Ирина Мельникова - Нянька для олигарха Страница 2

Конечно, она несколько преувеличивала, бывший капитан первого ранга никак не смахивал на ловеласа, тем более стареющего. Но легче быть безжалостной, чем обманутой в своих лучших ожиданиях…

Надежда всегда считала себя сильной женщиной. Она многого добилась в жизни, правда, не обошлось без потерь, порой весьма горьких и болезненных. Но в отличие от большинства своих знакомых, она никогда не превращала их в трагедию. «Все хорошее не может длиться вечно, — привычно утешала она очередную приятельницу бедолагу, — а плохое — это урок, который научит нас ценить и беречь то хорошее, что мы обычно не слишком ценим и бережем!».

Да, она обычно умела найти слова утешения, которые не смахивали на соболезнование. Впрочем, она могла и отругать, как следует, когда понимала, что надобно изрядно встряхнуть зареванную жертву мужского коварства, вернуть ей здравость рассудка и понимание, что ни один мужик на свете не стоит того, чтобы из-за него топиться в пруду, забывать о полугодовом отчете или ребенке в летнем лагере.

Она всегда вела себя достойно, отчасти к этому обязывала профессия, мужская, по сути, профессия сотрудника уголовного розыска. Следует заметить, что женщин в оперативных службах не любят, и при случае всяческими способами пытаются от них избавиться. С Надеждой Карасевой это не получилось даже у самых крутых начальников. С первых дней своей службы в милиции она добилась того, что с ней считались. И, когда через четыре года после окончания Саратовской средней школы милиции, наконец, смогла уйти в декрет, то уже через три месяца вернулась в свое подразделение, которое занималось грабежами и разбоями. После рождения дочери Надежда не помнила ни одного дня, чтобы ей не позвонил домой кто-нибудь из начальства или из сослуживцев, и не справился бы, каково ее самочувствие, и не могла бы она на часок объявиться на службе, дескать, возник очередной вопросик.

Пока она разбиралась с вопросиками, а их порой набиралось под дюжину и больше, кто-нибудь из коллег катал по коридорам управления коляску с Женькой, пел прокуренным басом «Наша служба и опасна, и трудна…», или «Таганку», под которую она засыпала с большим успехом. «Мурка» же и «Гоп со смыком» приводили малышку и вовсе в полнейший восторг, особенно если сопровождались треском погремушек и ударами в детский бубен. Всех сослуживцев матери она с малолетства числила в своих друзьях, и только к годам пятнадцати научилась понимать, что улыбки и ласковые речи отнюдь не показатель доброжелательности и искренних отношений.

С младенчества Женька привыкла созерцать окрашенные в унылые тона стены уголовного розыска и постоянно протекающий, в желтых пятнах потолок. Привыкла к круглосуточному садику и школе с продленным днем, научилась спокойно воспринимать частые отлучки матери, порой, на двое-трое суток, и поэтому оказалась более приспособленной и подготовленной к взрослой жизни, чем ее сверстники.

Дочь и мать вместе посещали спортзал, и в шестнадцать лет Женька уже играла в волейбол за сборную управления в одной с матерью команде. Она безропотно сносила полтора месяца летних спортивных лагерей, (другие просто не выносила), потому что знала, следующие полтора месяца они проведут с мамой на море или в турпоходе. Женя росла славной девочкой: послушной, заботливой, ласковой, и при кажущейся нежности и даже хрупкости умела постоять за себя. А в девятом классе вдруг увлеклась дзюдо, и призналась матери только тогда, когда выиграла молодежное первенство области, и ее направили на зональные соревнования, на которых, Женька, к слову, тоже победила.

Вероятно, по этой причине Надежда не впала в столбняк, когда ее единственная дочь, закончив с золотой медалью элитную городскую гимназию с уклоном в экономику и иностранные языки, заявила о том, что намерена поступать в юридический университет МВД, так как жаждет служить в милиции, и только в милиции. Мать пыталась ее уговаривать, но Женька уперлась, и ни о чем, более престижном и перспективном даже слышать не желала. Причем, служить она намеревалась исключительно в угрозыске, в крайнем случае, в УБЭП. Ее доводы подтверждали, что дочь неплохо разбирается в обстановке, ведь, что ни говори, но борьба с экономическими преступлениями в тот, да и в данный период была, как никогда, злободневна и важна для общества.

В июле-августе Путиловск потрясли серийные убийства, затем объявилась заезжая банда, поэтому Надежда, как ни хотела того, не сумела поехать с дочерью на вступительные экзамены в областной центр, где находился университет, бывшая школа милиции, которую закончили многие ее сослуживцы. Женя, как медалистка, сдавала всего один экзамен, справилась с ним на «отлично». И вот-вот должна была перейти на пятый курс, по-прежнему, не доставляя Надежде забот и огорчений. Вероятно, она понимала, что у матери хватает неприятностей на службе, но, скорее всего, Надежде просто повезло с дочерью. Она давно уже смирилась с мыслью, что оперативная работа не совместима с удачами в личной жизни. Смирилась, и не верила, что в будущем что-то уже изменится.

Полтора года назад в ее жизни произошло самое неприятное, что может произойти с полной сил, здоровой, красивой, и как ей всегда казалось, довольно молодой женщиной. Ее отправили на пенсию. Для Надежды этот приказ начальника областного управления милиции оказался сродни удару молнии. Ее взяли, как паршивого щенка за шиворот, и выбросили на обочину жизни. У нее хватило бы сил, здоровья, опыта и сноровки проработать еще, лет пять, как минимум. Но побудил мужской шовинизм. В областном управлении на нее уже несколько лет посматривали косо, но придраться ни с какой стороны не могли. У Путиловского угрозыска всегда был самый высокий показатель раскрываемости преступлений, даже таких безнадежных, как карманные кражи, воровство электропроводов и хищения домашнего скота.

Она сама очень успешно работала по убийствам и особо тяжким преступлениям, и имела непререкаемый авторитет не только среди коллег, но и у тех, с которыми денно и нощно боролась. Она сбилась со счета, сколько раз ей угрожали, предлагали успокоиться, серьезно предупреждали и пытались подкупить, и каждый раз напрасно, отчего в определенных кругах ее прозвали Багирой. Возможно, за смуглость кожи и черные, как смоль волосы. Возможно, за особый талант раскалывать даже идущих в полный отказ преступников. Возможно, за умение в нужный момент показать зубы…

На первый взгляд, мало кто мог заподозрить в ней сотрудника милиции. Неудивительно, что капитан тоже не стал исключением. Она умела расположить к себе кого угодно — улыбка у нее была просто потрясающей. И глаза… На эти глаза покупались абсолютно все, кто ее видел впервые, и только потом, кое-кто воочию убеждался, что они могут отсвечивать сталью, наливаться гневом и темнеть, как темнеет грозовая туча, предвещая громы и молнии. И только по телефону она совершенно не научилась разговаривать, не сумев даже за двадцать лет службы выработать командирский голос. Вероятно, потому что так и не прибавила в весе, а форма была лишь на размер больше размера ее дочери.

— Это что за секс по телефону? — осведомился у ее зама Виктора Первушина новый начальник управления, когда она первый раз пыталась ответить на его звонок. Услышав в трубке по-девичьи звонкий голосок: «Полковник милиции Карасева…», генерал не понял, бросил в сердцах трубку, и накинулся теперь уже на Первушина. — Девок развели в оперативном подразделении? Бордель! Где Карасева? Почему не на службе?

Конечно, недоразумение тут же разрулили, но с тех пор генерал посматривал на Надежду с подозрением, и как только представился случай, нашел ей замену — сына своего однокашника по Омской школе милиции.

Надежда подозревала, вернее, почти не сомневалась, что существовал еще один подводный камень, о котором генерал не посчитал нужным упомянуть при последней встрече. Он старался быть деликатным, и объяснил Надежде, что это приказ высшего руководства не назначать женщин руководителями оперативных служб. Она и без него все знала, и все же было очень обидно, очень! Надежда действительно никогда не давала поводов, чтобы ее обвинили в слабости, неисполнительности, и в неумении управлять своевольной ордой молодых крепких мужиков. Рука у нее, как раз была железной, и вожжи она никогда не выпускала, правда, редко ругалась матом. И если вдруг взрывалась, то сослуживцы знали, дела обстоят, хоть святых выноси….

А в жизни случалось всякое! Однажды Надежда целый месяц спала с пистолетом под подушкой, потому что главарь одной из банд, по информации доверенного лица, заявил в близком кругу, что не успокоится, пока не поквитается с этой ментовской сукой. Начальник криминальной милиции, полковник Богучаров велел ей не подходить к двери, а если кто вздумает звонить в нее ночью, не задумываясь, стрелять сквозь дверь.