Патриция Вентворт - Анна, где ты? Страница 2

Ее глаза медленно путешествовали по «Колонке скорой помощи».

«Приятная, общительная леди с радостью погостит в уютном доме. С благодарностью окажет небольшую помощь. Тяжелую работу и приготовление пищи — не предлагать».

Она про себя отметила, как много людей надеются получить что-то даром, Ниже следовало очередное подтверждение этого факта:

«Приглашаю даму в комфортабельный дом. Чтобы разделить с ней домашние обязанности. Желательно: любить кошек, водить машину, любить работу в саду, уметь обращаться с ульями. Рано вставать».

Мисс Силвер сказала: «Вот это да!» — и продолжила чтение. Ее глаза выхватили необычное имя. Анна — это имя сейчас редко встречается в такой форме.

«Анна, где ты? Пожалуйста, напиши. Томазина».

Томазина? Мисс Силвер никогда не слышала такого имени. Очень приятно, что возвращаются старые имена. Энн, Сьюзен, Джейн, Пенелопа, Сара — исконно английские имена, связанные с историей, жизнь. Это отрадно.

Помимо имени, ничто не задержало ее внимание. Ничто не сказало ей, что это — первая встреча, предшественница того дела, которое потребует от нее всего ее мужества, опытности и таланта, которые до сих пор ни разу ее не подводили.

Далее следовал веселый призыв:

«Будьте истинными джентльменами! Молодому человеку 25 лет, без денег, без специальности, срочно требуется работа! Что вы можете предложить?»

Дочитав «Колонку скорой помощи», она сложила газету. Новости она уже узнала, а статьи, корреспонденции и прочие материалы пока подождут. Сейчас пора заняться письмами. Она села за внушительный письменный стол и приступила к длинному, прочувствованному посланию к своей племяннице Этель Бэркетт, жене банкира, проживавшей в одном из центральных графств Англии.

Не был забыт ни один член этого славного семейства. Джон — такой милый, добрый, такой труженик… «Я надеюсь, он справился с простудой, о которой ты говорила». Три мальчика: Джонни, Дирек и Роджер — ходят в школу и хорошо учатся. А маленькой Джозефине скоро будет четыре года… «Я понимаю, как вы все ее обожаете, но постарайтесь ее не испортить. Избалованные дети редко вырастают счастливыми, зато часто бывают причиной несчастья других».

После этого пассажа уже просто было сделать переход к проблемам младшей сестры Этель, Глэдис Робинсон. На маленькое аккуратное личико мисс Силвер набежала тень суровости.

«Глэдис как раз такая. Ее безрассудства уже нельзя оправдывать неведеньем молодости, год назад ей исполнилось тридцать. Ее поведение становится все более эгоистичным и нескромным, и я очень боюсь ее окончательного разрыва с мужем. Эндрю Робертсон — достойный человек, на редкость покладистый и терпеливый. Глэдис нужно было до свадьбы решать, весело ей с ним или скучно. Она ни о ком не думает, кроме себя».

Мисс Силвер настолько увлеклась строптивицей Глэдис, что обращение некой Томазины к Анне Бол совсем вылетело у нее из головы.

Глава 2

— Не понимаю, почему ты так хлопочешь об этой своей знакомой, — сказал Питер Брэндон.

Томазина ответила коротко:

— От безысходности.

Питер надменно взглянул на нее.

— Что ты имеешь в виду — что больше некому о ней побеспокоиться, или это тебе больше не о ком беспокоиться? Если так, то…

— Больше некому. У нее никого нет.

Они сидели рядышком на жесткой лавке в одной из маленьких галерей, специализирующихся на зимних выставках. Стены были увешаны картинами, от которых Томазина предпочитала отводить взгляд. Она уже один раз пересела: хоть она и не жеманница, ее смущал вид голой дамы с пышными формами, пребывавшей, очевидно, в отвратительном настроении. Но уж лучше бы она не пересаживалась, ибо теперь перед ней полыхала красно-оранжевыми красками чудовищная картина: безголовая женщина держит в пальцах, лишенных кожи и мышц, огромную сковородку. В итоге ей волей-неволей приходилось смотреть на Питера, а она предпочла бы этого не делать, потому что она была барышней высокомерной и вздорной, что заставляло ее всячески пренебрегать Питером, но свое безразличие куда легче демонстрировать, повернувшись к объекту надменным профилем. Правда, она прекрасно понимала, что надменности ее профилю как раз и не хватает. Он у нее был не совсем идеальным — вернее, совсем не идеальным, хотя, по признанию многих, очень милым.

