Леонид Словин - Ночь, прожитая трижды Страница 19

— Запиши. Неделю назад к ним заходил некто Коржаков… — Игумнов познакомил его с подробностями. — Оставил эту карточку…

Цуканов переписал:

— «Старший консультант по менежменту фирмы „Освальд“… — Поднял плечи. — Впервые слышу…

— Я звонил в „Лайнс“. Рэмбо обещал узнать.

— Моя задача…

— Все узнать. Как Коржаков попал к ним. Как себя вел. Что рассказал о себе. Причина визита. Ведь не из-за красивых же глаз он сделал подарки „торфушкам“?! Кстати… — Он знал своего зама. — Не советую что- нибудь в палатке пробывать. Особенно левуюй водку! В госпиталь загремишь!

Цуканов отмахнулся.

— Да, ладно, Игумнов! Учи своего отца морковку дергать…. И для этого ты меня вызвал?!

— Почти… — Игумнов продолжил вроде беспечно. — Если услышишь, что у кого-то ночью появился пистолет, с меня ящик коньяка…

Зам насторожился. Самого его учить дергать морковку не надо было, он сам мог научить когоугодно. Настроение у Цуканова сразу упало.

Он перевел взгляд на Качана. За время инструктажа тот не сказал ни слова.

— Что за пистолет?

— Табельный „макаров“.

„Так и есть…“

— А как?

Игумнов рассказал.

— Ясно… — Шансов найти пистолет до утра не было никаких.

„Завтра грядут крупные неприятности. Качана выгонят. Игумнову объявят служебное несоответствие. Это в лучшем случае. На него у начальства большой зуб…“

— Вот номер пистолета…

Цуканов взглянул мельком. Номер записывать не стал:

— Вряд ли мне попадется много стволов. Дежурный знает?

— Нет. Пока только мы трое… Теперь еще: тебе может позвонить Ксения, я послал ее в общежитие к африканцам…

— Я один еду?

— Возьмешь с собой старшего опера…

— Кого же это?

— „Штирлица“.

Подполковник какого-то хитрого подразделения был прикомандирован к Линейному Управлению временно, пока ему подыскивали должность.

О прежней его работе ничего не было известно. За новичком тянулся шлейф загадочных слухов. Причиной его появления на вокзале называли прокол. Он то ли замочил кого-то по заданию высокого начальства, то ли, наоборот, организовал побег осужденному…

Сведения об этом просочились в печать. Возник громкий скандал. В деле оказались замешаны известные лица. Руководство Штирлица сразу от него открестилось, штрафника на время убрали подальше с глаз, оформили на вокзале старшим опером.

— Только не вводи в курс дела… — Менты ему не доверяли.

С коллегами новый сотрудник не сходился. Был известен среди них как „Прикомандированный“ или „Штирлиц“. Без имени и звания. Иногда к нему приезжали на вокзал друзья по прежней службе — в черных „волгах“, спортивного вида, явно офицеры спецслужб.

— Пока будешь в палатке „Азас“, пусть он сходит на станцию. Надо переговорить с монтерами пути…

Цуканов вздохнул.

— Думаешь он сможет?

— Хотя бы перепишет. С уборщиком на платформе Домодедово поговори сам. Ты его знаешь…

— Кириллычато?! Заместителя по строю?! Да как облупленного!

— И договоримся. На наркотики не отвлекайся. Нигерийцы, Коржаков, патрули… Нас они интересуют лишь постольку- поскольку. В связи с „макаровым“.

Инструктаж был закончен.

— Вооружись: там все может быть.

— Понял. Как у нас с машиной?..

Возьмешь дежурную. Мы тем временем махнем на Варсонофьевский. К Коржакову. И, может, в ОхранноСыскную Ассоциацию. К Рэмбо.

— А транспорт? Вызовешь Карпеца? — Цуканов догадался. Свободных машин в дежурке не было. Карпец был младший инспектор розыска, он жил рядом, на Москве- товарной.

— Придется. Другого не придумать…

Игумнов набрал телефон младшего инспектора.

— Слушаю… — Карпец спал чутко — снял трубку уже на втором гудке.

Доброе утро… — Игумнову было жаль его поднимать, но выхода не было.

— Твои „Жигули“ на ходу?

— С вечера бегали, товарищ капитан.

— Запрягай. Есть дело.

Карпец был безотказен. Спросил только:

— Случилось чего?

— Ты нужен.

— Еду.

В дверях появился майордежурный.

— Извини, Игумнов: я без стука… Можно?

Это была шутка.

Стучать полагалось только входя к начальнику и к его первому заму.

— Ничего, ничего. Валяй.

— Спасибо. Я вошел.

В руке он держал тонкостенный стакан в фирменном подстаканнике МПС, знакомом каждому пассажиру дальнего следования. Проводницы подавали в нем чай. Майор предпочитал портвейн, приправленный „боржомом“.

