба. Все вокруг было нежным и ласковым, как в серенаде. Я погладил руку Эвелины.

— Мне не надо было, — сказал я, — расспрашивать тебя обо всем этом. Ладно, жребий брошен. Деррьен выиграет, твоя мать осуществит мечту стать настоящим председателем совета директоров. А я, при первом же подходящем случае, расскажу ей все. Наверное, она уже сама догадалась. А ты, когда ты поняла, что я тебя люблю?

Эвелина потерлась щекой о мое плечо.

— Когда мы с тобой были последний раз на яхте. Раньше ты мне был просто близким человеком, и все.

— А теперь ты меня принимаешь таким, какой я есть, без проблем?

Она не ответила. А мне хотелось еще долго-долго тихим голосом, наклонившись к ней, разговаривать. Я уже не очень понимал, куда мы идем, блуждая в лабиринтах улочек, переходящих в набережные, проходов, ведущих к пешеходным мостикам. Лодки вокруг нас, казалось, выплывали прямо из домов.

— Ты теперь без гроша, — продолжал я. — Ты понимаешь, что те, кто платил твоему отцу, будут некоторое время держаться в тени.

— Я знаю, но надеюсь, мама мне поможет.

— Я, я тебе помогу, — сказал я порывисто.

— Нет, Жорж. Это будет не очень удобно. Поговорим о чем-нибудь другом.

И, как часто бывало, какая-то тягостная скованность заставила нас замолчать.

— Иди спать в дом, — сказала Эвелина. — Я переночую на яхте, что-то устала сегодня вечером.

Я не сомкнул глаз и всего себя измучил, пытаясь вообразить наше будущее. Но будет ли оно у нас? Разве это слово могло иметь смысл применительно к такой неуловимой девушке, как Эвелина? Пойти на обычную связь? Ни за что! Отныне мне нужно, чтобы она была рядом со мной не только каждый день, но весь день целиком. Я чувствовал, что самая недолгая разлука ранит меня. Если бы я дал себе волю, то тут же ринулся к яхте, схватил Эвелину в объятия и стал бы ее умолять не бросать меня, потому что я стар, у меня в запасе совсем немного дней, часов, что это я нищ и прошу у нее милостыни. Ночные мысли были нелепы, они мучили меня и, как вампиры, высасывали кровь.

Утром взошло солнце, и под его лучами суденышки засверкали, как новые игрушки. А Эвелина и я… короче, эта была новая вспышка счастья, Поль, об этом я тебе не расскажу ничего. Потом я, как обычно, позвонил Берте. Она чувствовала себя победительницей.

— Он выиграл, — закричала она. — Он спустился по трассе Мене и не упал. Лыжи вели себя великолепно. Я приглашаю прессу на послезавтра, прежде всего местную: «Дофине», «Провансаль», «Нисматен» и еще несколько. Потом я хочу организовать большую презентацию в Альп-д’Уэц. Жорж, на этот раз мы попали в яблочко!

А я, кивая головой в знак согласия, про себя говорил: «До чего же мне на все на это наплевать, бедная моя старушка!»

Глава 9

Поль сказал:

— Перепиши все начиная с «бедная моя старушка». Ты помнишь, Берта сказала тебе, что собирается организовать презентацию. Далее твои заметки стали совсем непонятны для читателя, у которого нет времени ломать голову, такого, как я. Выстраивай все по порядку, вместо того чтобы мешать в кучу. Последовательный рассказ о последних восьми или десяти днях — вот что я от тебя жду. Это не трудно, но поможет тебе успокоиться.

Хорошо, я начинаю снова. Эвелина, которую я ввел в курс дела, была даже довольна.

— Если дело пойдет, — сказала она, — мамаша получит хороший куш, а она, как считал папа, в этом очень нуждается. Он в делах был нуль, но за ним стояли люди, думавшие за него.

А я потирал руки. Это счастье, что Берта будет целиком захвачена своими заботами и амбициями. Когда я ей объявлю, что Эвелина и я… Она нас прогонит, как в дурной мелодраме. И мы станем свободны. Ее положение наконец прояснится, и все устроится. Вот тогда-то все и полетело в тартарары. Прошло два дня, как вдруг мадам Гиярдо позвала меня:

— Звонит мадам, она хочет с вами говорить… Сказала, что это очень важно.

Я крикнул в люк Эвелине: «Я пойду, звонит твоя мать», и кинулся в дом, охваченный мрачными предчувствиями. Деррьен заболел, или поссорился сильнее обычного с Лангонем, или еще одна забастовка на фабрике, такое уже случалось. Запыхавшись, я схватил трубку:

— Что случилось?

