Ирина Мельникова - Бесы Черного Городища Страница 2

Ворота оказались закрыты. Никто не встречал молодого человека. Он приказал вознице остановиться и вышел из кибитки. Разминая затекшие от долгого сидения ноги, огляделся по сторонам. Вытянувшийся поперек подъездной аллеи высокий каменный забор с выступами и бойницами, с тяжелыми, обитыми листовым железом воротами был всего лишь задней стеной двух флигелей с конусовидными крышами. Флигели эти, украшенные псевдоготическими деталями, ажурными арками и башенками, напоминали собой старинные ратуши Фландрии. И неудивительно, прадед нынешнего владельца дома был выходцем из тех благословенных мест…

Возница подошел к воротам и повернул массивное чугунное кольцо. Несколько раз бухнул колокол, веревки от которого приводились в движение кольцом. Залаяли собаки и, подбежав к воротам, стали бросаться на них, яростно рычать и подсовывать оскаленные морды в узкую щель над землей.

Следом раздались сердитые крики: псов отгоняли, и, судя по их оглушительному визгу и завыванию, палкой или ногами.

Наконец ворота распахнулись, и взору приехавшего предстал здоровенный мужик с лохматой бородой, одетый в зипун, чем-то смахивающий на военный камзол павловских еще времен, но ветхий и без пуговиц.

— Барин! — завопил он радостно. — А мы не ждали вас скоро! Распутица да хляби, едри их в корень! Снег ужо срывается! — Он радостно взмахнул руками и, повернув голову, рявкнул куда-то за спину:

— Федотка! Итить твою мать!

Встречай барина!

— Позволь, Данила! — Молодой человек отстранил мужика и прошел мимо него в ворота. И только бросил через плечо:

— Лошадей прими, а возчика вели накормить и на ночлег определить! Завтра утром мне возвращаться.

— Слушаюсь! — вытянулся в струнку с самым довольным видом Данила. — Сей момент велю исполнить. — И поспешил к кибитке.

А гость, не оглядываясь, ступил на огромный двор, заросший убитой заморозками травой и усыпанный толстым слоем опавшей листвы. По двору бродили десятка два гусей и важные толстые индюки. Молодой человек сразу отметил, что подобного беспорядка прежде не случалось. И двор вовремя убирали, и птицу держали на птичьем дворе. Но сейчас его не поразил бы даже вид свиней, копошившихся в истоптанных и загаженных птицей лужах. Все пришло в запустение, и он знал почему. По очень грустной и неприятной причине, из-за которой он вынужден был оставить учебу в университете и мчаться за тридевять земель в эти гиблые края, который он когда-то, как ему казалось, оставил навсегда.

Какой-то мужик — приехавший не узнал его издалека — тащил на поводках трех огромных волкодавов. Они упирались и злобно огрызались, порываясь броситься в сторону гостя.

Тот усмехнулся, даже собаки отказываются признать его за своего, а дом — тот и вовсе пялится на него грязными окнами, как на чужака, посмевшего незаконно вторгнуться в пределы усадьбы. Впрочем, так оно и есть на самом деле. Здесь ему ничего не принадлежало и уже никогда принадлежать не будет.

Молодой человек брезгливо стряхнул с лацкана сюртука гусиное перышко и громко крикнул:

— Данила, неси багаж в дом! — И сделал несколько шагов по пешеходной дорожке, которая шла вдоль подъездной дороги.

— Сашенька! Голубчик! Александр! — Радостные крики раздались одновременно с двух сторон. И молодой человек остановился.

С крыльца навстречу ему спускалась маленькая сухонькая старушка в накинутой на плечи толстой шали, а из-за угла флигеля вывернул и застыл на одном месте высокий крепкий парень в одной рубахе, домотканых портках и босиком.

— Няня! — Лицо молодого человека преобразилось. Глаза его сияли, а рот растянула улыбка. — Няня! — повторил он и раскрыл ей свои объятия.

Старушка прижалась к его груди, обхватила руками за плечи и запричитала сквозь слезы:

— Сашенька! Радость ты наша! Удалось-таки свидеться!

А матушка-то, Анна Николаевна, царствие ей небесное, не дожила, не дотерпела! — Она уткнулась лицом в грудь воспитанника, и плечи ее затряслись от горького плача.

— Ну, нянюшка, ну, милая! Уймись! Слезами горю не поможешь! — Он гладил ее по спине, но старушка от его ласковых слов и уговоров плакала еще сильнее.

Александр, продолжая обнимать свою старую няньку, перевел взгляд на парня, который в двух шагах от него переминался с ноги на ногу, от холодной росы они покраснели, точно гусиные лапы.

— Федотка, я тебя не узнал. — Гость усмехнулся. — Ишь вымахал, выше меня на голову небось?

— Да я, что я? — смутился тот. — В городе оно знамо как… Не разъешься! А у нас сметана да сало. И молока — хоть купайся в ем!

