Пожалуйста, избавьте от греха - Рекс Тодхантер Стаут Страница 19

Кроме того, мы решили, что начнем тратить тридцать один доллар в час – из денег нашего клиента, разумеется, – на Сола Пензера, Фреда Даркина и Орри Кэтера – по восемь Фреду и Орри, а Солу пятнадцать. Если никто не знал о том, что Оделл собирается проникнуть в кабинет Браунинга, то бомба предназначалась не для него, и для разгадки преступления уже нельзя было ограничиваться лишь беседой с подозреваемыми в нашем особняке. Я дозвонился до Сола и Орри и пригласил их заглянуть к нам в среду в десять утра, а Фреду по моей просьбе оставили записку. Потом я позвонил Теодору Фолку, ближайшему другу Оделла, и передал, что Вулф хочет побеседовать с ним без свидетелей. Фолк сказал, что может прийти около шести вечера.

Еще пара звонков – вице-президенту нашего банка и Лону Коэну, – и я выяснил, что Фолк поднимается по служебной лестнице довольно успешно и стремительно. Директор одной из старейших и надежнейших инвестиционных компаний, член совета директоров еще восьми компаний. Женат, отец троих взрослых детей, и все они уважаемые члены общества. Словом, настоящий образец, которым может гордиться нация, хотя лично мне кое-что в нем пришлось не по вкусу. Я совершенно не выношу рубашек, застегнутых на все пуговицы. Мне кажется, что человек, которому не по душе расстегнутые воротнички, должен был застегивать и уши.

Пришел он в 18:34.

Вулф с места в карьер заявил, что хотел бы узнать об Оделле все, что только можно. Особенно его интересовал ответ на вопрос: если бы Оделл замыслил какое-нибудь темное дельце, от которого выигрывал бы сам, но подставлял кого-то, насколько вероятно, что он мог бы кому-нибудь об этом рассказать?

На что Фолк ответил:

– Это зависит только от того, что он собирался сделать. «Темное», говорите?

– Неблаговидное, – кивнул Вулф. – Гнусное. Подлое. Грязное. Скверное.

Фолк поерзал в красном кожаном кресле, устроился поудобнее, положил ногу на ногу и запрокинул голову назад. Потом не торопясь обвел глазами стены слева направо, словно сравнивая развешанные портреты – Сократа, Шекспира и перепачканного углем шахтера кисти Сепеши. По Вулфу, три главных качества человека, причем именно в такой последовательности: интеллект, воображение и сила.

Полминуты спустя голова Фолка вернулась в прежнее положение, и он посмотрел на Вулфа:

– Я вас почти не знаю, хотя и наслышан. Мой кузен, помощник окружного прокурора, говорит, что вы очень умны, проницательны и вам можно доверять. Он вас хорошо знает?

– Скорее всего, нет. Разве что понаслышке.

– Вы консультировали миссис Оделл…

– Не он, – перебил я. – А я.

– Это к делу не относится, – пробурчал Вулф и добавил, глядя на Фолка: – Мистер Гудвин – мой доверенный помощник. Я плачу ему жалованье. Он знал, что мой банковский счет изрядно похудел, поэтому взял на себя смелость обратиться к миссис Оделл.

– Понимаю. – Фолк сверкнул белоснежными зубами, потом потер кончиком пальца губу, словно решая, стоит ли говорить дальше. Решил, что стоит, и произнес: – Вы знаете, что в полиции находится бутылочка с ЛСД, которую нашли в кармане Оделла.

– В самом деле?

– Да. Миссис Оделл призналась мне, что рассказала это вам. А она сказала, что именно он собирался сделать?

– Я очень умен и проницателен, мистер Фолк.

– Да, конечно. Разумеется, вы передадите ей мои слова, но она и так знает, что мне известно о том, с какой целью Пит прихватил с собой ЛСД, хотя она в этом и не признается. Даже мне.

– А вы и в самом деле это знали?

– Что именно?

– С какой целью он прихватил с собой ЛСД.

– Нет, не знал. Я и сейчас точно не знаю, но могу догадаться, как, впрочем, и полиция. Да и вы догадались бы, если бы миссис Оделл сама вам не рассказала. Зачем, подумайте сами, залезать в чужой стол, имея при себе в кармане ЛСД? Это даже больше, чем догадка. Да, подсыпать наркотик в виски Браунинга – поступок вполне грязный и неблаговидный, вы правы. Не знаю только, насколько подлый.

– Я не сужу, а только даю характеристику. Вы не согласны?

– Нет, пожалуй, согласен. Хотя и не во всем. Как бы то ни было, мне кажется, что затея эта исходила от нее, а не от самого Пита. Можете не скрывать моих слов от нее. Я уже все это высказал ей. Вас, конечно, интересует, не знал ли я о его намерениях заранее, не посвятил ли он меня в свои планы? Нет, не знал. Он ни за что не стал бы признаваться в подобном замысле. Даже мне. И уж тем более кому-либо другому. А говорю я вам все это лишь потому, что начинаю сомневаться в способности полиции разоблачить убийцу Пита, тогда как вам, по-моему, эта задача по плечу. И не в последнюю очередь благодаря тому, что вам миссис Оделл, по-видимому, расскажет то, что утаила бы от полиции. Кроме того, имея дело с такими людьми, как мы, полиции волей-неволей приходится сдерживаться, тогда как вы ничем не связаны.

– Но вы хотите, чтобы я разоблачил убийцу?

– Еще бы, черт побери! Ведь Пит был моим лучшим другом.

– Если никто не знал, что он собирается полезть в тот ящик, то он погиб по собственной неосторожности.

– Да, но убил его все же тот, кто подложил бомбу. – Фолк развел руками. – Послушайте, почему я здесь? Из-за вас я на час опоздаю на одну встречу. Я хотел узнать, не собираетесь ли вы тратить время, расследуя гипотезу, что бомба все-таки предназначалась для Оделла. В полиции по-прежнему считают именно так, хотя это полная ерунда. Черт возьми, ведь я знал его как облупленного! Совершенно невозможно, чтобы он признался кому бы то ни было в намерении подсыпать наркотик в виски Браунинга.

– Вы попытались бы отговорить его от этой затеи, если бы он вам признался?

Фолк потряс головой:

– Я даже не намерен обсуждать это как предположение. Услышь я подобное из уст Питера Оделла, то уставился бы на него с раскрытым ртом. Это был бы просто не он. Сказать такое… Нет, увольте.

– Значит, бомба предназначалась для Браунинга?

– Да. Должно быть.

– Но не точно?

– Нет. Вы сказали нам вчера, что у журналистов есть несколько версий. То же самое относится и к нам… Я имею в виду наших сотрудников. Но все они только гадают на кофейной гуще, кроме одного, конечно, который подложил бомбу.