Михаил Черненок - Жестокое счастье Страница 2

2. В ЦИРКЕ ПО КАНАТУ ХОДЯТ...

Колхозный сторож Назар Гаврилович Русаков оформился на пенсию два года назад, но поскольку здоровьишко у старика еще было, то он продолжал охранять по ночам зернофуражный склад. Село Заречное располагалось в стороне от магистральной дороги. Воровством здесь не грешили. Поэтому, когда сноха попросила Назара Гавриловича присмотреть за магазином, старик без всяких яких согласился. В последний вечер перед дежурством Русаков почувствовал в правом плече "засевший от войны" осколок. Так бывало каждый раз при резкой перемене погоды от устойчивой жары к дождю. Опасаясь, не застудиться бы ночью, Назар Гаврилович, несмотря на июль, нахлобучил кроличью шапку и прихватил из дому брезентовый плащ. Ночь выдалась не по-летнему хмурой. Правда, брызнувший с вечера дождик скоро перестал, однако сизовато-серые облака затянули небо так плотно, что не проглядывало ни единой звездочки. Привычно поправляя сползающий с плеча ремень двустволки, Назар Гаврилович прохаживался между магазином и складом. Заречное постепенно засыпало. Около полуночи Русаков присел на чурбачок у складских ворот. Неожиданно в ночной тишине послышался треск приближающегося от околицы мотоцикла. Сторож прислушался, и ему показалось, будто у магазина мотоцикл заглох. Назар Гаврилович тяжело встал. Стараясь шагать потише, двинулся к магазину. Внезапно из темноты возник высокий парень и хрипловато спросил: - Батя, закурить не найдется? Русаков сдернул с плеча двустволку. - Ну-ка, топай отсюда! Парень испуганно отскочил в сторону и скрылся в темноте. Русаков настороженно подошел к магазинному крыльцу, напряг зрение. Возле стены стоял мотоцикл, а в оконной раме как будто бы чернела дыра. Старик не успел еще сообразить, что предпринять, как земля рванулась из-под ног и стремительно опрокинула его навзничь... - Это ж он, окаянный, кирпичом по голове меня огрел, - с обидой проговорил Русаков, снял с забинтованной головы шапку и протянул ее Бирюкову: - Во, глянь, сыпок, тут даже кирпичный след остался. Бирюков внимательно осмотрел на шапке мех - в нем действительно застряли буроватые крупинки раскрошившегося кирпича. Притишпие старики понятые переглянулись. Один из них назидательно вымолвил: - Тебе, Назар Гаврилыч, надо было немедленно по ворюге дробью пальнуть! - Легко, Григорьич, такое сказать... - Русаков сплюнул. - Если б, к примеру, на войне фашист предстал передо мной, одним разом его на тот свет отправил был. А тут же, чую, наш парнюга... Разве поднимется рука в своего человека заряд выпустить?.. - Ясно дело! - солидным басом изрек другой старик и ухмыльнулся в седую бороду. - Вот, ядрена шишка, этот парнюга по-свойски и раскровил тебе голову. Сторож махнул рукой: что, мол, после времени пустое обсуждать. Бирюков, возвращая ему шапку, спросил; - Дальнейшее не помните? - Ну, как же! Помню. Окончательно-то сознание потерялось после выстрела. Чтобы тревогу поднять, дуплетом бабахнул... - Назар Гаврилович болезненно сморщился. - От выстрела, можно сказать, и моэги отключились. Ружейный приклад так по больному плечу ударил, что... очухался в медпункте. Дальнейшее, со слов Русакова, произошло "как в кино". После удара кирпичом сторож быстро пришел в себя. Парень, который сросил закурить, уже сидел на трещавшем мотоцикле. В тот же миг из магазинного окна вывалился малый в белой майке. Накинув на плечо ремень спортивной сумки, он одним прыжком плюхнулся на заднее сиденье мотоцикла. Мотоцикл вильнул было к дороге, но, когда Русаков во весь голос закричал: "Стой! Стрелять буду!" на полном газу рванулся прямиком через пустырь, где метрах в пятидесяти от магазина протянулся длинный овраг. Проехать там было невозможно, и Назар Гаврилович ожидал, что мотоциклисты повернут назад, однако, к его удивлению, те перемахнули овраг, как будто по мосту. И вот после этого Русаков для острастки пальнул им вслед разом из обоих стволов. - Похоже, мы со следователем напрасно сюда приехали, - сказал Бирюкову прокурор. - Преступление, как говорится, по вашему ведомству... Бирюков молчал. Он посмотрел на пустырь, за которым сейчас, в дневное время, был хорошо виден размытый ливневыми водами овраг, и спросил Русакова: - Каким же образом, Назар Гаврилович, мотоциклисты перепрыгнули эту ямищу? На крыльях, что ли?.. Сторож развел руками: - Там, вообще-то, рельса лежит, но если соображать с умом, то проехать по ней не всякий циркач сможет... Все пошли к оврагу. Ширина его, как прикинул на глазок Бирюков, была не меньше пяти метров, а глубина - около двух. Когда-то через овраг был перекинут пешеходный мостик. Теперь же от него остался лишь кусок железнодорожного рельса, лежащего основанием вверх и вдавленного концами в землю. Антон достал из кармана миниатюрную рулетку, присел на корточки и замерил ширину рельсового основания. Показывая Голубеву тринадцатисантиметровую отметку, сказал: - Можно по такой нитке ночью проехать на мотоцикле? - А что?.. - оптимистически ответил Слава. - В цирке и по канату ходят... - Придется этих "циркачей" искать. Кстати, один из них носит американские джинсы... - Бирюков повернулся к заведующей магазином: - Тоня, а фирму джинсов на том парне не приметили? - На карманчике рубашки "Рэнглер" было написано, - ответила завмаг, По-моему, и джинсы той же самой фирмы, - А второй парень, значит, в белой футболке? - В белой... Только не с зайцем - такие у нас продавали, а с волком, как в мультиках.

