Ингрид Нолль - Мертвый петух Страница 2

Кроме Беаты, ко мне почти никто не ходил. К тому же в квартире было слишком мало места и я не могла приглашать много гостей. Иногда Беата заходила без предупреждения, но я ничего против этого не имела. Другим исключением была моя пожилая коллега госпожа Ремер. Ей совсем немного оставалось до пенсии, и казалось, что она работает у нас уже целую вечность. Госпожа Ремер знала всех и вся и пользовалась различными привилегиями: ей предоставили собственный уютный кабинет, чего в общем-то не требовал характер работы, и разрешили привозить на работу ее старую собаку. Несколько лет назад, когда дочь госпожи Ремер вышла замуж и уехала, у нее в первый и единственный раз случился настоящий нервный срыв, потому что оказалось, что собака, за которой раньше ухаживала дочь, не может целый день оставаться одна.

Теперь ей придется избавиться от пса, причитала она, потому что она живет слишком далеко и не может днем ходить домой (машины у нее не было) и выгуливать его. В результате дело дошло до того, что все сотрудники по очереди стали ходить к шефу и изводить его собакой госпожи Ремер. Начальство решило дать согласие и посмотреть, что из этого выйдет. Собака была старая, толстая и ленивая, она лежала под письменным столом хозяйки и не подавала голоса. И все же шеф настоятельно просил всех учесть, что этот случай не должен стать прецедентом.

Госпожа Ремер отличалась от многих других тем, что у нее была внебрачная дочь. Раньше проступок с такими последствиями считался катастрофой, и она рассказывала мне, что отец от нее отрекся. Только после его смерти мать осмелилась с ней общаться. Об отце своей дочери госпожа Ремер никогда не рассказывала. Если на вечеринке в офисе, когда позволяла обстановка, кто-нибудь из коллег спрашивал о нем, она отвечала только, что это длинная история и ей не хотелось бы говорить об этом. Даже мне она ничего не рассказывала, хотя со временем мы близко познакомились и почти подружились. Как-то у нее в очередной раз возникли проблемы с собакой. Я сразу же предложила ей при необходимости оставлять пса у меня. Вообще-то я не люблю животных и даже боюсь собак, но с этим стариком я была отлично знакома по работе и подумала, что смогу провести выходные в его компании. Госпожа Ремер была на седьмом небе от счастья. Теперь каждые четыре недели она уезжала одна, а толстый спаниель водворялся у меня под кроватью. Со временем мы даже стали симпатизировать друг другу, и порой я ловила себя на том, что самым отвратительным образом с ним сюсюкаю.

Я почти восхищалась госпожой Ремер, которая в те далекие времена родила внебрачного ребенка. В молодости я постоянно жила в страхе забеременеть, ведь о противозачаточных таблетках тогда никто и не слышал. Теперь же я больше не могу иметь детей и очень сожалею об этом. Я бы даже согласилась перенести аборт или выкидыш — через это проходят многие женщины. Тогда я хотя бы узнала, что такое беременность.

Что же касается романов, то они тоже не были безоблачными. Воспоминания о Хартмуте болезненны и сейчас. В истории с моим берлинским начальником было мало приятного, я чувствовала себя униженной. После него я больше никогда не встречалась с коллегами, потому что не хотела становиться предметом сплетен. На работе я пользуюсь безупречной репутацией, уважением и даже доверием коллег. Раньше я часто знакомилась с мужчинами в отпуске, но последний раз, лет пять назад, такое приключение окончилось горьким разочарованием. А теперь я, должно быть, стала уже слишком стара для любви и под моей личной жизнью оставалось подвести жирную черту.

Итак, госпожа Ремер и Беата были моими единственными гостями. Квартирка у меня небольшая, аккуратная и несколько безликая. Я совсем не творческая натура и, к сожалению, совершенно не разбираюсь в музыке, театре, живописи и тому подобных вещах. Что касается чтения, то экономические газеты, научно-популярные книги или детективы интересуют меня больше, чем так называемая настоящая литература. Иногда Беата пытается вмешиваться в мою жизнь: ей кажется, что у меня слишком неинтересная одежда, скучная мебель и заурядный вкус. При этом вопросы вкуса играют в моей жизни далеко не последнюю роль, просто у меня исключительные предпочтения, а мои желания сложно претворить в жизнь.

