Луиз Пенни - Последняя милость Страница 2

Саул понимал, что этот мир был обречен, и надеялся, что сможет присутствовать при его крушении. Но только в качестве стороннего наблюдателя.

Сиси считала людей жестокими и бесчувственными. Жестокими и бесчувственными. Саул не так давно стал ее личным фотографом и любовником, а потому еще хорошо помнил то время, когда ему самому окружающий мир казался совсем неплохим местом для жизни. Каждое утро он просыпался, радуясь восходу солнца и приходу нового дня, приносящего с собой новые, безграничные возможности. Он не переставал удивляться тому, насколько прекрасен Монреаль. В кафе и на улице он видел вокруг улыбающихся, благожелательных людей. Он видел детей, играющих привязанными к веревочкам каштанами. Он видел пожилых дам, которые рука об руку прогуливались по бульвару Сен-Лоран дю Мейн.

Конечно, Саул был не настолько глуп и слеп, чтобы при этом не замечать бездомных мужчин и женщин, а также людей с помятыми, испитыми лицами. Для этих людей очередная долгая, бессмысленно проведенная ночь сменялась днем, который обещал быть еще более долгим и бессмысленным.

Несмотря на это, в глубине души Саул верил в то, что мир прекрасен. И это отражалось в его работах, которые излучали внутренний свет и надежду, побеждающие противостоящие им тени.

По иронии судьбы именно это качество Саула настолько заинтриговало Сиси, что она решила нанять его. Один из модных журналов Монреаля назвал его «стильным» фотографом, а Сиси всегда стремилась заполучить все самое лучшее. Именно поэтому они всегда снимали номер именно в «Рице». И пусть это была тесная, мрачная, лишенная какой бы то ни было привлекательности комнатушка на нижнем этаже, с неприглядным видом из окна, но зато она находилась в «Рице». Сиси не удовлетворялась лишь сознанием этого. В качестве подтверждения своего пребывания в подобных престижных местах она всегда забирала шампуни и прочие туалетные и канцелярские принадлежности. Точно так же, как однажды прихватила с собой и Саула. Преследуя только ей одну понятную цель, она при каждом удобном случае демонстрировала свои трофеи людям, которых это совершенно не интересовало. Саул тоже стал одним из таких трофеев, который в конце концов неизбежно будет выкинут за ненадобностью. Сиси без сожаления отбрасывала в сторону все, что ей переставало быть нужным. Это уже произошло и с ее мужем, которого она игнорировала, и с дочкой, которой она откровенно пренебрегала.

Мир был жестоким и бесчувственным.

Теперь Саул тоже в это поверил.

Он ненавидел Сиси де Пуатье.

Саул вылез из кровати, оставив Сиси наедине с ее книгой — единственной истинной возлюбленной этой женщины. Когда он оглянулся на нее, ему показалось, что у него двоится в глазах. Это вполне могло быть результатом чрезмерных возлияний накануне вечером, и Саул наклонил голову набок, пытаясь сфокусировать изображение, но оно по-прежнему оставалось смазанным, а когда внезапно сфокусировалось, ему показалось, что он смотрит сквозь стеклянную призму на двух совершенно разных женщин. Одна из них была красивой, эффектной, обаятельной и жизнерадостной, но за ней проступал отталкивающий образ жалкой, иссохшей крашеной блондинки, ущербной, жилистой и жесткой. И опасной.

— Что это?

Саул потянулся к корзине для мусора и достал оттуда портфолио. Он сразу понял, что в нем должны быть образцы работ какого-то художника. Отпечатанные на матовой архивной бумаге фотографии были тщательно и красиво переплетены. Саул раскрыл портфолио, и у него перехватило дыхание.

Казалось, что от фотографий исходит чистое, светлое сияние. Он почувствовал стеснение в груди. Мир на фотографиях выглядел прекрасным и уязвимым одновременно. Но главным в них было обещание надежды и покоя. Сразу становилось понятным, что именно таким видит окружающий мир создавший эти произведения художник, именно в таком мире он живет. Саул тоже когда-то жил в мире света и надежды.

Незамысловатые на первый взгляд работы на самом деле были очень сложными. Образы и цвета наслаивались друг на друга. Час за часом, день за днем художник кропотливо трудился, добиваясь желаемого эффекта.

Саул не мог отвести взгляда от одной из фотографий. Величественное дерево горделиво устремлялось к небесам, как будто пытаясь дотянуться до солнца. Неизвестному художнику каким-то образом удалось создать иллюзию движения, но при этом фотография не казалась размытой. Она манила своей красотой, умиротворяла и, что самое главное, производила неизгладимое впечатление. Кончики ветвей казались тающими, сливающимися с фоном, как будто за уверенным устремлением дерева ввысь все равно скрывалась некоторая неопределенность. Это была выдающаяся работа.

