Елена Богатырёва - Наследница Страница 2

– Я не знаю…

– Вместе с ней погиб некий Павел Антонович Синицын. Вы знаете его?

– Она что-то такое говорила…

– Что?

– Что он очень болен. И ему нужна помощь…

– Ваши родители ведь тоже погибли, верно?

– Да, давно.

– Тоже в аварии?

– Да.

– В последнее время кто-нибудь звонил вам? Угрожал? Предлагал что-нибудь?

– Нет.

– Если хоть что-то в ближайшее время покажется вам странным или подозрительным, обязательно позвоните нам, – один из мужчин протянул ей клочок бумаги с нацарапанным телефоном.

– Хорошо. Но я не понимаю…

– Можете идти.

Лия поднялась и, уже взявшись за дверную ручку, услышала:

– Вы когда-нибудь видели этого Синицына?

– Да. Раз или два – не помню.

– Он жил один? Вы в курсе, что за несколько дней до гибели он женился?

Она удивленно подняла брови.

– Некую Аню никогда у него не встречали? Мужчины за столом внимательно наблюдали за Лией, стараясь уловить малейшую тень, которая могла пробежать по ее лицу.

– Меня это никак не касается, правда? – холодно сказала Лия и вышла.

1

31 декабря 2000 года

По дороге на работу Николай Васильевич Воронцов вновь ощутил неприятное чувство тревоги. Внутри словно зажегся красный огонек, и тело привычно отреагировало – руки сдавили руль сильнее, зубы плотно сжались, дыхание стало реже. Что-то должно было случиться. Интуиция подводила его редко. Где-то за поворотом его поджидало то, что он называл искушением. И на этот раз он не был уверен, что сумеет устоять.

Пятнадцать лет назад он решил больше не вмешиваться в течение этой жизни. Осел в Питере, сменил адрес и телефон. Отгородиться от людей оказалось совсем нетрудно. Отвечаешь на вопросы односложно и на ходу – больше тобой не интересуются. Ни соседи, ни коллеги. Мысленно разговариваешь сам с собой, с друзьями, раскиданными по всей стране. Дверь своей квартиры охраняешь от посторонних, точно алтарные врата: внутрь – только посвященные. Не отказываешь себе в маленьких радостях, вроде бутылки водки по выходным или знакомства с приятной блондинкой среднего возраста – легкомысленной и веселой, такой, которая наивно поверит, что номер телефона, который ты ей записываешь наутро, действительно твой.

Поначалу он пытался отказаться и от этих маленьких радостей. Сразу же после смерти Вики, глядя на симпатичную женщину, чувствовал себянегодяем. И потому что любил ее очень, и потому что винил себя в ее смерти. Возможно, какой-то другой мужик на его месте сумел бы обойтись. Но природа запрограммировала его иначе. Через год все женщины, от семнадцати до семидесяти, казались ему соблазнительными. Они заполонили его сны и мысли. Воронцов был на грани нервного срыва, когда случайная белокурая бестия, поймав его на тротуаре у своего дома, попросила втащить на четвертый этаж новое кресло. Воронцов втащил и попросил воды. Она принесла вина. Они поняли друг друга без слов, и Воронцов провел у нее на три часа больше, чем нужно для того, чтобы выпить бокал вина.

После этой встречи все разом встало на свои места и соблазнительных женщин на свете оказалось втрое меньше. С той поры мелкие радости стали обязательной частью его жизни. Но он потреблял их как больной лекарство: в обязательном порядке, в ограниченных дозах и только для того, чтобы испытать временное облегчение. Он чувствовал себя безнадежно больным. Выздоровление ему не грозило.

После смерти Вики одиночество не тяготило его. Напротив – оно врачевало его раны. Но со временем раны затянулись, утрата потеряла привкус горечи, а пустота сделалась невыносимой. Воронцов попробовал съездить на рыбалку с соседом, выпить с коллегами, но мужики оказались настолько ограниченными и приземленными, что пустоты его ничем, кроме разочарования и раздражения, не заполнили. Выходило, что не только он отгородился от мира, но и мир отгородился от него.

Время шло, а он так и не привык к своей новой жизни. Хотя вроде бы неплохо в ней устроился. Несколько лет назад открыл собственную мастерскую по ремонту телевизоров и магнитофонов. Стал прилично зарабатывать. Даже – более чем.

Но когда добрая половина твоих друзей пребывает в мире ином, важно выбрать – с кем ты. Мысленно с ними или еще хочешь тряхнуть стариной. Воронцов этого выбора не сделал.