— Где отец? — спросил Александр.

— А где ж ему быть, извергу? — Нянька отстранилась от любимца. Глаза ее, не просохшие от слез, гневно сверкнули. — В покоях своих, сатана! Тьфу на него! — Она сердито сплюнула и перекрестилась. — Таперича ему белый свет в копейку, а то бы с самого утра криков было да ругани!

— Он что, еще не встал? — удивился Александр. — Занемог, что ли, с похмелья?

— Какое похмелье? — замахала руками нянька. — Удар его хватил. Вот уж три недели лежит в постели как колода.

Под себя ходит. Язык совсем отнялся. Мычит только, как тот телок по весне.

— Удар? — удивился Александр. — Он же никогда не болел?

— А ты попей столько, — покачала головой нянька, — он, почитай, не просыхал, как маменьку похоронили!

— А эта… где? — сквозь зубы процедил молодой человек, и глаза его полыхнули ненавистью.

— Злыдня, что ли? Мамзелька? — справилась нянька. — Так сбегла. В ту же ночь и сбегла, как Родиону Георгиевича удар хватил.

— Сбежала, значит? — Лицо Александра перекосилось. — Она знала, что я еду?

— Нет, ей-богу! — старуха перекрестилась. — Как велел, батюшка, никому не сказывали! Ни барину, ни мамзельке… Только… — Она виновато посмотрела на своего воспитанника. — Только злыдня эта все золото и каменья маменькины прихватила, да двадцать тысяч рублей, да процентные бумаги, что в несгораемом шкафу хранились. Мамзелька его ключом открыла, что Родиона Георгиевич на гайтане таскали.

— А «Эль-Гаруда»? Что с ней?

В ответ нянька только развела руками и понурилась.

Лицо Александра побелело от ярости, глаза сузились, и он грязно выругался. Нянька и Федот быстро переглянулись.

Молодой человек заметил их взгляд и криво усмехнулся.

— Жаль, что эта дрянь исчезла! Верно, догадалась, что придется отвечать за свои проказы! — И, направив взгляд поверх их голов в сторону дома, спросил:

— Где сестра?

— Полюшка? Ласточка? — расплылась в улыбке нянька. — Да где ж ей быть? В детской! С ней Федоткина сестра водится. Помнишь Настену? Такая красавица выросла! От женихов отбоя нет.

— Она меня, наверно, не узнает, — сказал Александр, имея в виду отнюдь не красавицу Настену. — Сколько ей было, когда я уезжал? Чуть больше года: А сейчас где-то пять, наверно?

— Правда твоя, Сашенька, — радостно закивала головой нянька, — шестой годок пошел. Красавица да умница растет, вылитая маменька.

Губы молодого человека скривились. Казалось, он вот-вот заплачет. Но сдержался, не заплакал, лишь попросил:

— Проводи меня к могилке! — Затем перевел взгляд на Федота. — Ты почему босиком?

— Так не успел, — повинился тот, расплывшись в улыбке. — Шибко обрадовался, вот и выскочил голяком.

— Иди обуйся, — приказал Александр, — и найди мне Петра. Что-то он не показался даже.

— Дак он на мельнице с утра. Как уехал засветло, так и не появлялся. Велел, правда, сразу верхового прислать, ежели барчук заявится. Словно чуял, батюшка, словно чуял… — закрестилась нянька торопливо. — Али послать?

— Немедленно, — ответил тот и положил руку няньке на плечо. — А ты отведи меня к маменьке. Где она лежит?

Глава 2

Они прошли сквозь старый парк. Деревья разрослись, и в летнее время здесь, наверно, было сумеречно и тихо, пахло прелой листвой, судя по всему, ее не убирали с прошлой осени.

Повсюду валялись сломанные ветви и упавшие деревья. Кое-где ветки стащили в кучи, а деревья распилили на чурки. Но в прежние времена их бы перенесли под навес, а теперь все осталось в добычу дождям и скорому снегу. Все пришло в запустенье. И парк, и двор, и дом, и хозяйство…

Александр с угрюмым видом оглядывал эту печальную картину, воочию убеждаясь, как быстро хаос одерживает победу над порядком, и удивлялся, как мало надо времени, чтобы творения рук человеческих обратились в прах.

Они миновали парк, затем хозяйственный двор. В сплошной цепи рабочих построек: флигелей, конюшен, амбаров, коровников и кузницы, где, как в былые времена, стучал молот и гремели железом, нашлась маленькая калитка, которая вывела их к берегу реки. Тут, на высоком откосе, издавна стояли две беседки-павильона. Когда-то в них обожали принимать гостей и распивать чаи, любуясь летними вечерами привольным плесом, синей полоской дальнего берега, скользящими по водной глади рыбачьими лодками и пароходами, которые, по давно заведенному обычаю, приветствовали обитателей усадьбы длинными гудками. Беседки были необычной, пятиконечной формы, еще одна дань когда-то процветавшим здесь масонским увлечениям.