Преследование праведного грешника - Джордж Элизабет Страница 19

— Интересно, как им это удалось, если тебя не было дома, когда они звонили?

— Господи, Саманта. Может, прекратишь занудствовать? Мне плевать, что ты скажешь ему: Только позаботься о собаках, хорошо?

Дробный перестук прекратился. Изменился и голос Саманты. Резкость уступила место приглушенному раскаянию и обиде.

— Я беспокоюсь только о том, чтобы у членов нашей семьи было все в порядке.

— Я знаю. Извини. Ты молодчина, просто не представляю, что бы мы без тебя делали. Один я точно не смог бы справиться со всем нашим хозяйством.

— Всегда рада помочь, чем могу.

«Ну так и помоги, не устраивая допросов с пристрастием», — подумал он, но сказал лишь:

— Собачий дневник лежит в верхнем ящике письменного стола. Того стола, что в кабинете, а не в библиотеке. Библиотечный стол уже давно продан на аукционе, — напомнила она.

На сей раз он получил скрытый намек: финансовое положение семьи Бриттонов весьма плачевно, так неужели Джулиан действительно хочет рискнуть будущим своего поместья, тратя силы и время на что угодно, кроме восстановления Бротон-мэнора?

— Да. Конечно. Как я мог забыть? — сказал Джулиан. — Будь поосторожнее с Касси. Она будет огрызаться, защищая своих малышей.

— Надеюсь, она уже успела достаточно хорошо узнать меня.

«А можно ли вообще хорошо узнать кого-то?» — спросил себя Джулиан, вешая трубку.

Вскоре приехал доктор. Он хотел дать Нэн Мейден снотворное, но она отказалась, ведь это означало бы, что первые, самые ужасные часы осознания утраты Энди проведет в одиночестве. Поэтому врач просто выписал ей рецепт, и одна из гриндлфордских кухарок тут же отправилась в ближайшую аптеку Хатерсейджа. Джулиан и вторая кухарка остались присматривать за делами Мейден-холла.

Присмотр этот в лучшем случае напоминал попытку склеить скотчем разбившуюся жизнь. Помимо желающих пообедать постояльцев в отель заглядывали и случайные туристы, узревшие на горной дороге рекламный щит ресторана и добросовестно вскарабкавшиеся по извилистой тропе в надежде получить приличную пищу. Официантки не имели никакого опыта в кулинарном деле, а горничным надо было убирать комнаты. Поэтому именно Джулиану пришлось помогать кухарке заниматься всем тем, чем обычно занимались Нэн и Энди: сэндвичами, супом, копченой лососиной, паштетом, салатами, десертом из свежих фруктов и так далее и тому подобное. Джулиану хватило пяти минут, чтобы понять, что ему это не по силам, но лишь когда он уронил блюдо с копченым лососем, у него возникла идея призвать на помощь Кристиана Луи, вместо того чтобы пытаться изображать капитана на этом терпящем бедствие корабле.

С прибытием Кристиана Луи кухня наполнилась потоком малопонятной французской скороговорки. Шеф-повар бесцеремонно выдворил всех из своего кулинарного царства.

Через четверть часа вернулся Энди Мейден. Его бледность заметно усилилась.

— Как Нэн? — спросил он Джулиана.

— Наверху, — ответил Джулиан. Он попытался прочесть ответ на лице Энди, но ему это не удалось, и он спросил: — Уже известны какие-то подробности?

Вместо ответа Энди направился к лестнице и начал тяжело подниматься по ступенькам. Джулиан последовал за ним.

Но отец Николь решительно прошел мимо супружеской спальни и скрылся в маленькой мансарде, которую он приспособил под свой кабинет, похожий на берлогу. Там он сел за старинный секретер красного дерева с многочисленными верхними ящичками и полочками. Опущенная им крышка секретера превратилась в рабочую поверхность. Из среднего отделения Энди вытащил какой-то свернутый лист бумаги, и в этот момент в комнату вошла Нэн.

Никому не удалось уговорить ее вымыться или переодеться, поэтому руки ее так и остались грязными, а на брюках виднелись темные земляные пятна. Ее волосы были взъерошены, словно она пыталась рвать их на себе.

— Что? — сказала она. — Расскажи мне, Энди. Что случилось?

