Галина Романова - Дожить до утра Страница 2

— Вали отсюда, Милка. Прошу пока по-хорошему… — Угольные глаза Ксении прожигали подругу насквозь, и той на минуту показалось, что она ее сейчас ударит. — И не смейте больше лезть в мою жизнь! Слышите, вы все?! Не смейте!!! А сейчас пошла вон…

Спотыкаясь на высоких каблучках открытых танталеток, утирая влажные ладони о подол помятого сарафанчика, Милочка побрела к своей машине, ярко-алой «Субару» — недавнему подарку супруга, которого Ксюша отчего-то окрестила мерзавцем. На ходу она продолжала всхлипывать, всплескивать руками и что-то еще говорить, причитать, очевидно пытаясь увещевать свою несговорчивую подругу. Но убеждала-то скорее всего себя, стараясь не оставлять в сердце места для обиды и горечи, невольно пробуждающихся при каждой их встрече. Не имела она права ни судить, ни обижаться на Ксению. Все, чего ей хотелось, так это помочь ей. Помочь обрести самое себя. Стать такой, какой она была прежде: сильной, несгибаемой, уверенной в себе. А не той, которая сейчас: опустошенной, озлобленной и… равнодушной.

— Оставь ее, Милочка, — всхлипывала всякий раз на ее плече Валерия, их третья подруга. — Дай ей время. Она сама должна найти в себе силы. Мы ничего не сможем сделать…

— Да?! Я должна сидеть и смотреть, как она превращается в ничто?! Как глаза ее тухнут, взгляд меркнет, сердце останавливается?! Я так не могу! Я должна ей помочь!..

Может быть, Милочка излишне сгущала краски, давая оценку теперешнему состоянию Ксюши, но одно несомненно — она не успокаивалась, пытаясь пробиться сквозь ее ледяной панцирь. Раз за разом, день за днем она ездила на этот участок дороги, где подруга вела торговлю фруктами, и пыталась ее уговорить.

Но Ксюша была весьма крепким орешком. Она смеялась ей в лицо, порой и оскорбляла. Цинично вываливала в грязи все добрые помыслы Милочки, буквально открещиваясь от их многолетней и верной дружбы. Что за протест выражала тем самым Ксеня, бедной Милочке было невдомек, она не очень-то и хотела копаться во всем этом. Она просто не оставляла своих попыток вернуть подругу к жизни, и все. Все остальное было ей неважно…

Глава 2

Одна секунда… Вторая… Негромкий хлопок, и Игорь падает к ее ногам. Ее любимого мужчины, мужчины, за которым она была готова пойти на край света, больше нет. Все кончено… Не будет больше его смеха, его жарких слов любви, его безграничного доверия. Ничего этого больше не будет…

Остановившимся взглядом она смотрит на его тело и медленно поднимает глаза. Маленькая черная точка дула пистолета пляшет в нервной руке ухмыляющегося парня. Почему-то ничто так отчетливо не запомнилось, как грязная каемка под его ногтями и еще эта жуткая ухмылка. Так, должно быть, ухмыляется знаменитая дама в саване, с косой на плече. Криво так, устрашающе и в то же время ободряюще. Не бойся, мол, ничего. Смело вступай на новый путь, где совсем другой отсчет времени. Где нет боли и страха…

С этим Ксюша не могла не согласиться. Время действительно остановилось. Страха тоже почти не было. Вернее, он присутствовал, но ранее, когда они с Игорем собирались, лихорадочно хватая все, что попадалось под руку. Сейчас же осталось лишь недоумение и неверие в то, что какой-то оборванный парень с явными признаками наркомании может лишить ее жизни. Той жизни, что даровали ей ее родители. Той, что она собиралась прожить на всю катушку без остатка. И умереть надеялась в глубокой старости в собственной постели, а не издохнуть так вот нелепо, с дыркой в голове, у ног какого-то дегенерата.

— Э-эй! — шепотом позвал ее киллер. — Гуд-бай…

Это были последние слова в той жизни. Последнее, что она слышала, доживая свой век. Потом ее не стало…

Ксюша оторвала взгляд от их с Игорем фотографии на стене и тяжело вздохнула. Тот парень простился с ней, а заодно и за нее со всеми одновременно. Пусть врачи долгое время бились, пытаясь вдохнуть жизнь в ее ослабевшее тело. А потом она была окружена вниманием, заботой и любовью своих друзей. Она-то точно знала, что ее уже нет. Существовала непонятная субстанция из мяса, костей и кожи, но это был не человек. Это была уже не она…

— Ксюха! — Сосед Володя громко шарахнул кулаком в тонюсенькую фанерную дверь. — Дай полтинник!

Ксюша повернула голову в сторону двери и пораскинула мозгами. Дать денег — значило навлечь на себя и на других обитателей их коммуналки, а их насчитывалось ни много ни мало еще двенадцать человек, неприятности. Выглядело это следующим образом.

