Наталья Андреева - Комната с видом на огни Страница 2

Отец был счастлив несказанно, и вскоре после выписки из роддома в одном из московских загсов девочку записали как Австрийскую Анну Александровну. Толстая тетка в мохеровой кофте, поклонница Дюма, широко улыбнулась родителям и пошутила: «Поздравляю с новорожденной принцессой! Осталось только найти для нее короля!»

Детство Анны было отравлено злополучной фамилией: над ней смеялись все, и взрослые и дети. Отец занимался только тем, что писал никому не понятные картины, потом тщетно пытался доказать окружающим, что картины эти гениальны. Увидев же Анну, улыбался грустно:

— А, принцесса!

Чуть трогал испачканными краской пальцами ее мягкие светлые волосы и возвращался к очередному недописанному холсту.

Мать, рядовая сотрудница районной библиотеки, всю жизнь тщетно пыталась свести концы с концами. Она то ругала мужа, то умоляла его взяться за какую-нибудь подработку. Мол, многие художники находят халтуру. Платили бы хорошо, можно и через себя переступить. Отец упрямился и пил, денег по-прежнему не было, Анна ходила в заштопанных колготках и кофточках, которые мать перевязывала из старых вещей. И постоянно слышала: «Эй, королева! Ты чего такая облезлая? А еще Анна Австрийская!»

Аня мысленно проклинала всех: отца, мать, родственников, учителей, которые тоже не могли отказать себе в удовольствии вызывать ее не просто по фамилии, а именно так: «А сейчас к доске у нас пойдет Анна Австрийская». И в классе тут же раздавался дружный смех.

Спеша скорее повзрослеть, она рано вышла замуж. Да что там говорить — рано! Это был скандал на всю школу, когда Аня забеременела в шестнадцать лет от своего же одноклассника и родители поспешно и без лишнего шума их расписали.

От Вани Панкова все девочки в школе сходили с ума. Он был, что называется, самый-самый, тот мальчик, которому никакая девочка не может отказать. И Аня не стала исключением. То, что Ваня снизошел до нее, было настоящим подарком. Как мог такой парень полюбить такую девушку? О! Разницу между собой и Ваней Панковым Аня с самого начала усвоила четко. И долго гадала, за что же ей такое счастье?

Может быть, все дело было в ее необыкновенных глазах: светло-серых, с золотистой каймой вокруг зрачка, отчего создавалось впечатление, будто в этих глазах постоянно горят яркие ночные звезды. И еще Аня была высокого роста, худенькая, легкая, стройная. Тогда, в шестнадцать лет, она вся будто бы светилась изнутри, и к ней тянулись, словно к солнечному лучу, возле которого и в самый пасмурный день можно согреться. Кончилось бурное увлечение глазами-звездами тем, что Ваня потерял всякую осторожность и не успел опомниться, как получил свидетельство о браке раньше, чем школьный аттестат.

За три дня до свадьбы случился грандиозный скандал. Отец Анны в категоричной форме заявил, что и после бракосочетания его дочь оставит свою девичью фамилию. Ох уж эта фамилия! Родня жениха поначалу обиделась всерьез, сам он кричал, что не позволит унижать свое мужское достоинство, Аня рыдала всю ночь напролет, уверенная в том, что ее жизнь сломана.

Но шумных Австрийских было гораздо больше, немногочисленные тихие Панковы сдались накануне свадьбы, и Анна осталась при своих интересах: от ненавистной фамилии избавиться так и не удалось. «Ничего, ничего, — думала она, ставя «королевскую» подпись в толстой регистрационной книге, — не всегда отец будет мною командовать, когда-нибудь я вырасту…» Ко дню бракосочетания Анне едва-едва исполнилось семнадцать лет.

А через шесть месяцев, знойным летом, в семье появился еще один Александр Австрийский. Узнав, что и сын не будет носить его фамилию, Ваня Панков только вздохнул и пошел готовиться к экзаменам в институт: один ребенок от армии еще не освобождал.

Сквозь болезненную дремоту Анна почувствовала в палате какое-то движение.

— Ой, молоденькая-то какая!

— Говорят, самоубийца это.

— Да свят, свят, свят, Тамара Константиновна, грех-то какой себя кончать!

— Тише, Надежда Михайловна! Спит, похоже…

Раздался скрип панцирных сеток, негромкое позвякивание чайной ложечки в стакане, шелест конфетных бумажек, Анна не выдержала и открыла глаза. Они сидели на кроватях, два божьих одуванчика, Тамара Константиновна и Надежда Михайловна. Одна совсем седенькая, сухонькая, другая полная, с густыми курчавыми волосами. Обе поглядывали на нее исподтишка, посасывая дешевые карамельки, пахло свежезаваренным чаем и ливерной колбасой. Анну вдруг затошнило, она застонала и повернулась на бок. Бабульки засуетились:

— Милая, тебе, может, надо чего? Так мы докторшу позовем.

