Александр Волков - Два брата Страница 2

Отец поцеловал Илюшу и трехмесячного Егорку и вышел из ворот, прямой, сильный…

Он не воротился. Многие воины князя Голицына погибли в битвах с татарами, другие от голода и болезней. Было это в лето от сотворения мира 7197-е.[1]

Семья Марковых осиротела. Трудно пришлось двум женщинам. Все домашние заботы и присмотр за ребятами пали на бабку Ульяну Андреевну. Высокая, прямая, властная старуха была еще в полной силе. Родом украинка, она сохранила следы былой красоты. На смуглом лице ее густые брови срослись над переносьем, а из-под бровей смотрели смелые черные глаза.

В Москву Ульяна попала с посольством гетмана Богдана Хмельницкого. Здесь она вышла замуж за стрельца, привыкла к новой жизни и далекое украинское село, где прошло детство, вспоминала, как смутный сон.

Кормилицей семьи стала Аграфена Филипповна. Аграфене пригодилось ее ремесло искусной белошвейки. В богатых боярских и дворянских домах знали ее, и от работы не было отбою. Вдова целыми днями шила; только поздно вечером, усталая, с покрасневшими глазами, возвращалась она домой. Заработка Аграфены с грехом пополам хватало на содержание семьи. Ильюшке и Егорке мать часто приносила из боярских домов лакомый «гостинчик»: кусок пирога, крендель, крылышко цыпленка.

Так в труде и заботах проходили годы. Мать и бабка как будто и не успели опомниться, а уж Илюхе пришло время идти в стрелецкую службу: она была наследственной, и парню полагалось заступить место отца. В свои шестнадцать лет Илья был высок и силен не по годам, любил драться в кулачных боях; среди парней редко встречался соперник, равный ему по силе. После того как Илью поверстали в стрельцы и отправили в полк, он ходил с товарищами на учения, таскал тяжелую фузею,[2] учился стрелять из нее.

Будущность рисовалась Илье легкой, беспечальной. Необременительная служба: война бывает не так уж часто. Зато в свободное время занимайся чем хочешь: хоть торгуй, хоть землю паши, хоть ремеслом кормись. Сытой и спокойной жизни стрельцов иные даже завидовали.

1698 год перевернул все.

Стрельцы не могли забыть той привольной поры, когда они над законными царями Иваном и Петром поставили правительницей их старшую сестру Софью, когда излюбленное ею стрелецкое войско было объявлено опорой трона. Тогда[3] стрельцам показалось, что отныне они — главная сила в государстве, что они будут вершить все дела, воздвигать и рушить престолы.

Время стрелецкой власти прошло быстро. Сама ставленница стрельцов — Софья поняла, как опасно полагаться на буйную, изменчивую толпу, которой вертели честолюбцы бояре. Стрелецкие полки потеряли свое первенствующее положение и должны были покорно исполнять приказы свыше.

Мужавший не по годам юный Петр еще более принизил значение стрелецких полков.

Дело началось с малого. Еще мальчиком Петр не захотел сидеть во дворце под материнским крылышком, его тянуло на волю, к буйным веселым играм со сверстниками. Для царевича было набрано «потешное» войско из молодых дворян, из придворной челяди, из добровольцев всякого звания. Это потешное войско постоянно пополнялось, получало снаряжение. В воинских забавах, в непрестанном учении прошли годы, и отряды потешных превратились в стройные дисциплинированные полки Преображенский и Семеновский.

Эти полки помогли Петру в 1689 году одержать победу в борьбе с Софьей. По всему чувствовалось, что стрелецкому войску скоро придет конец.

Стрельцы заволновались. Они самовольно прибегали в Москву из тех городов, куда их посылали нести службу; роптали на жестокие новые порядки, на суровость начальства, замучившего людей дальними походами. Правительство долго ограничивалось полумерами; только отдельные нарушители воинского долга шли в ссылку. Наконец летом 1698 года стрельцы решились на открытое выступление. Четыре полка, стоявшие в Торопце, отказались выполнять приказы начальства и двинулись на Москву с намерением посадить Софью Алексеевну на царство. В одном из этих полков, чубаровском,[4] служил Илья Марков.

У переправы через реку Истру, близ Воскресенского монастыря, мятежников встретили солдатские полки генералиссимуса Шеина и генерала Гордона. Они были посланы боярином Ромодановским, управлявшим страной в отсутствие царя Петра.[5]

Шеин и Гордон пытались привести стрельцов к покорности, но уговоры не подействовали. Первые пушечные залпы заставили бунтовщиков бежать в панике. Убитых и раненых было несколько десятков, но царские драгуны окружили бегущих стрельцов, забрали в плен, повели в Москву на розыск.[6] В числе пленных оказался и Илья Марков.

На всю жизнь запомнил Илюха допрос в Преображенском приказе,[7] когда он со связанными за спиной руками стоял перед дьяком Василием Мануйловым.

Дьяк сурово выведывал у Ильи имена зачинщиков и цель мятежа, но простодушный парень ничего не знал. Он пошел за старшими товарищами, считая, что происходит обычное передвижение полков.

— Мне приказали, и я был вместе со всеми, — угрюмо твердил Илья.

— Ха, малютка! — ухмыльнулся Мануйлов. — Вымахал под потолок, а чужим умом живешь.

— Мне и всего-то семнадцатый год, — возразил Илья, — а в стрельцах я четыре месяца.

Дьяк удивился:

— Ну, тогда и вовсе тебе не след было соваться в эту заваруху. Прознав про бунт, пришел бы к торопецкому воеводе да все и обсказал. Мы б тебя наградили!

— В доносчиках не ходил и ходить не буду! — пылко крикнул Илья.

— О, да ты вон каков звереныш! А ну, подвесьте молодца на дыбу!

Хрустнули вывернутые суставы, нестерпимая боль разлилась по всему телу… Илья потерял сознание. Но, и очнувшись, Марков не дал требуемых от него показаний. Илью увели в колодничью избу, куда были заключены стрельцы чубаровского полка.

— Плохо дело, — говорили Илье товарищи. — Ладно уж мы: знали, на что шли. А ты безвинно попал. Утечь бы тебе…

— А как утечешь из-под решеток да от стражи?

— Дождись своей очереди, когда поведут в лес дрова рубить для кухни.

И Марков дождался. Повел его пожилой солдат Григорий Псарев.

До полудня парень рубил и колол дрова под неусыпным присмотром караульщика. А потом, когда солдат разомлел от жары и глаза его начал смыкать сон, Илья прыгнул за дерево, которое подрубал, и понесся по лесу.

Псарев схватился за заряженную фузею, прицелился… Выстрел! Пуля прожужжала мимо Илюхиной щеки, он почувствовал ее горячее дуновение.

— Стой, стой! — кричал солдат. — Застрелю!

Но Илья знал, что зарядить фузею — длинная история. Сообразил это и солдат. Отбросив бесполезное ружье, он ринулся за быстроногим беглецом…

Григорий Псарев подобрал шапку и кафтан беглеца, разыскал фузею и вернулся в Преображенское. За небрежение солдат был нещадно бит батогами.

Через несколько часов после бегства Ильи на двор Марковых нагрянул подьячий с солдатами. В поисках «утеклеца» все было перерыто и перешарено, но Ульяна Андреевна и Аграфена целовали крест[8] в том, что не видели Ильи с самого того дня, когда его услали в полк. Допрос соседей показал, что женщины не лгут, и их оставили в покое, пригрозив строжайшими карами за укрывательство бунтовщика, если он появится в слободе.

Счастлив был Илья, что ему удалось сбежать до возвращения царя из-за границы.

Посланное с гонцом известие о новом бунте стрельцов Петр получил в Вене в конце июля.

Отказавшись от намерения ехать в Венецию, Петр поскакал в Москву.

Давние счеты были у царя Петра со стрельцами. Еще десятилетним мальчиком, 15 мая 1682 года,[9] он с ужасом смотрел с высокого Красного крыльца на бушующую внизу толпу стрельцов, вооруженных копьями, алебардами, бердышами.[10] На глазах у юного царя, с трепетом ухватившегося за руку матери, разъяренные мятежники подняли на копья князя Михайлу Долгорукова, изрубили на куски воспитателя царицы боярина Матвеева и растерзали других своих недругов. Не тогда ли получил юный Петр то нервное потрясение, от которого у него впоследствии дрожала голова и судороги искажали лицо?..

А тот страшный день, когда семнадцатилетний Петр при известии о том, что подговоренные сторонниками Софьи стрельцы покушаются на его жизнь, выскочил ночью из дворца в одной рубашке и в страхе поскакал к Троице-Сергию[11] искать убежища? Воспоминания об этом унизительном страхе всегда жгли Петра стыдом…

Да, крепкие счеты были у Петра со стрельцами, и он решил дать им такой урок, который остался бы навсегда памятен всем его недругам.

Царь вернулся в Москву 26 августа и на другой же день отправился в застенок[12] Преображенского приказа. Допросы, пытки, казни — все происходило на глазах разгневанного царя.

Вовремя указали Илье товарищи путь к спасению.