Михаил Черненок - Точки пересечения Страница 19

ГЛАВА XIV

При обыске в карманах Коробченко нашли заверенную нотариусом расписку Владимира Олеговича Милосердова в том, что тот получил от Геннадия Митрофановича Зоркальцева семь тысяч рублей наличными деньгами, полпачки измятых сигарет "Прима", винную пластмассовую пробку и два рубля восемьдесят пять копеек пятнадцатикопеечными монетами. Изъятый у него наган с пятью оставшимися патронами, судя по номеру, принадлежал охраннику Колчину, труп которого, завернутый в брезент, обнаружили под вездеходом тюменские железнодорожники 12 июня. Первый допрос, сразу после задержания, проводила следователь Маковхина в присутствии прокурора, Шахматова и Антона Бирюкова. Низко опустив стриженую голову и зажав между плотно стисвутыми коленями в заплатанных джинсах трясущиеся ладони, Коробченко обреченным голосом давал показания, тут же записывавмые на магнитофонную ленту. Он ни в чем не запирался, не лгал напропалую, как это обычно делают на первом допросе, пытаясь выиграть время, уголовники-рецидивисты. Напротив, чистосердечным признанием Жора хотел "облегчить душу и избавиться от кошмара, накрученного глупой гастролью - в Минск и обратно". Многое из рассказанного им в дальнейшем надо было подтверждать свидетельскими показаниями к тщательными экспертизами, но главное сейчас заключалось в том, что задержан именно тот преступник, которого искали и который с оставшимися в нагане патронами мог безрассудно натворить еще немало серьезных бед. ...Жизнь Жоры Коробченко, по его словам, складывалась, как у всех, но сам Жора, сколько себя помнил, не хотел быть "инкубаторным". Единственвый сын у матери-учительницы, он получил хорошую дошкольную подготовку и в начальных классах считался лучшим учеником. Чтобы не прослыть среди соклассников "паинькой", рано начал покуривать, бравируя, отведал спиртного. Неудержимо хотелось быть лидером во всем. В старших классах учиться, стало труднее, однако завоеванное лидерство уже не давало Жоре покоя, и он решил "лидировать" там, где легче. Природа не наделила его физической силой и смелостью, но после стакана вина эти недостатки словно исчезали. С отъездом Коробченко на учебу в художественное училище исчезло и сдерживающее влияние требовательной мамы, контролировавшей дома чуть не каждый Жорин шаг. В училище Жоре понравилось. Учащиеся в группе подобрались способные, а преподавание специальных дисциплин вели профессиональные художники, знающие толк в своем деле. Почти на четыре месяца Жора забыл о вине. Пытался даже бросить курить, но не смог - не хватило силы воли. Перед Новым годом Коробченко захандрил. Причиной плохого настроения явился в общем-то пустяк: в красочной предновогодней стенгазете в числе лучших пяти учащихся курса фамилия Жоры оказалась не на первом месте, а на пятом. "Плохо - становлюсь серым", - мрачно решил Жора н почувствовал непреодолимое, нутряное желание "тонизироваться". В первое утро нового года Коробченко очнулся с раскалывающейся от боли головой в незнакомой квартире. Мучительно соображая, как здесь очутился, с трудом узнал в вышедшем из ванной в одних плавках высоком мускулистом парне с белыми до плеч волосами бармена Стаса, за стойкой которого вчера исподфишка, вместо кофе, глотал "виски с содовой" и которому шутя бросил, кажется, последнюю десятку за длинную пачку фирменных сигарет "Честерфилд". Стас сладко потянулся, поиграл загоревшими мускулами. Подойдя к дивану, где лежал Жора, усмешливо сказал: - Ну, художник, волосы болят? Вставай, полечим твою лихую голову. Жора через силу поднялся. Когда он, кое-как ополоснув лицо, вышел нэ ванной в комнату, бармен в роскошном персидском халате сидел в кресле у журнального столика и, покачивая белой головой в такт мелодии, слушал стереомузыку, утробно льющуюся из импортного радиоприемника с подсветкой, переливающейся всеми цветами радуги. - Какой дурак научил тебя жрать виски одним глотком? - с улыбочкой спросил Стас. Коробченко смущенно пожал плечами. - Дикарь, воспитанные люди употребляют этот напиток маленькими глотками, - назидательно заговорил бармен. - Нам, лапотникам, надо учиться искусству пития у цивилизованной заграницы... Но привез я тебя в свой дом, разумеется, не для обучения хорошему тону. Помнишь вчерашний разговор?.. Забыл. Вот дурной... Что ж, вернемся к прошлой теме: нужен приличный портрет моей собственной персоны, чтобы украсить эти