Все мысли о Сиси отступили. Саул карабкался вверх по волшебному дереву, грубая кора покалывала ладони, и это было подобно тому, как когда-то он сидел на коленях у дедушки и терся щекой о его небритое лицо. Каким образом художнику удалось достичь такого эффекта?

Фотографии не были подписаны. Саул просматривал их одну за другой, чувствуя, как постепенно улыбка смягчает его окаменевшее лицо и отогревает оледенелое сердце.

Возможно, однажды, если ему удастся изжить из себя последствия общения с Сиси, он сможет вернуться к своей работе и создавать вещи, подобные этим.

Казалось, окутавший его душу мрак постепенно рассеивается.

— Так она тебе нравится или нет? — размахивая высоко поднятой книгой, спросила Сиси.

Глава 2

Стараясь не порвать белый шифон, Кри осторожно натягивала на себя костюм. Рождественское представление уже началось. Она слышала, как ученицы младших классов поют «В бедных яслях Он лежал, к людям руки простирал…», и на мгновение представила себя стоящей на сцене и протягивающей руки к смеющимся над ней зрителям. Отогнав это неприятное видение, Кри снова занялась переодеванием, тихо, без слов, подпевая хору.

— Кто это? — в битком набитой возбужденными предстоящим выступлением девочками комнате раздался голос учительницы музыки мадам Лятур. — Кто напевает?

В угол, где спряталась Кри, чтобы спокойно переодеться в одиночестве, заглянуло оживленное птичье личико мадам. Кри инстинктивно прижала к себе костюм, пытаясь прикрыть полуобнаженное четырнадцатилетнее тело. Естественно, ее попытка оказалась тщетной. Тела было слишком много, а шифона — слишком мало.

— Это ты?

Кри молча смотрела на мадам, слишком перепуганная для того, чтобы что-то сказать. А ведь мать предупреждала ее об этом. Предупреждала, чтобы она никогда не пела на людях.

Но жизнерадостная обстановка праздника сыграла с Кри злую шутку, и она забыла об осторожности.

Мадам Лятур смотрела на полную, неуклюжую девочку, и ее начинало подташнивать от отвращения. Валики жира, почти полностью скрывающие врезающееся в них белье, жуткие складки на коже, застывшее лицо, остановившийся взгляд. Когда месье Драпо, преподававший в школе естественные науки, назвал Кри лучшей ученицей в классе, один из его коллег тотчас же заметил, что она, вероятно, просто съела учебник, так как одна из тем последнего семестра была посвящена витаминам и минералам.

Тем не менее она явно собиралась принять участие в этом рождественском спектакле, хотя мадам Лятур с трудом представляла себе, как это будет выглядеть.

— Лучше поторопись. Тебе скоро на сцену, — сказала она и снова исчезла за углом, не дожидаясь ответа.

Кри уже пять лет училась в школе для девочек мисс Эдвардс, но впервые решилась участвовать в спектакле. До этого, когда остальные ученицы шили себе нарядные костюмы, она лишь бормотала невнятные отговорки. И никто никогда не пытался переубедить ее. Вместо этого ей, как обладающей, по словам мадам Лятур, способностями технаря, поручали роль осветителя спектакля. Таким образом, каждый год во время рождественского представления Кри оказывалась в полной изоляции и из своего темного закутка наблюдала за тем, как ее красивые, сияющие, талантливые соученицы поют о Рождественском чуде и танцуют в ярких лучах софитов, которые направляла на них Кри.

Но в этом году все будет по-другому.

Закончив переодевание, Кри подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрела увесистая шифоновая снежинка, которая больше напоминала целый сугроб. Кри это понимала, но ей все равно очень нравился этот восхитительный, самый настоящий рождественский костюм, который она, в отличие от остальных девочек, которым помогали матери, сшила сама. Она хотела сделать маме сюрприз и упрямо заглушала внутренний голос, непрерывно нашептывающий, что этот сюрприз может оказаться далеко не приятным.

Присмотревшись повнимательнее, кое-где можно было увидеть крохотные кровавые пятнышки — предательские следы, оставленные ее неловкими, пухлыми пальцами, которые она совершенно исколола, пока шила этот костюм. Но конечный результат стоил перенесенных страданий. Кри была довольна собой. Эта идея была, пожалуй, самой плодотворной из всех, которые осеняли ее за всю четырнадцатилетнюю жизнь.