В доме у Беаты все совсем по-другому — там царит хаос. Засушенные букеты, какие-то поделки, кричащие плакаты на стенах — у себя в квартире я бы такого не потерпела. Кроме того, я считаю, что Беата слишком молодится. По-моему, одежда должна соответствовать возрасту. Но мы остаемся хорошими подругами, несмотря на то что я ношу костюм-двойку, серую твидовую юбку, блузку цвета слоновой кости и нитку жемчуга на шее (Беата говорит, что я похожа на Грейс Келли), а она предпочитает экстравагантные брюки для верховой езды и пестрые жилеты. Моя качественная, по-японски строгая черно-белая мебель рассчитана на долгое время. У Беаты дома обстановка все время меняется: она может купить в «Иксе» мебель из некрашеного дерева, а потом сама разрисовать ее золотой и фиолетовой красками. Подруга пытается приобщить меня к своему образу жизни. Она везде таскает меня с собой, приглашает на вечеринки и предлагает записаться на какие-нибудь курсы в ее любимую народную школу. Она взяла с меня обещание иногда вместе с ней ходить туда на лекции.

Как-то после длительного перерыва мы решили послушать лекцию о поэзии времен освободительных войн. Она начиналась в восемь вечера, и ровно в полвосьмого я зашла к Беате. Еще на лестнице я услышала звуки расстроенного пианино, на котором когда-то играл кто-то из ее детей. Мне открыла Беата.

— Хайди, Хайди, твой мир — это горы[4], — неслось из комнаты.

Оказалось, что домой на каникулы приехала младшая дочь моей подруги, довольно инфантильная двадцатилетняя особа. Я заметила, что у Беаты было какое-то странное выражение лица.

— Представляешь, я стану бабушкой, — сообщила она.

Войдя, я увидела Ленору, которая сидела за пианино и пела. Я вопросительно посмотрела на Беату, и та кивнула:

— Да, Лесси беременна.

— Но ведь еще можно что-то сделать! — вырвалось у меня.

Лесси вскочила, и они с матерью в один голос воскликнули:

— Что ты сказала?

Они не только не допускали мысли об аборте, но даже, казалось, были вполне счастливы. При этом жизнь Лесси была совершенно не устроена: замуж она не собиралась, только начинала учиться на преподавателя физкультуры и была еще совсем девчонка. Меня раздражала их беспечность, но в глубине души я испытывала зависть к этим наивным созданиям.

— Не сердись, — сказала Беата, — я сама узнала эту новость десять минут назад. Я не могу сейчас уйти. Сделай одолжение, сходи одна, а завтра расскажешь, как все прошло.

Я поспешила убраться восвояси. Больше всего мне хотелось поехать домой. Я ведь только ради Беаты и собиралась слушать этот литературный бред. Если бы я тогда сразу же вернулась к себе, судьбы некоторых людей сложились бы по-другому.

Но я все же поехала туда, хоть и была выбита из колеи. Теперь мне было уже все равно, как провести вечер. Маленький зал был полон. Как только вошел лектор, раздались аплодисменты. Он хорошо выглядел: густая каштановая шевелюра с проседью, темно-синие глаза. Одет с некоторой небрежностью, но в то же время очень продуманно. Среднего роста, изящно сложен. Беата и Лесси сразу же вылетели у меня из головы, настолько он был красив. А когда он начал говорить, я вообще забыла обо всем на свете. Я уже почти не помню, что он там рассказывал об Эрнсте Морисе Арндте, Теодоре Кернере и Фридрихе Рюкерте[5]. От его голоса у меня кружилась голова, колотилось сердце и сосало под ложечкой. Это не было знаменитой любовью с первого взгляда. Это была любовь с первого звука. Его теплый голос оказал на меня такое волшебно-эротическое действие, что полтора часа я витала где-то в облаках, и в совершенно одурманенном состоянии поехала домой.

И это произошло со мной, старой каргой, которая свято верила в то, что у нее выработался иммунитет на красивых мужчин и их возбуждающие голоса! И на старуху бывает проруха…

На следующий день я позвонила Беате в обеденный перерыв. Какое-то время я вынуждена была слушать ее болтовню о беременной дочери. Наконец она осведомилась, как прошла вчерашняя лекция, и я воспользовалась этим, чтобы спросить, что ей известно об ораторе.

— Я знаю почти всех преподавателей, но этот бывает у нас редко, читает лекции примерно раз в семестр. Больше мне о нем ничего не известно.

Я не тот человек, который может выложить все свои переживания даже самой близкой подруге. Я очень боялась выставить себя на посмешище и тщательно подбирала слова, чтобы выведать у Беаты побольше.

— Я могла бы навести о нем справки, — предложила подруга, — наверняка его кто-нибудь знает. Может, он написал пару книг.

На следующий день, в субботу, я наведалась в один книжный магазин в Мангейме, из осторожности выбрав тот, в котором никогда не бываю. Я сказала, что интересуюсь писателем по имени Райнер Энгштерн. Продавщица долго листала толстый каталог и наконец ответила, что такой автор действительно существует, он написал небольшое исследование о живописи четырнадцатого века. Она предложила мне заказать книгу. Я с радостью согласилась и смогла получить ее уже в следующий вторник.