Сначала Володя развивал бурную деятельность по приготовлениям к ужину. Он носился с единственной имеющейся у него кастрюлей по кухне, расталкивая всех присутствующих. Разбрызгивал воду, намывая картошку в раковине. Гремел стаканом и тарелками, расставляя все это на общем столе. Затем он бежал в магазин, приносил заветную бутылку водки и, причесавшись перед осколком зеркала в полутемном коридоре, усаживался за стол. Свою комнату в такие моменты он упорно игнорировал. Общество, видите ли, ему было нужно. То, как это самое общество относится к его посиделкам, его совершенно не волновало.

Но самое интересное начиналось потом. Когда бывала выпита добрая половина бутылки, Володя шел, качаясь, к себе в комнату. Доставал из-за шкафа видавшую виды балалайку и, усевшись поудобнее, начинал петь…

Ксюшу в такие минуты не раз посещали мысли о самоубийстве. И, как она подозревала, в этом желании она была не одинока.

И все же… И все же это ужасное, козлино-петушиное пение, если издаваемые алкоголиком звуки можно было так назвать, было ничто в сравнении с его злобой и ненавистью, в которых он топил своих соседей, отказавших ему в очередном денежном пособии. Оскалив рот, Володя потоками изрыгал на окружающих потоки брани, раз за разом превосходя самого себя в искусстве сквернословия. Хлипкие двери, за которыми обитатели коммуналки пытались скрыться от Володиного гнева, не могли спасти от его оглушительного рева, поэтому каждый должен был выслушивать постороннее мнение о себе как о личности.

Ксюша поначалу недоумевала по поводу такой покорности со стороны жильцов. Существовали же, в конце концов, соответствующие органы, воспитательные учреждения. О чем она и не преминула однажды заикнуться своей ближайшей соседке, занимающей двенадцатиметровку слева от нее.

— Э-эх, милочка, — качнула седеющими буклями старая женщина. — Пытались… Но после того как вытащили его из петли, решили оставить все как есть. Человек же, не животное…

Сейчас этот самый человек стоял у порога Ксюшиной комнаты и гвоздил кулаком в дверь.

— Ксюха, дай полтинник! — вновь повторил Володя, заинтригованный ее молчанием. — Я знаю — ты дома…

Как он успел отследить ее возвращение, будучи где-то на шабашке, для Ксюши оставалось загадкой. Она свесила ноги с дивана, надернула тапочки и, на ходу взвешивая все «за» и «против», двинулась к двери.

— Ну?! — скрестила она руки перед грудью и угрожающе уставилась на соседа. — Чего орешь?! Чего нужно?!

— А то ты не слышала! — Наглости и бесцеремонности Володи можно было только позавидовать. — Гони полтинник. Со мной послезавтра рассчитаются, так что я верну.

— Да ты что?! — Ксюша насмешливо изогнула бровь, решив все же немного его помучить.

— Ты это… — Сосед облизнул пересохшие губы и оперся трясущейся рукой о притолоку. — Хорош выделываться. Плохо мне…

Повнимательнее присмотревшись к нему, Ксюша поняла, что он не врет. Лицо одутловатое, синюшного оттенка. Губы потрескались. Глаза все в мелкой сетке кровеносных сосудов.

— Да-а-а, — качнула она головой. — Когда-нибудь где-нибудь загнешься, и все…

— А, черт с ним со всем, — повеселев, бесшабашно махнул он рукой, сразу уловив перемену в ее настроении. — Что моя жизнь? За нее копейку никто не даст. Вот ты-то! Вот кто изумляет!..

— Чего?! — Остановившись, едва переступив порог, Ксюша резко развернулась и во все глаза уставилась на разговорившегося вдруг ни с того ни с сего Володю. — С каких это пор моя скромная персона стала тебя интересовать?.

— Уж скажешь — скромная! — осклабился Володя, переступая порог ее комнаты и плотно прикрывая дверь за собой. — Я ведь про тебя почти все знаю. И про то, кем ты была раньше. Не раз случалось в твоем ателье подрабатывать. Только ты тогда была птицей другого полета. Такое быдло, как я, не замечала. И помню, на какой крутой тачке раскатывала. А уж про то, какие мужики вокруг тебя крутились, вообще разговор особый.

Вытащив из ящика комода полсотни, Ксюша сунула ее в протянутую руку Володи и с плохо скрытой злостью процедила:

— А теперь вали отсюда…

— Чего ты? — начал он пятиться к двери. — Чего я тебе плохого-то сказал?

— Я сказала — топай! — не выдержав, рявкнула она. — Разговорился тут!..

Вот тут, конечно, Ксюша дала маху. Ведь знала же, что Володя не любит, когда на него повышают голос, и тем не менее позволила себе грубость, подвигнув его на новые откровения.