голые плоскости, Стас широко провел рукой, будто показывая комнатные стены с хаотически развешанными по ним разномастными иконками. - Портрет, уточняю, нужен на холсте, масляными красками, в реалистической манере. Дебильного абстракционизма в живописи я не признаю. Способен создать такой шедевр? - Можно попробовать, - неуверенно ответил Жора. Стас опять улыбнулся: - Вчера ты был решительнее. Подлечить, дикарь?.. Жора хотел отказаться, но не смог. Он уже привык "клин вышибать клином". "Подлечившись", Коробченко вдохновенно начал перечислять, какие понадобятся краски и материалы, чтобы задуманный портрет получился "на уровне": Бармен удивительно быстро раздобыл все, перечисленное Жорой, и на следующей неделе Коробченко принялся набрасывать эскиз будущего художественного полотна. Вначале Стас хотел запечатлеться в фирмовых джинсах с зеленой строчкой и в ковбойской рубахе навыпуск, но на "художественном совете", в котором, кроме Стаса и Жоры, приняли самое активное участие бесцеремонные девицы с кошачьими именами - Муся, Киса и Люся, окончательно было решено, что Коробченко изобразит бармена в персидском халате, задумчиво сидящим у журнального столика. Работал Стас в баре посменно. Три раза в неделю, после занятий в училище, Жора приезжал к нему домой писать с натуры. После каждого сеанса бармен доставал из холодильника импортную бутылку. Угощая Жору, назидательно поучал: - Запомни, дикарь, святое правило. Чтобы не стать хроническим алкоголиком, никогда не превращай похмелье в самостоятельную пьянку... Жора никаких правил не соблюдал. Чем больше он пил, тем непогрешимее, увереннее себя чувствовал. Угощений Стаса ему стало не хватать. Чтобы постоянно "тонизироваться", пришлось унести на вещевой рынок дубленый полушубок, справленный мамой перед отъездом в училище. Жалко было расставаться с хорошей вещью, но Коробченко успокоил себя тем, что прилично заработает на портрете бармена и купит настоящую дубленку. Совершенно неожиданно для Жоры начались неприятности в училище - дрожащая с похмелья рука никак не хотела выводить на ватмане ровные штрихи. Коробченко под предлогом болезни стал пропускать занятия. Поначалу ему сочувствовали, доставали дефицитные лекарства, которые Жора заказывал "от фонаря", но когда узнали истинную причину, прогулов, решили обсудить поведение симулянта на комсомольском собрании. Коробченко "в знак протеста" ударился в такой, запой, что позабыл не только о занятиях, но и о портрете своего мецената. Опомнился он лишь тогда, когда от денег, вырученных за полушубок, не осталось ни копейки. С училищем пришлось расстаться. Постепенно продавая одежду, чтобы мало-мальски кормиться в студенческих столовых, Жора вновь принялся за портрет бармена. Через месяц работа была закончена. Почти двухметровое полотно в композиционном отношении очень сильно смахивало на известную суриковскую картину "Меншиков в Березове", а задумавшийся на нем Стас, облаченный в роскошный персидский халат, беспардонно походил на опального Александра Даниловича. Однако "худсовет" особенно девицы с кошачьими именами - приняли выполненную работу на "ура". Жора ликовал. Только радость его была недолгой - меценат оказался прижимистым. В благодарность за свое классическое изображение бармен отвалил художнику... бутылку шотландского виски. Оскорбленный до глубины души, Коробченко встретил утро следующего дня в медвытрезвителе. Платить за вынужденные услуги специализированного учреждения Жоре, понятно, было нечем. Пришлось плюнуть на оскорбленное самолюбие и снова идти к бармену. Стас, выслушав просьбу - одолжить пятьдесят рублей, усмехнулся: - Дикарь, чтобы иметь отечественную капусту, надо вкалывать в поте лица, а не глотать по-черному спиртное. Хочешь быстро подкалымить, могу рекомендовать хорошему человеку. Запомни: в конторе осмотра вагонов на станции Омск-грузовой спросишь Толика Ерофеева, Скажешь, по моей протекции... Толик Ерофеев оказался стильным "фитилем" ростом под потолок. "Вкалывал" он осмотрщиком вагонов и даже на работе был во всем фирмовом. На причастность его к железнодорожному транспорту указывала лишь черная форменная фуражка с крылатой кокардой. Поигрывая молоточком на длинной рукоятке. Толик с ухмылочкой выслушал Коробченко и сухо изрек: - Выходи сегодня в ночную смену на контейнерную площадку. - Мне надо заработать не меньше пятидесяти рублей, - робко заикнулся Жора. - Сработаешь без