Но Питер Брэндон считал, что глазеть на ее профиль — куда менее интересно, чем видеть ее лицо целиком — из-за глаз. Глаза у Томазины, бесспорно, были хороши. А также необычно!, потому что и в Англии, и в ее родной Шотландии большие серые глаза с черными ресницами — явление незаурядное. Глаза у Томазины были чистейшего серого цвета без малейшей примеси голубого или зеленого. Питер как-то заметил, что они точно соответствуют цвету его брюк. И еще от прочих серых глаз их отличал черный ободок вокруг радужной оболочки. А прибавьте к этому густые черные ресницы и юный здоровый румянец — тут было на что посмотреть. Питер снова горделиво на нее посмотрел и уточнил свою первую реплику:

— Я не понимаю, что заставляет тебя так о ней хлопотать.

Томазина говорила без акцента, но в ее голосе слышалась теплая распевность, свойственная жителям Шотландии.

— Я уже говорила тебе.

— Это та, которая то ли косила, то ли сопела? Вот так. — Молодой человек держатся очень чинно, но тут на мгновенье скосил глаза и тяжело засопел. — И ужасно этого стеснялась.

Томазина едва не прыснула.

— Нет, это Майми Вильсон. И не смей, пожалуйста, передразнивать, потому что она не виновата, что у нее аденоиды.

— Значит, ее нужно было утопить в младенчестве. Ну ладно, что из себя представляет эта дамочка, Анна — как бишь ее фамилия?

— Бол, — сдержанно ответила Томазина. — И ты с ней не раз встречался.

Он кивнул.

— Да, на твоем выпускном балу — разливанное море какао и толпы подружек. Анна Бол — припоминаю. Черненькая, с жирной блестящей кожей и выражением налицо «Меня никто не любит, пойду в сад и буду есть червяков».

— Питер, что ты несешь! Просто ужас!

— Еще бы не ужас. Ей бы побольше бывать на свежем воздухе и срочно заняться спортом. Налицо потеря интереса к окружающему.

— О нет, тут ты ошибаешься, совсем наоборот. В этом смысле она была такая же, как все. Интерес к другим людям у нее отнюдь не потерян. Скорее наоборот…

Питер вскинул брови.

— Любопытная Варвара?

— В общем-то да. — И по доброте сердечной добавила: — Но в меру.

— Тогда я совсем не понимаю, зачем тебе о ней беспокоиться.

— Потому что у нес никого больше нет. Я тебе это все время твержу.

Питер сунул руки в карманы плаща — жест, эквивалентный подготовке к бою.

— Слушай сюда, Томазина. Ты не можешь всю жизнь подбирать хромых уток, бездомных собак и подружек, которых никто не любит. Тебе двадцать два года — а сколько тебе было, когда я впервые потрепал тебя по головке, когда ты сидела в кроватке? Годика два. То есть я знаю тебя уже двадцать лет. И все это время ты кого-то спасаешь, пора остановиться. Сначала подыхающая оса, потом был полураздавленный червяк, потом бродячие шавки и недоутопленные котята. Тетя Барбара была просто святая, иначе у нее бы поехала крыша. Она тебе все прощала.

По правде говоря, Барбара Брэндон приходилась теткой скорее Томазине, чем Питеру, потому что была урожденная Эллиот и вышла замуж за Джона Брэндона, дядюшку Питера. Она не так давно умерла. В глазах Томазины заблестели слезы, и они стали нестерпимо прекрасны. Она с запинкой сказала:

— Да… Это было очень великодушно с ее стороны.

Питер отвел глаза. Если он и дальше будет на нее смотреть, он дрогнет, а сейчас нельзя проявлять слабость. Сила воли прежде всего. Выстоять в этой неравной борьбе ему помогло лишь то, что Томазина почти сразу же вскинула голову и сказала невпопад:

— Кроме того, я не верю, что ты трепал меня по головке в кроватке.

— Кроме чего, позволь спросить? — До чего все-таки женщины непоследовательны!

У Томазины появились ямочки на щеках.

— О, просто кроме того…

К этому моменту у Питера набралось достаточно надменности, чтобы снова посмотреть на нее.

— Детка моя, я это отлично помню. Мне было восемь лет, почти девять. Не воображай, что я тебя приласкал, ничего подобного. У тебя вся голова была в кудряшках, и я хотел проверить, действительно они такие жесткие на ощупь, какими кажутся, или…

— Они не выглядели жесткими!

— Они выглядели жесткими, как стружки, только черные.

На ее щеках опять возникли ямочки.

— Ну и какими они оказались на ощупь? — Голосок Томазины стал более певучим.

Питер вдруг, словно наяву, почувствовал под рукой те мягкие, пружинящие завитки… Они у нее и сейчас такие же. Он твердо сказал:

— Как перья. И хватит об этом. Нашла повод заговорить о другом, но зря стараешься. Речь сейчас не о твоих волосах, а об Анне Бол, В школе она была для тебя вроде хромой собачонки, и с тех пор ты никак не успокоишься. Но вот она слиняла, и вместо того, чтобы возблагодарить счастливую звезду, ты ищешь бед на свою голову и пытаешься снова ее отловить.