Жизнь давно перестала удивлять его, радовать новизной. Она была для него известна как знакомая с детства улица – вдоль и поперек. Ни надежд, ни иллюзий. Делать ему здесь вроде бы было совсем нечего. Но что-то еще удерживало. Всегда – слабо, едва ощутимо, но в последнее время – навязчиво и чуть ли не властно…

Началось с того, что ночью на Светлановском проспекте со стороны Сосновки ему под колеса выскочил пес. Воронцов инстинктивно нажал на тормоз. До дома оставались каких-нибудь пятьсот метров, но, вместо того чтобы, чертыхнувшись, ехать дальше, остановил машину. Пес лежал на боку, тяжело дышал и беззащитно щурился на свет фар. Потом перевел взгляд на него… Самая коварная штука на свете – собачьи глаза.

Воронцов забрал пса домой, неосознанно надеясь, что тот сдохнет еще по дороге. Но пес на третий день стал, пошатываясь, скользить по паркету. А через неделю отъелся и на правах совладельца квартиры принялся лаять на соседей, проходивших по лестнице. Тогда Воронцов отвез его туда, где подобрал, выбросил из машины и спокойно поехал по своим делам. Вечером, когда он вернулся, пес лежал у двери, неуверенно помахивая хвостом.

За последние пятнадцать лет это было его первым вмешательством в реальную жизнь. Что-то нарушилось в привычном ходе вещей, и теперь поганое чувство скорых перемен точило когти о его душу, точно кошка. Искушение. Отвратительное, маленькое и слепое. Пока – маленькое. Но по своей прошлой жизни он помнил, каких размеров оно способно достичь, – вырастет в огромного монстра и поглотит весь мир. Если не убить его в зародыше.

Но лохматый Дик, которого нужно было бросить на дороге подыхать, спал на его диване, а значит, процесс пошел. И процесс этот был необратимым.

С момента появления Дика прошел месяц. И все это время чувство тревоги не покидало Воронцова. Он слишком привык к тому, что кто-то исчезал из его жизни. Исчезал безвозвратно, оставляя по себе горький кровавый след в душе. Но вот то, что кто-то появлялся, было необычно…

Возле мастерской его уже поджидали клиенты. Предпраздничный аврал начался два дня назад. Все словно только вчера вспомнили о надвигающемся празднике, тащили телевизоры и магнитофоны. Он до восьми вечера отбивался от обезумевших заказчиков, уверяя, что семья ждет его с обеда. «Нет у вас никакой семьи, – обиженно сказал парень, единственный, кого Воронцов все-таки выставил за дверь. – Я здесь три часа проторчал. Любая жена давно бы телефон оборвала…» Он посмотрел на паренька сверху вниз, как большой медведь на маленькую моську. В глазах у того светились безнадежность и отчаяние. Значит, музыка предназначалась не для большой компании оголтелых реперов, а для конкретной особы в короткой юбке, на которую были виды и планы. Воронцов понимающе ухмыльнулся, взял у парня магнитофон, но внутрь не пустил – обиделся за жену. Через пару минут вынес, сунул квитанцию и не стал пересчитывать мелочь, которую мальчишка ссыпал ему дрожащей рукой. В брошенном взгляде промелькнули торжество и легкое безумие. «Влюблен, – поставил диагноз Воронцов. – Мысленно уже расстегивает пуговицы на ее блузке под завывания Витаса…» Вслед мальчишке смотрел с грустью, без зависти. Как только он скрылся из виду, заперся, вырубил свет и с удовольствием выкурил сигарету, наслаждаясь тишиной.

Хотелось ни о чем не думать, но на ум сами собой пришли годы, когда и его ждали к праздничному столу. Ждали с нетерпением и любовью…

Вика была безупречно красива, нежна и умна ровно настолько, насколько это необходимо женщине. Даже привередливая мама пришла от нее в восторг. Но все это было совсем в другой жизни, которую он подзабыл. Воспоминания закрадывались порой, но он тут же изгонял их, как выключают телевизор, не желая смотреть «тяжелый» фильм с плохим концом.

Иногда Воронцову казалось, что та, другая жизнь прервалась по воле судьбы, но чаще он винил во всем только себя. Нельзя было оставлять ее одну. Не нужно было лезть не в свое дело.

Он встретился с Викой, когда уже окончательно решил в ближайшее столетие обойтись без гименеевых уз. Женщины любили его и так, несмотря на скоротечность отношений и ветер, который гулял у него в голове. Но в двадцать девять он отправился в библиотеку за журналом «Радио» и увидел ее. Сразу подумал: завтра же женюсь, у нас будет трое детей, и мы доживем до бриллиантовой свадьбы. Подумал в шутку, а спустя три месяца женился всерьез. Правда, со всем остальным – с детьми и с бриллиантовой свадьбой – не сложилось… Хотя, кто знает, если бы она дожила…