брака- десять четвертных получишь. От безделья Жора пришел на контейнерную заранее. Сам Толик появился к одиннадцати, "Работать" начали в полночь, но допустили "брак". Застигнутые милицией с четырьмя толстыми кипами импортных джинсов, украденных из контейнера, оба "осмотрщика" укатили с "ночной смены" в автомашине с зарешеченными окнами. В итоге вместо обещанных Толиком десяти четвертных Жора получил три года пребывания в колонии и под охраной отправился в Красноярский край. Толик, как выяснилось при судебном разбирательстве, оказался "осмотрщиком" со стажем и отбыл выполнять назначенное ему судом пятилетнее задание в места более отдаленные. К удивлению Коробченко, на протяжении всего судебного процесса Ерофеев ни словом не обмолвился о бармене Стасе. Промолчал о нем и перепуганный Жора. О внезапной смерти матери Коробченко узнал, уже находясь в колонии, из письма Лели Кудряшкиной. Сообщение это вломило так, что Жора не мог найти себе места. Стараясь приглушить дущевную боль физической болью, начал было накалывать на пальцах левой руки татуировку "Мама", но вспомнил школьную любовь и выколол "Леля". Нестерпимо хотелось "тонизироваться", однако в колонии не было даже запаха спиртного. Постепенно Жора "привык не пить". Обдумывая свою неудачно начавшуюся жизнь, внезапно для себя сделал вывод: виновник всех бед - бармен Стас. И Коробченко сам себе поклялся убить Стаса. Мысль о беспощадной мести до безумия овладела Жорой. Увлекательный рассказ Савелия Вожегова о складе немецкого оружия под Минском еще больше разжег воображение. Коробченко "заболел" навязчивой идеей - любыми путями раздобыть пистолет. Отбыв наказание, Жора прямиком направился в Минск. Здесь, в первую же встречу с Вожеговым, выяснилось, что оставшийся от - войны склад с пистолетами - пустой треп. Взятые "на испуг" у Вожегова деньги Коробченко пропил одним махом. Оставаться в чужом городе Жоре не хотелось, а возвращаться в Сибирь было не на что. К счастью, на железнодорожном вокзале он случайно познакомился с охранником Колчиным, приехавшим из Тюмени за вездеходом. Узнав, что Жора сибиряк, Колчин сам предложил за компанию с ним махнуть в родные края. На рассвете в нюне железнодорожный состав, в котором находилась платформа с вездеходом, прибыл на сортировочную станцию Свердловск. Прохладную утреннюю тишину нарушали гулкие радиоголоса диспетчеров да снующие по многочисленным путям маневровые тепловозы. Постухивая по колесам и буксам вагонов длинным молотком, к платформе подошел осмотрщик и на вопрос Колчина - долго ли придется стоять? - ответил, что состав подлежит расформированию, поскольку, мол, основная часть его должна уйти в южном направлении. Оставив Жору присматривать за вездеходом. Колчин пошел к маневровому начальству, чтобы разузнать, сколько времени их здесь промаринуют. Вернулся он нескоро, часа через три. С одышкой поднялся на платформу, потер ладонью левую половину груди, достал из нагрудного кармана гимнастерки стеклянную пробирочку, тряхнул ее над ладонью и сунул под язык крохотную белую таблетку. Посмотрев на опустевшую стекляшку, сказал: - Лекарство, елки-зеленые, кончилось. Будь другом, Егор, сгоняй в аптеку за нитроглицерином, без него мне - труба... - И, порывшись в другом кармане, протянул Жоре рубль. До ближайшей аптеки пришлось ехать с пересадкой, сначала в трамвае, потом в автобусе. Возвращаясь к сортировочной станции, Коробченко заплутал в незнакомом городе. Когда он наконед добрался до железной дороги, состава на прежнем месте не оказалось. Жора заметался по путям между вагонов. Больше часа он искал платформу с вездеходом я наткнулся на нее в отдаленном тупике. Взобравшись на платформу, радостно закричал: - Демьян Леонтьич! Держи лекарство!.. Колчин, с низко опущенной головой, сидел на расстеленной брезентовой палатке, прислонившись боком к гусенице вездехода. Жора посчитал охранника спящим и принялся тормошить его за плечо, но тот вдруг безжизненно рухнул лицом вниз. От неожиданности Коробченко истуганно огляделся. Кругом не было ни души. Словно загипнотизнрованный, Жора уставился на Колчина, пытаясь сообразить, куда в таких случаях надо заявлять: в "Скорую помощь" или в милицию?.. Мысль о милиции как обожгла: "Я ведь только-только из колонии, паспорт даже не получил. Вдруг подумают, что это убийство?.." Взгляд неожиданно остановился на пристегнутой к поясу охранника кобуре с торчащей из нее черной рукояткой нагана. Почти неосознанно Коробченко вытащил наган и сунул его себе под рубаху, за пояс джинсов. В сознании тревожно заколотилось: "Немедленно надо скрываться, чтобы потом не лепетать перед следователем! А если мертвого охранника без нагака сегодня же обнаружат жедезнодорожнвки?.. Да и куда скроешься без денег?" Преодолевая мучительный страх, Жора обшарил карманы Демьяна Леонтьевича набралось чуть больше десяти рублей с мелочью. После этого завернул труп Колчнна. в брезент, обливаясь холодным потом, с трудом затянул его под вездеход и ближайшим пассажирским поездом Коробченко уехал в Омск с твердым намерением отомстить бармену Стасу. Подстерег он бармена во втором часу ночи, когда тот после работы, отпустив такси, направился узким переулком к своему дому. Дрожащей рукой Жора поднял наган со выведенным курком и не уверенчо проговорил: . - Ну, жмот, давай рассчитаемся... Стас с удивлением шагнул, было к Жоре. Коробченко отскочилназад и уже более твердо приказал: - Выкладывай, падла, деньги! - Дикарь, ты в своем уме? - заискивающе спросил бармен, вытаскивая из кармана вместительный бумажник. - Брось кошель и поворачивайся! Стас угодливо бросил бумажник на дорогу, развернулся и вдруг с неожиданной прытью кинулся наутек вдоль переулка. Коробченко лихорадочно стал ловить удаляющуюся спину на мушку, но трясущаяся рука выписывала такие кренделя, что стрелять было бессмысленно. Кроме переполоха, ничего бы не получилось. В оставленном барменом бумажнике оказалось около ста рублей и один билет денежно-вещевой лотереи. С этой добычей на следующий день Коробченко появился в Новосибирске. Бесцельно слоняясь по большому городу, Жора вспомнил, что где-то здесь живет Леля Кудряшкина, присылавшая ему письмо в колонию, и - через горсправку узнал Лелин адрес. Вечером он заявился к Кудряшкиной в гости. Удивленная Леля встретила бывшего соклассника как родного. Стали вспоминать прошлое. Чтобы поднять свой авторитет, Жора похвалился, что сразу после колонии устроился, в Тюменскую геологоразведку и зарабатывает теперь уйму денег. - Слушай, геолог!.. - обрадовалась Кудряшкина. - Займи пятьсот рэ на голубого песца. Давно мечтаю о приличной шапке, а спекулянты на барахолке оборзели. За одну шкуру дерут по десять шкур... - Коробченко хвастливо заявил: - Чо занимать? Я подарю тебе песца! Близко к полночи Жора уехал от Кудряшкиной в аэропорт Толмачево, чтобы "присмотреть глупого северянина с толстым кошельком". После приземления магаданского рейса он заметил тощего мужчину с большим рюкзаком, из которого торчали ветвистые оленьи рога, но того радостно обнял пожилой полковник и увез в черной "Волге", что называется, из-под носа у Жоры. Остальные магаданцы разъехались из аэропорта в такси - никто из них ни под каким предлогом не захотел взять с собой случайного попутчика. Неудача разозлила Жору. Чтобы ночь не пропала даром, он решил "провести опыт на таксисте". Taкcиcт пoпaлcя нepaзгoвopчивый. Коробченко, устроившись на заднем сиденье, с трудом, дождался, когда въехали в пустынный пустой город. На одной из тихих улиц Жора неслышно взвел курок и попросил остановиться. Приоткрыв дверцу, резко выхватил из-за пояса джинсов наган. Угрожающе бросил: - Деньги... Шофер, словно, сонный, медленио развернулся. Несколько секунд он растерянно смотрел на уставившийся в него глазок наганного ствола, затем с непостижимой ловкостью схватил Жору за руку и сильно дернул к себе. Выстрел прозвучал глухо, как в бочке... После неудачного "опыта" Коробченко стал обходить стороной сотрудников милиции. Гнетущий страх отпускал его из цепких когтей лишь за бутылкой вина, и Жора усиленно начал общаться с бродячими алкоголиками. Барменские деньги подходили к концу, когда Кудряшкина при очередной встрече спросила с подковыркой: - Слушай, геолог, где обещанный песец? - Что-то зарплату не шлют, - попробовал увильнуть Жора. - Трепач, - ядовито ухмыльнулась Леля. - Да ты чо, Лелька?! - Жору внезапно осенило. Вспомнив Митю-кукольника с соседней койки в колонки, Коробченко самым искренним образом сказал: - Если невтерпеж, перехвати у когонибудь пятьсот знаков. Верну их тебе вместе с песцом. Клянусь, гадом стану! Кудряшкина вроде бы засомневалась, но на следующий день все-таки передала Коробченко деньги. Дальнейшее для Жоры было "делом техники и ловкости рук". Обменяв в сберкассе разномастные купюры на пятисотрублевую пачку новеньких