— Нет, — выдохнула Анна.

— Да ты водички попей, детка, водички, — седенькая старушка сунула почти к самому ее рту стакан с чаем.

— Плохо. Не могу, — прохрипела она.

— Ну, лежи. А может, докторшу позвать?

Анна отрицательно качнула головой и опять провалилась в темноту.

— На следующий день в палату пришла женщина в белом халате, бабульки сразу признали в ней чужую и бочком выползли в коридор. Женщина была моложавой, ухоженной, на красивых пальцах матово светился свежий маникюр. Анна поморщилась:

«Ногти у нее в порядке! Подумаешь! А мои нет! И чего она сюда пришла?»

Женщина достала какие-то бумаги, заглянула в них, потом улыбнулась Анне:

— Ну, здравствуй, Аня. Я врач-психиатр, зовут меня Елена Михайловна. Как чувствуешь себя?

— Никак. — Анна снова отвернулась к стене.

— Ну что ты, как маленькая! Я тебя кусать-то не буду.

— Не беспокойтесь о моем здоровье.

— О здоровье твоем другие уже побеспокоились, жить будешь. А я по твою душу.

— Не хочу я жить. И не буду, — упрямо пробубнила в стенку Анна.

— Вот и расскажи, кто тебя обидел, чем обидел, а мы вместе посмотрим, хочешь ты жить или нет. Если убедишь меня, что тебе так уж плохо, сама окно открою.

Анна резко развернулась лицом к Елене Михайловне:

— Вы врете!

— Нет, просто знаю, что никуда ты не прыгнешь, потому что поймешь, что нет таких неприятностей, из-за которых стоит расставаться с жизнью.

— Неправда! Вы ничего не знаете!

— Так расскажи. Кто там тебя бросил? Любимый, жених?

— Откуда вы знаете, что бросил?

— Так ведь это ты только думаешь, что одна такая, а я насмотрелась, поверь. Ну что еще в таком юном возрасте дороже любви, девочка моя? И меня бросали, и многим, кто через мое отделение проходит, из-за этого жизнь не мила. Так кто там у тебя?

— Муж.

— Му-уж?! Ну это серьезно. А я подумала, было, что ты совсем еще девочка! Такая молоденькая, двадцати не дашь!

— Мне уже двадцать пять.

Елена Михайловна рассмеялась:

— Конечно, уже. А мне сорок пять, только еще. Значит, муж тебя бросил? Да нас, женщин, столько обманывают и бросают, что, если мы все травиться будем, так некому станет рожать. Другого найдешь, какие твои годы! Поправишься, походишь по больнице, на дворе весна, глядишь — отсюда уже под ручку какой-нибудь кавалер уведет. У нас тут мужики есть о-го-го какие, не гляди, что в больничных пижамах! Мы их починим, подштопаем, витаминчиками поправим и хоть от порога прямо в загс, сама тебя сосватаю. Твой узнает, так сам галопом прибежит, ты у нас молодая, красивая, стройная. Да была б у меня твоя фигурка, я бы сама всех этих мужиков бог знает до чего довела!

— Меня с работы уволили.

— Ну это вообще пустяки. Была бы шея, хомут всегда найдется. Нашла, о чем горевать! Работа! Завтра еще лучше найдешь, в Москве ведь живешь, здесь каждый день столько новых фирм открывается! У тебя образование есть?

— Пединститут.

— Еще и высшее образование! По какой же такой работе ты так убиваешься?

— Вы не понимаете. Это для меня было все…

Семейная жизнь Анны стала разваливаться с самого начала на неправильные и неравные части. Маленький кусочек счастья, а следом большая неприятность. Кусочки счастья становились все мельче и мельче, да и случались они редко, словно золотые самородки в пустой изначально породе.

Ваня Панков с трудом, но поступил на дневное отделение скромного технического вуза. Анну, после долгих мытарств получившую-таки аттестат о среднем образовании, родители через год заставили подать документы в педагогический институт, на заочное. Мол, замужество замужеством, а диплом все равно иметь надо. Мать работала, отец беспробудно пил, Анна разрывалась между ребенком и учебой, муж старался найти любой предлог, чтобы улизнуть из дома, его нервировал детский плач. Жили молодые у Австрийских, в небольшой двухкомнатной квартирке, одну из комнат которой получили после свадьбы в полное свое распоряжение. Анна частенько даже не понимала, есть у нее муж или нет, он был неуловим, как Зорро, появлялся всегда неожиданно и заставал врасплох, то в грязном халате, то в бигуди, брезгливо кривил рот и приглаживал красивые темные волосы, взглядом ища зеркало. Словно хотел сравнить себя с неопрятной и неухоженной молодой женой.