— Я все думаю, Игумнов, чего вдруг он взъелся, Скубилин?!

Дежурный хлебнул из стакана, предварительно помешав в нем ложечкой.

— Может какая злая муха укусила?! Все тихо, служба идет нормально. Вдруг ворвался, всех облажал… Как ты считаешь?

Начальник розыска не ответил. Приход дежурного был некстати.

Майор не смутился.

— Бог с ним, со Скубилиным… Тут вот какая история…

Свое сообщение дежурный приберег на конец.

— Удивительные случай… — Он даже не рассчитывал, что ему поверят. Прямо „Тысяча и одна ночь“… Сейчас позвонил машинист дрезины. В Домодедове, на переходном мосту, была настоящая схватка. С пальбой… Он стоял на ветофоре, все видел…

Игумнов и Качан слушали молча. Не удивились,

Дежурный поначалу не обратил на это внимания.

— Как в гангстерском фильме. Сразу несколько групп. Со стрельбой, с нападением на патрулей…

Ни для Игумнова, ни для Качана его сообщение не стало сенсацией. Дежурный не подал вида, договорил:

— …И вдруг некто… Выскочил из патрульной машины. Вырубил мента, который его охранял… И бегом к платформе…Водитель дрезины отправлялся, дал гудок. Хотел отогнать. Куда там! — Дежурный достал леденец. отправил в рот. — Интересно?

— Очень… — Игумнов блеснул фиксами. — Что там дальше?

— Патрульные его не догнали. Парень на полном ходу вскочил в дрезину… Такая стрельба началась. — Майор скомкал конец рассказа. Он рассчитывал на большее. — На всякий случай я проинформировал Домодедово… — Он помолчал. — Ты ведь в курсе?..

— Да.

— Я так и понял.

Дежурный привычно анализировал.

— Что-то случилось. Правда, Игумнов? Сначала генерал. Теперь приехал из дома Цуканов, взял машину. Вы с Качаном тоже кудато собираетесь. Вы оба едете?

— Оба. И с нами Карпец.

— Какието дела… — Майор хлебнул из стакана. — А дежурный обо всем узнает последним… Хочешь что-то сказать?

— Да. Вооружишь меня и Карпеца…

— Ясно. А еще? Может я тоже смогу поучаствовать?…

— Поищи экипаж этой патрульной машины… — Игумнов подал бумагу с номером.

— Это мы мигом. А когда, потвоему, я узнаю обо всем остальном?

— Ты? — Начальник розыска щелкнул зажигалкой, полюбовался пламенем. Потом загасил вовсе. — Ты узнаешь все утром перед сдачей дежурства. Я обещаю. Когда у нас край?

— В восемь. Я должен дать сводку в Управление.

— Без десяти восемь я тебя во все посвящу.

Игумнов поднялся, захлопнул сейф. Взглянул на часы: младший инспектор уже должен был находиться на месте вместе с машиной.

— Без меня может позвонить Ксения. Все запиши и поставь в известность меня или Цуканова… — Он переждал, подытожил. — А до этого ты ничего не слышал, не знаешь…Большие знания преумножают печаль.

— Я знаю, Игумнов. Особенно на нашей службе.

Младший инспектор Карпец — вальяжный, обманчиво спокойный и добродушный — в своем „жигуле“ на площади с трудом перемогал сон.

Площадь была пуста. В тусклых огнях за палатками перед музеем „Траурный поезд В.И. Ленина“ свора бездомных собак облаивала припозднившегося бомжа.

По звонку Игумнова Карпец собрался в минуту:

На этот счет у него была собственная теория субординации.

„Прикажет начальник розыска — выполняй! Он — пахан! Скажет: „ты ничего не видел, не знаешь!“ В точности повторяй. Стой на своем, как велел! Потому что он знает полный расклад вокруг лучше тебя…“

Бывший ковылковский лимитчик из Мордовии, Карпец изучил эту систему досконально сам и тому же учил новичков.

„Скажет пахан: „Бери вину на себя! Говори, что ты там был! Или, наоборот, не был…“Делай, как он говорит. Может потом он же и взыщет с тебя за это — молчи! Не сомневайся, никого не выдавай. Ты не знаешь всего. Может у него не было другого выхода. Ты помог ему, потому что взял все на себя. Через месяц взыскание с тебя снимут. А потом, смотришь, уже велели написать рапорт на материальную помощь, подкинули бабок, а там уже и премию…“

Тонкости службы имели практический смысл.

„Кто, кроме пахана, замолвит за тебя слово, когда ты следующий раз снова погоришь?! Не удержишься — поддашь на дежурстве с земляком. Или, скажем, носильщик или кладовщик в камере хранения поставят тебе бутылку…“

„Идут!“

От вокзала показались Игумнов и старший опер.