— Это ужасно, — запинаясь, бормочет Берта. — Необходимо, чтобы ты немедленно приехал.

— Но Эвелина…

— Эвелина… Я не могу видеть ее… Может быть, это она…

Рыдания. Берта сморкается и продолжает умирающим голосом:

— Я только что получила новое письмо. Алло, ты меня слушаешь? Оно пришло пять минут назад. На конверте штемпель Гренобля.

— Да, да… И что там написано?

— О, оно совсем не длинное! Два слова: «Он упадет». Буквы вырезаны из журналов, как и в первый раз. Кажется, ясно? Деррьен упадет. Они уверены, они решительно утверждают. Это неизбежно. А все, кого я Пригласила, здесь. Погода прекрасная. Спуск назначен на завтра. На что я должна решиться? Если бы ты был здесь, вместо того чтобы строить куры этой шлюшке.

— Эй, полегче.

— Именно так. Ее отец умер, но она вполне способна его заменить.

— Подумай, Берта, как она может быть опасной для Деррьена, будучи в Пор-Гримо? Это уж какое-то колдовство.

— А откуда я знаю? Я буквально схожу с ума. Но это точно, я чувствую, он упадет.

— Берта, не надо паники. Ты кому-нибудь говорила?

— Нет, конечно.

— Тогда дождись меня. Через два часа я буду в Изола с Эвелиной. Ты прекрасно понимаешь, что я не могу ее привезти просто так, без всяких объяснений. Кроме того, по моему мнению, надо собрать всех, кроме журналистов, разумеется.

— И Альбера?

— Да. Деррьена надо ввести в курс дела. Если это кого-то касается, то прежде всего его. Но поверь мне, ничего не произойдет. Это тебе прислали, чтобы позлить. Во всяком случае, я уверяю тебя, что Эвелина тут ни при чем. Посмотри на штемпель, когда письмо послано из Гренобля?

— Позавчера.

— Мы никуда отсюда не отлучались.

— Тогда кто?

— Может быть, кто-то с фабрики. Может быть, кто- нибудь из друзей Мареза. Даже может быть, кто-то из приглашенных тобой, чтобы спровоцировать инцидент, сенсацию дня. Ты представляешь себе заголовок: «Грозное предупреждение лыжам «комбаз-велос». Или хотят обвинить нас в попытке сделать себе рекламу. Все возможно.

— Но, Жорж, ты себе прекрасно представляешь, какая в этой игре ставка. Разве я вправе разыгрывать в «орла» и «решку» такое огромное состояние?

— Послушай, если ты остановишься, то сразу потеряешь все. Значит, надо продолжать, но приняв предосторожности. Ты вынуждена продолжать даже если сомневаешься в этом. Мы скоро все это обсудим. Запрись, ни с кем не разговаривай, я выезжаю.

Поль будет доволен, я воспроизвел этот разговор как можно точнее, чтобы дать почувствовать степень потрясения Берты. Она была сильно напугана, должен признаться, что и сам немного испугался. Такого рода угрозы, хотя они вроде и не являются угрозами… своими намеками пугают еще больше, парализуют разум и лишают его способности решать. Что ни делай, все равно проиграешь. Я все рассказал Эвелине, которая сначала отказалась ехать со мной.

— Нам было так хорошо вдвоем, Жорж. Если я туда поеду, я не смогу быть достаточно деликатной с мамой.

— Ты знаешь, все это меня так же мало трогает, как и тебя. Но надо соблюдать вежливость.

Последние слова заставили Эвелину взорваться.

— Мать уничтожила отца. Она держит тебя на коротком поводке и заставила поверить, что я составляю анонимные письма. И я же должна соблюдать вежливость. Нет, но…

— Я прошу тебя замолчать.

Я сказал это так сухо, что она сразу же замолчала. Но ее губы дрожали от гнева, а глаза метали в меня молнии. Эвелина повернулась ко мне спиной и начала кидать вперемешку на кушетку одежду, предметы туалета, обувь.

— Что ты делаешь?

— Ты же сказал, что мы поедем в Изола, разве нет?

Потом молчание, молчание женщины, если тебе это понятно, Поль. Каждый жест полон враждебности, так и брызжет кислотой. В машине при малейшем прикосновении к плечу, к локтю Эвелина резко отстраняется, лицо повернуто ко мне жестким профилем маски. И мамочка и дочка знают, что я не могу долго выдерживать такую игру. И начинается нелепый разговор, за каждым вопросом следует долгая пауза, удваивающая гнет, а когда звучит ответ, он тонет в шуме. Вопрос повторяется… пожатие плеч, я торможу, заметив в зеркале заднего вида, что меня хотят обогнать.