3. ПОТЕРЯННАЯ ТУФЛЯ

Когда вернулись из Заречного в райотдел, Слава Голубев прежде всего занялся картотекой типичных происшествий. Выудить ничего не удалось. Слава вздохнул и стал припоминать знакомых подростков, которые лихачили на мотоциклах. Среди состоявших на учете в инспекции по делам несовершеннолетних такие молодчики были, но, насколько знал Слава, никто из них не имел импортных джинсов, тем более еще и рубашки. Не доводилось ему встречать в райцентре и парня в футболке с нарисованным волком. Бесплодно поразмышляв, Голубев взялся за телефон и по памяти набрал номер. Когда в трубке послышался голос директора Дома культуры, скороговоркой сказал: - Люда, это Слава Голубев. Привет. - Здравствуй, Славочка. - Люд, сегодня будут танцы? - Конечно. А что? - Хочу посмотреть, как мои подшефные танцуют. - Несовершеннолетних мы на площадку не пускаем. - Паспорта при входе спрашиваете? - Зачем? Их по внешности видно. - Внешность может быть обманчивой. Слушай, Люд, ты не видела среди подростков такого парня, который носит американские джинсы и рубашку с этикетками "Рэнглер"? - Мне, Славочка, некогда этикетки рассматривать, с оркестровкой замаялась. Приходи, сам увидишь. - Спасибо, радость моя, приду. Огороженная высокими синими рейками летняя танцевальная площадка располагалась в густой тополевой роще, рядом с полузаросшим озером и высоким старинным мостом через речку, пересекающую райцентр. Вечерами здесь гремела музыка. Энтузиасты самодеятельного ансамбля в поте лица выколачивали из немудреных электромузыкальных инструментов модные джаз-ритмы, а залитая светом люминесцентных ламп танцплощадка в это время походила со стороны на встревоженный муравейник. Одетый в штатское Слава Голубев появился возле летнего места отдыха районной молодежи еще засветло, когда музыканты во главе с энергичной худенькой директором Дома культуры отлаживали свистяще-хрипящую "оркестровку". Слава издали понаблюяал небольшую очередь у кассы и, не приметив интересующих его лиц, прошел к заросшему тальниковыми кустами берегу. Отсюда хорошо была видна не только билетная касса, но и вход на площадку. Постепенно очередь у кассы стала расти. Купившие входные билеты разбредались парочками по сумрачным аллеям среди тополей. Недалеко от берега, на низенькой скамейке под кустами, несколько подростков лет по одиннадцать-двенадцать, чуть не уткнувшись друг в друга носами, оживленно о чем-то разговаривали. Над головами мальчишек вился сизоватый дымок. Голубев тихо подошел к ним и внезапно спросил: - Какую отраву курим, мужики? - "Космос"... - растерянно ответил один из подростков - черноголовый, с большими карими глазами, и мигом придавил ногой окурок. - Ото! Семьдесят копеек пачка. Где такие деньги взяли, аристократы? - По десятничку сбросились. - А потом по рублю на бутылку станете бросать? Почувствовав неладное, мальчишки со всех ног брызнули в разные стороны. Лишь черноголовый ошеломленно остался сидеть на скамейке. Голубев подсел к нему. - Тебя как зовут? - Борька. - А фамилия? - Муранкин. - Родители кто? - Папка в прошлом году умер, а мамка на железнодорожном вокзале мороженым торгует. - В каком классе гранит науки грызешь? - Нынче в пятый пойду. - Хорошо учишься? - В основном трояки... - Вот видишь... - Слава показал на раздавленный окурок. - Задымил себе голову и маешься. Чем курить, лучше бы книжки читал. Или пошел бы в Дом пионеров, записался а какой-нибудь кружок. Знаешь, какие там отличные кружки? - Знаю, я в фотографический ходил. Почти две недели. А как банка с проявителем нечаянно разбилась, меня выгнали. - Ну, Борис, не повезло тебе, - посочувствовал Слава и сразу спросил: Сами сигареты покупали? - Самим нам не продают... Васек купил. - Кто такой? - Студент. К тете Марусе Данильчуковой приехал, - А кто такая тетя Маруся? - На нашей улице живет, на Заводской. - Вы просили Васька купить вам курева? - Он сам догадался. Увидал, что мы у табачного киоска тремся, и говорит: "Что, шнурки, курить хочется? Давайте деньги". Мы по десять копеек ему собрали, а он нас обманул. По одной сигаретке только выдал, а пачку себе забрал. - Что же так? - Вредно курить, сказал. - Молодец, Васек, Воспитатель! - Слава покачал головой. - Он здесь, наверное? На танцы пришел? - Ушел уже. - Топай-ка и ты, Боря, домой. И запомни: курить действительно вредно. Мальчишка угрюмо кивнул, вскочил со скамейки и задал стрекача по аллее к Заводской улице. Голубев посмотрел на часы - приближалось начало танцев. Молодежи возле площадки заметно прибавилось. Мелькнуло несколько футболок с нарисованными зайцами, но "волка" не было видно. Неторопливо обогнули площадку знакомые Славе дружинники. Затем как из-под земли вынырнули сразу три парня в джинсах. Голубев прошелся мимо них и невооруженным глазом определил дешевую продукцию местного промкомбината. С каждой минутой оркестр начинал звучать слаженнее. Ровно в девять под его тоскующий аккомпанемент пухленькая юная певичка с распущенными волосами, чуть не целуя микрофон, ностальгическим голосом затянула: