Рут Ренделл - Ведь так не делают Страница 2

Тут уж Гвендолен нечего было сказать, и, дол­жен признаться, мне тоже. Вас, вероятно, удивля­ет, чем же, при всей аморальности его облика, при­влекал меня Рив. Сейчас уже трудно вспомнить. Обаянием, наверное, и неизменным гостеприимст­вом; тем, как он скорбно рассуждал о собственной жизни, будто это и все, на что ему было надеяться, тогда как моя жизнь, в его глазах была тем идеалом к которому должны стремиться все мужчины; пол­ной беспомощностью в денежных вопросах и восхи­щением моей финансовой хваткой; манерой вести разговор со мной, будто мы в равной степени свет­ские люди, только я избрал себе лучший путь в жизни. Когда Рива приглашали на одно из наших чопорных сборищ, он неизменно бывал интересным другом, и остроумным собеседником, «воскресите­лем» уже готовой расстроиться вечеринки, ловким барменом; но прежде всего он единственный из на­ших доузей, кто не был бухгалтером, управляю­щим банка, адвокатом, врачом общей практики или служащим компании. Написанные Ривом кни­ги стояли у нас на полках. Наши друзья брали их почитать и рассказывали своим друзьям, что встре­чались с Ривом Бейкером у нас в доме. Рив прида­вал нашему дому тот отпечаток, который возносил нас на несколько сантиметров выше уровня буржу­азной среды и вызывал к нам интерес.

Вероятно, уже в те дни мне бы следовало спро­сить себя, а чем же это мы привлекаем Рива.

Около года назад я впервые обратил внимание на холодность, появившуюся в отношениях между Ривом и Гвендолен. Добродушные подшучивания, которыми они обменивались — притворные при­знания и комплименты с претензией на заигрывание, с его стороны, и робкие, как бы материнские укоры со стороны Гвендолен, — как-то сразу пре­кратились, когда мы оставались втроем, они разговаривали друг с другом, прибегая к моему посред­ничеству, словно я был у них переводчиком. Я справился у Гвендолен, не обидел ли Рив ее чем-нибудь. Судя по выражению ее лица, этот вопрос застал ее врасплох.

— С чего это ты взял?

— Мне кажется, в присутствии Рива ты посто­янно раздражена.

— Прости, — ответила она. — Я постараюсь быть поприветливей. А я и не заметила, что изме­нилась.

Ее отношение ко мне тоже стало другим. Порой она отстранялась, когда я ее касался, и, хотя она мне никогда не отказывала, в исполнении ею суп­ружеских обязанностей появилась какая-то апатия.

— Что происходит? — спросил я ее после того, как сам вдруг «опозорился», что, будучи беспрецендентным, сильно меня встревожило.

Она ответила, что ничего особенного, и добави­ла:

— Просто мы стареем. Нельзя ожидать, что все всегда будет так, как-будто мы только что пожени­лись.

— Ради Бога! — воскликнул я. — Тебе всего тридцать пять, а мне тридцать девять. До старче­ского слабоумия нам еще далеко.

Гвендолен с несчастным видом вздохнула. Она стала задумчивой, характер у нее испортился. Хотя в присутствии Рива она почти не открывала рот, а в его отсутствии, однако, она только о нем и говори­ла, пользуясь любым предлогом, чтобы потолковать о Риве и высказать свои предположения отно­сительно его характера. И она почему-то казалась недовольной, когда в десятую годовщину нашей свадьбы от Рива пришла поздравительная открыт­ка, адресованная нам обоим. Я, разумеется, послал жене розы. В конце недели я обнаружил, что куда-то запропостилась квитанция оплаченного мною счета, а поскольку я бухгалтер, я стараюсь быть в таких вещах осмотрительным. Полагая, что я неча­янно ее выбросил, я перерыл нашу корзину для ис­пользованной бумаги. И я ее-таки нашел, но я так­же обнаружил там свою поздравительную открыт­ку, которую я послал Гвендолен вместе с цветами.

Все это не ускользнуло от моего внимания, но в том-то и беда, что я лишь подмечал эти явления, но мне явно не доставало жизненного опыта, чтобы привести все к общему знаменателю и сделать не­обходимые выводы. В мирских делах я разбирался не настолько, чтобы догадаться, почему, когда бы я ни позвонил пополудни, моей жены не оказывалось дома, или почему она постоянно покупала себе но­вые наряды. Я лишь подмечал это, я терялся в до­гадках, но это и все.

В Риве я тоже заметил кое-какие перемены. Прежде всего, он перестал разглагольствовать о своих подружках.

— Наконец-то он взрослеет, — заметил я Гвен­долен.

Она тепло, с энтузиазмом в голосе ответила:

— Мне кажется, что так оно и есть.

Но Гвендолен ошибалась. То, что я принял за холостяцкую жизнь Рива, продолжалось всего три месяца. Но на этот раз, когда он заговорил о своей новой подружке, он рассказал о ней мне од­ному. Как-то вечером в пятницу на пабе за ста­канчиком виски он доверительно рассказал мне о ней, об этой «изумительной цыпочке», двадцати лет отроду, которую он снял на одной из вечери­нок неделей раньше.

— Это ведь ненадолго, Рив, — заметил я.

— Искренне надеюсь, что так. Кому оно нужно, чтоб надолго?

И уж, безусловно, не Гвендолен. Когда я сооб­щил ей об этом, она сперва отнеслась к этому с не­доверием, затем пришла в ужас. Когда я выразил сожаление, что рассказал ей об этом, поскольку «отступничество» Рива так ее огорчило, она резко меня оборвала, заявив, что не желает больше раз­говаривать на эту тему. Гвендолен стала еще раз­дражительней, взвинченей и к тому же впала в уныние. Она буквально подпрыгивала, когда зво­нил телефон. Раза два-три я, вернувшись домой, не находил там ни жены, ни готового обеда; затем приходила жена, вся какая-то разбитая, и объясня­ла, что выходила прогуляться. Я показал Гвендо­лен нашему врачу, он прописал ей транквилизато­ры, а от них настроение у нее совсем упало.

С Ривом я не виделся целую вечность. Затем вдруг, как гром среди ясного неба, он позвонил мне на работу и сообщил, что отбывает на три недели на юг Франции.

— Это при Ваших-то финансовых затруднени­ях? — удивился я.

Мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем мне удалось убедить Рива в январе уплатить подо­ходный налог — этим делом он занимался раз в полгода, — и я знал, что пока он не получит в мае аванс под свою новую книгу, он фактически банк­рот.

— А Вам не кажется, что юг Франции слишком дорогое удовольствие?

— Как-нибудь выкарабкаюсь, — ответил Рив. — Управляющий банком — один из моих почита­телей. Он позволит мне превысить кредит.

Гвендолен известие от отъезде Рива на отдых, казалось, нисколько не удивило. Рив уведомил ме­ня, что отбывает один — с «изумительной цыпочкой» давно покончено, и Гвендолен сказала, что по ее мнению, Риву и в самом деле не мешает отдох­нуть, тем более, что там, как она выразилась, ему не будут докучать все его подружки.

Когда мы познакомились с Ривом, он снимал квартиру, но я убедил его купить себе подобную — для надежности и в качестве помещения капитала. Жилище это, известное под громким названием «квартира-сад», располагалось на самом деле в по­луподвальном помещении цокольного этажа одного большого викторианского дома на Бейсуотер. Обычно мой маршрут на работу не проходил по улице, где жил Рив, но иногда, при интенсивном движении, мне приходилось делать крюк и проез­жать мимо его дома. Как-то утром, недели две спу­стя после отъезда Рива, я тоже проезжал мимо и, естественно, посмотрел на его окно. По-моему, проезжая мимо, каждый бы взглянул на дом своего друга, даже если бы знал, что того нет дома. Спаль­ня Рива выходила на улицу — была видна только верхняя половина окна, нижнюю же скрывала тра­ва газона. Я заметил, что шторы задернуты. Не очень-то осмотрительно, приманка для воров, но потом совершенно об этом позабыл. Однако два дня спустя я снова проезжал утром мимо, на этот раз — из-за затора на улице —- очень медленно, и снова взглянул на окно Рива. Теперь шторы были задер­нуты не так плотно, между ними оставался зазор шириной дюймов в шесть. Чем бы вор ни занимал­ся, маловероятно, чтобы он открывал шторы. О во­рах не могло быть и речи, и я решил, что Рив, на­верное, вернулся раньше намеченного срока.

Убедив себя, что все равно опоздаю на работу, если буду пробиваться через эту пробку, я быстро припарковал машину у платной стоянки. Пойду к Риву, подумал я, пусть сварит мне чашечку кофе. Однако, на мой стук никто не отозвался, зато, ког­да я снова взглянул на окно, я чуть ли не на сто процентов был уверен, что шторы кто-то сдвинул, причем в последние десять минут. Я позвонил жен­щине этажом выше. Она спустилась вниз в халате.

— Простите за беспокойство, — сказал я. — Вы, случайно, не знаете, вернулся ли мистер Бейкер?

— Раньше субботы он не вернется, — ответила она.

— Вы уверены?

— Что за вопрос, — раздраженным тоном отве­тила она. — В понедельник я сунула ему под дверь записку, и если бы он возвратился, он бы тут же поднялся ко мне забрать посылку, которую я за не­го получила.

— Вы не знаете, он уехал на машине? — спро­сил я.

—Разумеется, на машине. А в чем дело? Что он натворил?

Я ответил, что, насколько мне известно, он ни­чего не натворил, и она захлопнула дверь у меня перед носом. Тогда я прошел по дороге к стоящим в ряд частным гаражам. Сквозь матовое оконце в двери гаража было плохо видно, но все же я убе­дился, что зеленоватый «фиат» Рива на месте. Те­перь я твердо знал: Рив никуда не уезжал. Я хмык­нул, представив себе, как все эти недели Рив скры­вается в собственной квартире, питаясь продукта­ми из морозильника, а большую часть времени проводит в комнатах с окнами во двор, обнесенном высокой стеной, там никто не заметит, горит у него свет или нет, будь то день или ночь. Ну, что ж,—подумал я, доживем до субботы, и представил себе, как я буду подробно расспрашивать Рива о его по­ездке, расставляя ему небольшие ловушки, пока даже он, обладающий писательским воображени­ем, не будет вынужден признать, что никуда не уезжал.