десяток, он смастерил "куклу" и в первое же воскресенье блистательно надул на барахолке суетливого старичка, торгующего из-под полы песцовыми шкурками. Кудряшкина, увидев "заветную мечту" и возвращенные четыреста восемьдесят рублей, пришла в неописуемый восторг и даже чмокнула Жору в щеку. Жора воспрял духом - оказалось, что деньги можно шутя добывать и без нагана. Загвоздка заключалась только в том, где разжиться на первый слуцай, - из одних бумажек "куклу" не смастеришь. Утром 11 июня Коробченко зашел в Центральную сберкассу, чтобы проверить доставшийся ему от бармена лотерейный билет, - денег уже не было ни рубля. К великому удивлению Жоры, билет оказался счастливым - видимо, бармен не успел получить по нему выигрыш. Женский зонт Коробченко, конечно же, был не нужен. До зарезу нужны были деньги. Зубоскаля с молоденькой кассиршей, загоревшейся желанием приобрести выигранный зонтик, Жора услышал у соседнего окошка разговор "фирмового" мужчины с контролером и краем уха уловил, что тот собирается получить наличными несколько тысяч. День-складывался настолько удачно, что Коробченко даже подумал:.. "На ловца и зверь бежит". Получив восемнадцать рублей за выигрыш, Жора на всякий случай выпросил у кассирши четыре банковские упаковки и "сел фирмачу на хвост". Тот спокойно набил деньгами черный "дипломат", вышел из сберкассы и подошел к стоящим у обочины белым "Жигулям". Коробченко скис - добыча, как в аэропорту, опять ускользала из-под носа. Когда "фирмач" сел в машину, Жора подсунулся к нему. Сказал первое пришедшее в голову: - Товарищ, очеиь срочно надо в Мошково... - Туда электрички бегают, - равнодушно ответил мужчина и включил зажигание. - Мама при смерти, ждать некогда, - не моргнув глазом, соврал Коробченко. - Уплачу, сколько запросите... - Двадцать пять целковых, - сказал мужчина. - только поедем не сразу, полчаса мне нужно на свои дела. - Годится! - обрадовался Жора и, стараясь не смотреть на черный "дипломат", лежавший рядом с водителем, шмыгнул в машину на заднее сиденье. "Жигули", покружив по городу, подъехали к многоэтажке, где. жила Леля Кудряшкина. Остановившись, мужчина вытащил из замка зажигания ключ, взял "дипломат" и, сказав Жоре: "Подожди", ушел в кудряшкинский подъезд. Коробченко не на шутку трухнул - не ловушка ли? "Надо сматываться!" мелькнула у него тревожная мысль, но набитый деньгами чемоданчик, словно магнит, удерживал Жору в машине. Мужчина вернулся удивительно быстро. Положил "дипломат" рядом с собою и опять принялся кружить по городу. В незнакомом для Жоры новостроящемся районе он остановился у доживающего последние дни двухэтажного особняка и, как прежде, сказав; "Подожди", ушел счемоданчиком в дом. На этот раз его не было так долго, что Коробченко уже настроился тихонько улизнуть, но, будто на свою беду, в самый последний момент "фирмач" все-таки появился. - Значит, в Мошково?.. - небрежно бросив на переднее сиденье чемоданчик и усевшись за руль, спросил он. - Угу, - торопливо кивнул Жора. - Деньги - на бочку. - Сразу, что ли?.. - растерялся Коробченко. Мужчина усмехнулся: - Ты хотел перечислением или в кредит? - Нет, ну это... еще не приехали... - Жора дрогнувшей рукой достал восемнадцать рублей. - Вот, пока - аванс. Приедем - остальные выложу. Мужчина внимательно пересчитал деньги, сунул их в кармав новеньких джинсов и повернул ключ зажигания. Ну, гусь, ну, скотина! Без зазрения совести последние рубли у меня хапнул, а у самого чемодан тысячами набит. Колымщик, паук, кровосос"... растравлял себя Жора, пока машина лавировала по городским улицам, чтобы выехать на загородное шоссе. Автомобильная трасса к Мошкову оказалась оживленной. Машины безостановочно неслись одна за другой, и Жора почти с отчаянием вонял, что "играть" наганом на такой дороге-гиблое дело. Примерно на полпути Коробченко увидел сворачивающую вправо проселочную дорогу. Мысль стукнула внезапно. - Сверните вон по тому проселку до первой деревни, - попросил Жора. Надо тетю прихватить, мамину родную сестру. Я заплачу, честное слово, еще десятку прибавлю... Мужчина сбросил газ и вроде бы заколебался. Коробченко для верности мигом приврал: - Тетя - героиня соцгруда, денег - куры не клюют. "Волга" у нее своя. Может, мы тут же расплатимся с вами и махнем до Мошкова на тетиной машине. Фирмач иронично скривил губы, но все-таки съехал с шоссе на проселок. Поросшая травой дорога запетляла среди зеленых березовых рощиц. До боли памятным и родным вдруг повеяло на Жору. Точно по таким вот местам он совсем еще пацаненком бродил вместе с мамой. Себирал в корзинку лесные грибы, на солнечных травянистых пригорках объедался переспевшей полевой клубникой. От этих воспоминаний, будто тугим невидимым шнуром, беспросветно-дикая тоска мучительно сдавила грудь. "Мама, прости!" - чуть было не закричал во весь голос Коробченко, но вместо крика, перепуганный своей слабостью, судорожно стиснул зубы. Поплутав между рощицами, дорога приподнялась на взгорок. Со взгорка потянулась к хмурому урочищу. Кругом - насколько видел глаз - не было ни души. "Вот тут деньги ваши - станут наши", - с ненавистью к лощеному "фирмачу" подумал Коробченко. Чувствуя охватившую все тело дрожь, тихо попросил; - Тормозните, по нужде надо... Мужчина остановил машину. Не оборачиваясь, усмехнулся: - Не вздумай, не расплатившись до конца, убежать к тете. Жора широко распахнул дверцу и вылез из машины. Словно перед прыжком в омут, глубоко вздохнул, выхватил из-за пояса джинсов спрятанный под рубахой наган и, подражая Мите-кукольнику, угрожающе процедил: - Это ты, падла, щас на тот свет побежишь... Мужчина повернулся к Жоре всем корпусом. Он не успел произнести ни слова. И никто никогда не узнает, о чем он подумал в последний миг своей жизни. Коробченко выстрелил ему прямо в сердце... Выстрел громыхнул так неожиданно, что даже сам убийца долго не мог сообразить, какую непоправимую трагедию сотворил. Ледяными глазами Жора уставился на уткнувшегося лицом в чериый "дипломат" мужчину. Из шокового транса вывела застрекотавшая на опушке леса сорока. Коробченко испуганно огляделся. Боязливо, как будто опасаясь удара электрического тока, вытащил из-под головы мужчины заветный чемоданчик. Лихорадочно отщелкнул замки и ошарашеино сел на траву - вместо толстых пачек денег в чемоданчике белел сложенный вчетверо листок бумаги. Трясущимися руками Жора развернул бумажку. Пока не понимая смысла, стал читать расписку какого-то Владимира Олеговича Милосердова о получении им от Геннадия Митрофановича Зоркальцева семи тысяч рублей в уплату за какой-то мебельный гарнитур. Когда, наконец, смысл расписки дошел до сознания, Коробченко встал на ноги и, словно озлобившийся неврастеник, исступленно привился топтать пустой чемоданчик. Приступ дикой ярости сливался с отчаянным страхом. Мучительно пересиливая колотящий озноб, Жора ухватил под мышки безжизненное тело мужчины, елееле протянул его через дверцу машины и волоком потащил в урочище... От преднамеренного убийства Жоре достались свои же восемнадцать рублей, снятый с пальца Зоркальцева перстень, водительское удостоверение на его имя и сиротливо стоящая на проселочной дороге автомашима "Жигули", управлять которой Коробченко научился еще в школе. Вдобавок к этому в машнве лежали темные очки с золотистой оправой, новенькая японская куртка и фетровая шляпа. Куртку, правда, низкорослому Жоре можно было носить лишь с подогнутыми рукавами, но шляпа пришлась по голове. Усаживаясь за руль "Жигулей", Коробченко думал только об одном: поскорее и подальше умчаться от места преступления. Через несколько минут надсадной езды он вдруг сообразил, что с окровавленным сиденьем можно "припухнуть" на первом же милиционере, и без всякой жалости с ходу загнал автомашину в урочище. Выбравшись из чащи, решил идти по проселочной дороге, куда она приведет. На закате солнца дорога привела Жору к указательному щиту с названием райцентра, где жил Шурик Ахмеров. Раздумывая, стоит ли встречаться с Шуриком. Жора вытащил изза пояса натерший живот наган. В барабане осталось пять патронов. "Четыре - ментам, если станут задерживать, пятый - себе", - мрачно решил Коробченко. Выхода не было. Жора сорвал со стриженой головы пляжную кепочку и со злостью швырнул ее в кусты. В шляпе и в темных очках он казался себе совсем не похожим на преступника. Хотел надеть куртку, но вечер был душным. Жора сунул наган в карман куртки, перекинул ее через плечо и зашагал дальше. Едва переставляя от усталости ноги, Коробченко наугад брел по малолюдному райцентру. Неожиданно вышел к большому деревянному мосту через речку. У Дома культуры, среди высоких тополей, во всю мощь гремела музыка, а на берегу одинокий старикашка в длинных, до колен, черных трусах окатывал водой из ведерка, новенькую вишневую "Ладу ". У Коробченко от жажды пересохло горло. На подгибающихся ногах он спустился с примостовой насыпи через тальниковые кусты к воде. Пил пригоршнями, всхлипывая. Напившись, ополоснул соленое от пота лицо и, тяжело дыша, сел прямо на песок у самой воды. Сильно хотелось курить, но курева не было. Жора без всякой надежды пошарил по карманам куртки. Заметив на рукаве бурое; пятно, стал оттирать его. В это время к берегу подошел с мылом и мочалкой старик, закончивший мытье "Лады". Коробченко показалось, что он где-то встречался с этим стариком, однако желание закурить пересилило мелькнувшую было осторожность. - Дедок, не угостишь куревом? - обратился к старику Жора. Тот вроде с удивлением прищурил глаза. Подтянув сползающие с выпуклого животика трусы, улыбнулся: - Погоди, внучек... Сейчас угощу... - И засеменил к машине. Пятно на рукаве куртки оттиралось плохо. Жора с трудом поднялся, присел у воды на корточки и принялся тереть рукав мокрым песком. В тяжелой голове кружились страшные мысли. Что-то подозрительное вдруг почудилось в поведении старика. Коробченко тревожно оглянулся и, как ужаленный, вскочил на ноги: старик, держал в руке скрученный жгутом бельевой шнур,- на цыпочках подкрадывался к нему. Лихорадочно нащупывая в кармане куртки наган, Жора попятился к кустам: - Ты чо, дед?.. Ты чо?.. Умом тронулся? Старик от злости побагровел: - Я тебе тронусь!.. Я тебя, стервец, сейчас угощу! Кто всучил мне прошлым воскресеньем вместо денег бумажки за песца?.. Скажешь, не ты, голодранец? А ну, паскудник, шагом марш в милицию!.. В другое время Коробченко запросто улизнул бы от старика - в одних трусах тот далеко бы не угнался. Но теперь ноги были как чугунные. "Последнюю пулю - себе!" - отупело подумал Жора и выхватил наган. При виде направленного на него оружия старик враз осекся, - Ложись! - закипел злостью Коробченко. Старик, будто подкошенный, ткнулся лицом в землю. С необъяснимо откуда взявшейся силой Жора втащил старика в кусты, крепко спеленал его бельевым шнуром и затолкал в раскрытый с перепугу рот скомканный носовой платок. Тряся перед обезумевшими от страха глазами наганом, угрожающе засипел сквозь зубы: - Брякнешь ментам мои приметы - смерть! Говори, старый дурак, что окрутил тебя богатырь! Вот тут у меня картина Шишкина "Три богатыря" наколота... перепутав от волнения художников, Жора стукнул себя кулаком по груди. Усек, спекулянт? Болтнешь другое - под землей разыщу!.. ...На угнанной "Ладе" Коробченко мчал вдоль знакомой проселочной дороги до тех пор, пока не кончился бензин. В Новосибирск он добрался глубокой ночью. У какого-то предприимчивого таксиста раздобыл бутылку водки. В каком-то проходном дворе отыскал укромное местечко зa вонючим мусорным ящиком. Жадными глотками, прямо из горлышка, осушил всю поллитровку и тут же "отрубился". Рассвет следующего дня Жора встретил с раскалывающейся головой и с такой болью во всем теле, будто ночью через него переехал автобус. Долго не мог сообразить, где находится. Яркое солнечное утро казалось мрачным и серым. Глаза застилала кровавая пелена. Мучительно тошнило, а трепещущееся сердце, казалось. вот-вот разорвется. Столь гнетущее состояние свалилось на Жору впервые. С трудом он дождался, когда открылись парфюмерныемагазины. В одном из них купил флакон дешевого одеколона. Укрывшись от прохожих в ближайшем сквере, торопливо стал "лечиться"..Что было потом, Жора почти не помнил. На пригородном теплеходе он вроде бы уплыл по Оби в Кудряшовский бор. Там, кажется, познакомился с каким-то парнем, тоже загибающимся от похмелья. Опять пили одеколон и какую-то жидкость типа лосьона или "Даны". Каким-то образом заехали в Бердск или в Речкуновку. После, в поисках спиртного,долго бродили среди многоэтажек вроде бы Затулинского или Верх-Чемского жилмассива. Весь день Коробченко ничего не соображал и совершенно не контролировал свои поступки. В голове назойливо кружилась одна-единствевная мысль: как бы не потерять наган, без которого, казалось, теперь уже не существовало жизни. Этот, по словам Жоры, ужасный. кошмар остался в его сознании черным мельтешением. Не известно, чем бы все это закончилось, если бы у Коробченко было много денег, однако Жорины карманы были пусты. От безысходности Жора попытался сойтись с подгулявшей компанией не то грузчиков, не то браконьеров. Предложил было им по дешевке бирюзовый перстень Зоркальцева, но те сами могли отдать за бутылку последнюю рубаху. Выручила Кудряшкина. Кому Леля продала перстень, Жору не интересовало. Завладев пятью сотнями, он ударился в такой бесшабашный загул, что даже позабыл о семи тысячах, отданных Зоркальцевым какому-то Милосердову. Об упущенном Коробченко вспомнил почти случайно, когда вытаскивал из кармана джинсов последние рублевки и вместе с ними вытащил расписку с фиолетовым нотариальным штампом. Жора сунулся в горсправку, но по укаэанному горсправкой адресу Малосердов уже не проживал. Чувствуя, что тысячи будет вырвать нелегко, Коробченко - в расчете на авось - разослал почтовые открытки дружкам по колонии и стал упорно разыскивать Владимира Олеговича. Помогла опять же Кудряшкина, которая, оказывается, знала не только самого Милосердова, но и адрес, где тот теперь живет. Едва Леля утомявула о двухэтажном деревянном доме в новостроящемся районе Новосибирска, Жора мигом сообразил, что именно к этому особняку, подвозил его Зоркальцев перед смертью. По нескольку раз на дню Коробченко приходил в новостроящийся район. Застав наконец владельца семи тысяч, он был близок к заветной цели, однако в самый последний момент, когда перепуганный наганом Милосердов готов был пожертвовать деньгами, раздался телефонный звонок. Приставив к виску полуобморочного официанта наган, Жора успел всего-навсего сорвать с пальца Владимира Олеговича бирюзовый перстень. Самому дрожащему от страха, Жоре даже я в голову не стукнуло, что Милосердов, сказав, будто звонил следователь, надул его беспардонным образом. В этот же день в застекленной витрине у Железнодорожного РОВД Коробченко увидел розыскную ориентировку со своей фамилией и портретом. Раньше Жора не задумывался о ценности жизни, а тут вдруг с ужасом почувстбовал, насколько жизнь ему дорога и на каком тонком волоске она повисла. Коробченко заметался, как обложенный флажками волчонок. Надо было срочно бежать иэ Новосибирска, но денег у Жоры не осталось ни рубля. Рисковать с наганом он больше не хотел. Решил тратить патроны только на то, чтобы как можно дольше продлить свою жизнь. В помощь дружков по колонии Жора не верил. Хрупкая надежда теплилась у него лишь в отношении Савелия Вожегова - единственного сына обеспеченных родителей. И Коробченко уговорил Кудряшкину заказать с квартирного телефона разговор с Минском. Зная, что мающийся похмельной болью Тюрин просидит на Главпочтамте впустую и встреча с ним ничего хорошего не сулит, Жора к ресторану "Садко" не пошел. В седьмом часу вечера он позвонил Кудряшкиной, чтобы узнать, на какое время междугородная пообещала соединить с Минском. Леля, даже не выслушав его, грубо ошарашила: - Тебя угрозыск ищет, фрайер несчастный! - Доищется... - многозначительно сказал Жора, - Лелька, займи на пару дней сотенку. - Балда, у меня трояк до получки остался. - Ну хоть трояк дай. Могу перстень подарить, который ты Милосердову продала. - Слушай... - Кудряшкина словно задохнулась. - Ты совсем чокнулся? Тот перетень, оказывается, Генки Зоркальцева. Если с ним заметут, вышка тебе. - Не ворожи... Иду за трояком... - Не вздумай! - Чо ты психуешь? Давай встретимся где-нибудь. - Чтобы за компанию с тобой встать к стенке? Нет, земляк, для такой радости ищи другую дурочку. Коробченко будто холодом обдало. - Лелька, я погибаю... - в отчаянии проговорил он. - Ну придумай что-нибудь... Кудряшкина по доброте душевной "придумала" отправить Жоре последние три рубля через Анжелику Харочкину, подарив той импортную жевательную резинку. Скрытно пробираясь обходными улицами к макулатурному складу, куда обещала подойти Анжелика, Коробченко украдкой кинул бирюзовый перстень в кузов проезжавшего самосвала, загруженного щебнем. Расписку Милосердова, словно спасительную соломинку, он сохранил на случай, если придется доказывать, что деньгами Зоркальцева не воспользовался, хотя прекрасно понимал - легче от этого ему не будет... Из Новосибирска Антон Бирюков уезжал рано утром. Умытый вчерашним ливнем город омолодился. В многочисленных лужицах на подсохшем асфальте искрились солнечные блики. Было тепло и тихо. До отправления электрички оставалось около часа, и Бирюков, чтобы развеять гнетущее состояние от ночного допроса, пошел к вокзалу пешком. У Железнодорожного РОВД хмурый сержант милиции вынимал из витрины розыскную ориентировку с фотографией Жоры Коробченко. Остановившаяся возле сержанта любопытная старушка спросила: - Словили одного бродягу? - Так точно, бабушка, - ответил сержант.