Развернув свиток, Энди разгладил его на поверхности стола. Верхний край он прижал Библией, а нижний удерживал левой рукой.

— Энди! — вновь повторила Нэн. — Расскажи мне. Ну скажи же что-нибудь!

Энди достал стирательную резинку, бесформенную и потемневшую от сотен подчисток, и склонился над свитком. И только тут Джулиану удалось рассмотреть, что изображено на бумаге.

Там ветвилось генеалогическое древо. Наверху, над датой «1722 год», были напечатаны имена «Мейден» и «Ллевелин». От них шли ветви с именами «Эндрю», «Джозефина», «Марк» и «Филипп». К каждому из них прибавлялись имена супругов, а ниже — их отпрысков. Ветвь Эндрю и Нэнси Мейден продолжалась одной-единственной линией, хотя было оставлено местечко для мужа Николь, а отходящие вниз три маленьких отростка свидетельствовали о надеждах Энди на увеличение числа его потомков. Он прочистил горло. Казалось, он просто изучает разложенную перед ним генеалогию. Но возможно, он собирался с духом. И в следующее мгновение он решительно стер три ответвления, с излишним оптимизмом запасенные для будущего поколения. А после этого вооружился чертежным пером, обмакнул его в чернильницу и начал что-то писать под именем дочери. Нарисовал две аккуратные круглые скобки. Написал букву «у», поставил точку и вывел дату текущего года.

Нэн заплакала.

Джулиану вдруг стало нечем дышать.

— Проломлен череп, — наконец лаконично сказал Энди.

Инспектор Питер Ханкен, мягко выражаясь, не испытал никакого восторга, когда начальник полиции Бакстона сообщил ему, что Нью-Скотленд-Ярд послал к ним оперативную группу для оказания помощи в расследовании смертельных случаев на Колдер-мур. Как уроженец этого горного района, он испытывал врожденное недоверие ко всем чужакам, залетавшим сюда как с южных краев Пеннинских гор, так и из северных холмистых оленьих заповедников. А как старший сын уиксвортского горняка, он обладал антипатией к людям, чья общественная значимость напоминала ему, что он и сам мог бы достичь в жизни больших успехов. Таким образом, двух полицейских из Скотленд-Ярда он поджидал с чувством двойной враждебности.

Одним из них оказался детектив-инспектор Линли, загорелый и ладный молодой мужчина с такими светлыми волосами, словно их только-только обесцветили отбеливателем. Его отличала хорошо развитая, как у гребца, мускулатура и изысканное произношение воспитанника привилегированной школы. Одевался он явно в самых дорогих магазинах, и от него так и несло специфическим душком потомственного аристократа. Ханкен подивился, какого черта его занесло в полицию.

Вторым из приехавших был чернокожий детектив-констебль Уинстон Нката. Не уступая своему начальнику в росте, он обладал скорее изрядной гибкостью, чем мускульной силой. Лицо констебля пересекал длинный шрам, навеявший Ханкену воспоминание о мужских обрядах инициации, производимых с африканскими юнцами. Фактически, если забыть о его произношении, вобравшем в себя акценты обитателей южной части Лондона, где жили уроженцы Африки и Карибских островов, он был похож на туземного воина. А его самоуверенный вид свидетельствовал о том, что он вполне успешно прошел испытание огнем.

Независимо от его личных чувств, Ханкен не слишком обрадовался сообщению, что этой парочке будет оказана всяческая поддержка со стороны других специалистов Скотленд-Ярда. Если в Лондоне сомневались в его компетентности или компетентности его подчиненных, то он предпочел бы, чтобы ему прямо так и сказали. И не важно, что участие в расследовании двух дополнительных полицейских давало ему возможность высвободить время и собрать детские качели для Беллы, которой на следующей неделе исполнялось четыре года. В конце концов, он не просил своего шефа о помощи, и его не на шутку разозлило навязанное содействие.

Инспектор Линли в первые же тридцать секунд знакомства сумел оценить степень недовольства местного детектива, благодаря чему несколько вырос в его глазах. Ханкен даже простил ему принадлежность к высшему обществу. Линли сказал:

— Энди Мейден попросил нас о помощи, инспектор Ханкен. По этой причине мы и приехали. Ваш начальник, вероятно, сообщил вам, что отец убитой девушки работал в столичной полиции?